Страница 4 из 100
— Если не возражаешь, зайдём ко мне, — предложила мама и тут же, не сомневаясь в моём согласии, поддела руку под мой локоть и увлекла меня за собой. — Я переправлю тебя в Туннель из «ниши».
— Это было бы замечательно, — слегка сконфуженно произнёс я, приноравливаясь к её энергичной походке.
Ещё бы! Я постоянно приставал к родителям с подобной просьбой и спускался в Зал Перехода, расположенный на глубине полутора километров, лишь в исключительных случаях, когда и отец и мать отсутствовали, либо были очень заняты. Безусловно, матушка была удивлена тем, что я направился в подземелье, не поговорив предварительно с ней. И не просто удивлена, но и озадачена.
— Сегодня ты при полном параде, — как бы между прочим заметила она, имея в виду мою Грейндал. — Что-то я не слышала ни о каких торжествах. Или ты собрался на свидание? Решил произвести на девушку впечатление?
Я начал подозревать, что наша встреча произошла отнюдь не случайно; и если это так, то мне оставалось лишь подивиться тому, с какой невероятной скоростью распространяются по дворцу слухи. Не прошло и десяти минут, как я вышел из своих покоев, а маме, судя по всему, уже доложили, что я куда-то собрался, прихватив с собой дедовскую шпагу.
Вообще-то мама у меня молодчина. С тех пор как мне исполнилось шестнадцать, она старалась не навязываться с чрезмерной родительской опекой, вполне справедливо считая меня достаточно взрослым, чтобы иметь свои секреты, достаточно самостоятельным, чтобы справляться с собственными проблемами, и достаточно рассудительным, чтобы самому решать, когда и к кому обратиться за помощью и советом. Однако тот факт, что я взял Грейндал и попытался покинуть Солнечный Град не совсем обычным для меня путём — через Зал Перехода — лишь бы избежать разговора с ней или отцом, очевидно, встревожил её, и она решила выяснить, что я затеял.
У меня не было ни малейшего желания лгать, к тому же я не видел в этом никакого смысла. Наряду с проницательным умом, моя мама обладала чересчур богатым воображением, будоражить которое я не собирался. Она могла нафантазировать невесть что, тогда как в действительности ничего особенного не произошло — за исключением того, что я вёл себя глупо. Поэтому я сказал правду:
— У меня свидание, но не с девушкой. Ладислав хочет поговорить со мной.
Мама не сбавила шаг и даже не повернула ко мне лицо, но я почувствовал, как она напряглась.
— Он вызвал тебя на дуэль?
— Пока нет, и не думаю, что вызовет. Во время нашего разговора он вёл себя довольно миролюбиво; правда, был чем-то взволнован. Сказал, что хочет посоветоваться со мной по очень важному делу.
— По какому?
— Понятия не имею. Он даже не намекнул.
— А ты уверен, что это не ловушка?
— На все сто. Я хорошо знаю Ладислава, ему чуждо коварство. К тому же, когда я назначил встречу в доме Дианы, он нисколько не возражал.
Шагов десять мы прошли молча.
— И всё-таки, — произнесла мать. — Что, если ваш разговор закончится ссорой, и Ладислав вызовет тебя на дуэль? Раз ты взял шпагу, то не исключаешь такого варианта.
Я пожал плечами:
— Всё может быть. Если Ладиславу невтерпёж разделить участь Зорана, то я доставлю ему это сомнительное удовольствие.
Мама слегка улыбнулась:
— Ты такой же самонадеянный, каким был Артур в юности. — Она хмыкнула. — По крайней мере, во времена своей второй юности. Впрочем, не думаю, что прежде он был скромнее.
Это сравнение мне не понравилось. Нельзя сказать, что я испытывал неприязнь к дяде Артуру. Напротив, я всегда восхищался им, и мне было лестно слышать, что я чем-то похож на него, — но только не от мамы. Сплетники утверждали, что до замужества она была любовницей дяди Артура, и я подозревал, что это правда. Кое-кто заходил ещё дальше, полагая, что эта связь не прекратилась и после того, как мои родители поженились; я очень боялся, что это тоже правда, хотя верить отказывался. Одно время меня мучили сомнения, чей же в действительности я сын, и только проведя тайные научные изыскания (нарушив при этом целый ряд этических норм), я к превеликому своему облегчению убедился, что мой отец — Брендон…
Миновав анфиладу комнат, мы вошли в мамин кабинет, к которому примыкала «ниша» — дверь в большой мир, открытая только для адептов Источника. Самостоятельно воспользоваться ею я не мог, поскольку не был адептом и, честно говоря, не очень стремился им стать, так как метил в преемники Амадиса.
— Когда назначена встреча? — спросила мать.
— Через сорок минут, — ответил я, взглянув на часы. — Даже через тридцать пять. Как раз успеваю без лишней спешки.
— Если бы ты спустился в подземелье, тебе пришлось бы поторопиться, — заметила она, лишь констатируя факт, и не стала развивать свою мысль дальше. — Вот что я подумала, Эрик…
— Да?
— Если Ладислав предложит тебе мир, что ты ответишь?
— А я с ним и не ссорился.
— Сынок, ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду, — сказала мама. — Ведь я вижу, что ты до сих пор любишь Радку и никак не можешь смириться с её потерей, но из-за своей гордыни… В конце концов, прошло уже три года, страсти улеглись, и никто не станет говорить, будто ты поддался нажиму.
Я вздохнул:
— Ты ошибаешься, мама. Зоран станет говорить, ещё как станет. Уж он-то зальётся соловьём, такого понапридумывает. А этот старый хрыч… пардон, Володарь, заставит меня унижаться.
— По-твоему, просить руки унизительно?
— Нет, но можно не сомневаться, что моё сватовство представят как публичное покаяние. Я этого не потерплю.
Теперь уже вздохнула мама:
— Ты такой же упрямый, как… как и все Пендрагоны. Ты путаешь гордость с гордыней, а признать свою неправоту считаешь малодушием, хотя на самом деле это был бы мужественный поступок.
Я пожал плечами:
— Значит, я недостаточно мужественный.
— Скорее, недостаточно взрослый. — Мама наклонила мою голову и поцеловала меня в лоб. — Мой ты малыш.
Ещё недавно я обижался, когда матушка называла меня малышом, но в последнее время стал относиться к этому спокойно — наверное, повзрослел. А повзрослев, понял, что для матери дети всегда остаются детьми, сколько бы лет им ни было — хоть два, хоть двадцать два. И всё же…
— Мама, — сказал я. — Мне надоело быть единственным ребёнком в семье. Я уже вырос — пора бы тебе подумать ещё об одном малыше. Или малышке.
На лицо матери набежала тень и тут же исчезла — но недостаточно быстро, чтобы ускользнуть от моего внимания. Набравшись смелости, я наконец решился задать очень болезненный для меня вопрос, который мучил меня с тех самых пор, как я начал критически воспринимать действительность:
— Ты не любишь отца, ведь так? И не хочешь от него детей. А я родился по чистой случайности. Я прав?
Она отступила на шаг и устремила на меня грустный взгляд.
— Ты прав и не прав, Эрик, — ответила после долгого и напряжённого молчания. — Мы с Брендоном любим друг друга, хотя с твоей точки зрения это трудно назвать любовью. Наш брак — союз двух товарищей по несчастью и, можешь мне поверить, довольно тесный союз.
— Однако… — значительно произнёс я.
Мама села в кресло и в задумчивости склонила голову, золотистые локоны упали ей на лоб.
— Увы, сынок, сердцу не прикажешь… — Вдруг она резко вздёрнула подбородок, взмахом руки отбросила назад волосы и пристально посмотрела мне в глаза. — Но я слишком горда, чтобы становиться в очередь. Надеюсь, ты этому веришь? Я не хочу быть чьей-то второй или третьей женщиной… даже Артура. Ему хватает и Даны с Дианой; пусть они оспаривают его друг у дружки, а я в их игры не играю. Мы с твоим отцом по-своему счастливы, и плевать, что наше счастье шаткое, непрочное; главное — у нас дружная семья, у нас есть сын, которого мы любим и которым гордимся. — Мама встала, подошла ко мне и обняла. — Мы очень любим тебя, Эрик. Ты прав, мы зачали тебя по неосторожности, но тем сильнее мы любим тебя, нежданного. Ты наша нечаянная радость. Мы боялись иметь детей и до сих пор боимся. В любой момент наш брак может распасться и тогда… К счастью, ты уже взрослый и способен понять нас.