Страница 2 из 176
Из писем мы узнаем, что Клейст с большим интересом относился к философии французского Просвещения, в частности, к Руссо. Он видит в ней разрушительную силу, сказавшуюся на французской революции, которая внушала Клейсту враждебные чувства, но не может не признать убедительности мыслен Руссо, направленных против социальной несправедливости. Они волнуют его как немца.
Внезапно покинув Франкфурт, Клейст отправляется в первое длительное путешествие 1801 года. Он хочет воочию увидеть, что творится во Франции. В Париже периода Консульства, полном противоречий, Клейста многое оттолкнуло. Хотя Клейст сочувствовал подавлению революции, однако он понял ее величие, постиг, что эпоха героев сменилась во Франции порою «тирании», как говорилось на политическом языке начала XIX века. Вскоре Клейст оказался в Швейцарии, будто желая проверить утверждение Руссо, что трудовая жизнь крестьянина чище и человечнее праздного и развращенного быта правящих классов.
В Швейцарии Клейст сблизился с писателем Генрихом Цшокке, поклонником Канта и свободолюбцем, автором ряда повестей из народной жизни, и с сыном известного писателя — Людвигом Виландом, который затем ввел Клейста в дом своего отца в Веймаре.
Впоследствии мировоззрение Клейста изменилось, но он сохранил сложившееся под воздействием Цшокке и самой швейцарской действительности сочувственное отношение к простому человеку и к его достоинствам.
В Швейцарии Клейст начал писать трагедию «Роберт Гискар», к которой затем возвращался неоднократно, и сделал набросок комедии «Разбитый кувшин», законченной только в 1805–1806 годах, а затем трагедию «Семейство Шроффенштейн» (напечатана в 1803 г.). Едва ли случайно то обстоятельство, что именно в Швейцарии, после дней, проведенных в Париже, где так остро чувствовался ритм истории и кипело еще непонятное движение новых исторических сил, выдвинувших Наполеона, начинается серьезная и систематическая поэтическая деятельность Клейста. Видимо, французское путешествие было сильным творческим импульсом для молодого поэта. Да и в образе норманнского витязя Роберта Гискара проступают черты некоей титанической личности, мечтающей о престоле Древней Византии. Дряхлеющая великая империя, уходящая в прошлое, порывы демонической, властолюбивой личности, дьявольское честолюбие, — «Роберт Гискар» читается как произведение, очень близкое по большим психологическим и моральным проблемам к эпохе Клейста…
Вскоре Клейст оказался в Веймаре. Здесь он познакомился с Гете и Шиллером. С особым вниманием к нему отнесся старый Виланд. Ненадолго задержавшись в Веймаре, Клейст отправился дальше — в Женеву, в Милан, в Лион, снова в Париж. В это время сказалась начавшаяся душевная болезнь Клейста: в нервном припадке поэт уничтожил рукопись трагедии «Роберт Гискар».
Да, но почему уничтожил? Не сознавая, что он делает? Нет, от чувства болезненного, драматического недовольства собой. Уничтожил, потому что выходило не так и не то, к чему Клейст стремился.
1805–1806 годы Клейст провел в Кенигсберге на службе в одном из прусских ведомств. Он пишет комедию «Амфитрион» (1805–1807), переработку известной комедии Мольера, и завершает «Разбитый кувшин». Размеренная жизнь в Кенигсберге была нарушена большими политическими событиями. Наполеон вторгся в пределы Пруссии. Поражение при Иене и крах прусской монархии потрясли Клейста. Как бы ни был широк политический кругозор Клейста, как бы ни чувствовал он себя чужим в юнкерской среде, из которой вышел и с которой, по существу, порвал, он оставался пламенным прусским патриотом, и шире — патриотом немецким. Вернее, именно в это время он от узкого прусского патриотизма переходит к более широкому чувству — к патриотизму немецкому, который заставляет его не только возненавидеть Наполеона, но и занять весьма критическую позицию по отношению к правящим кругам Пруссии и других старых прогнивших немецких государств, падающих одно за другим под ударами победоносных полков Наполеона. Как воен-ный человек Клейст понимал, что поражение Пруссии при Иене через год после поражения Австрии и России при Аустерлице решает судьбу Германии, делает ее провинцией новой империи, созидаемой под орлами Бонапарта. Уже тогда, после поражения при Иене, как реакция на позор и падение официальной Пруссии, в немецких землях началось антифранцузское патриотическое движение. Клейст со временем примет в нем самое ревностное участие. Но пока что, еще ничего не зная о нем, Клейст с двумя друзьями отправляется пешком из Кенигсберга в Берлин.
Французские военные власти заподозрили Клейста и его товарищей в том, что они — члены антифранцузской тайной организации, и Клейсту угрожал расстрел или каторга. С большим трудом Клейста удалось вырвать из рук французской военной администрации. Это знакомство с машиной подавления, созданной Бонапартом для наведения «нового порядка» в завоеванных им землях Европы, в еще большей степени восстанавливает Клейста против оккупантов.
Годы после освобождения из французской тюрьмы (1808–1811) заполнены литературной деятельностью и борьбой против иностранных оккупантов. Клейст сблизился с одной из крайних правых группировок антифранцузского движения, возглавленной публицистом и законоведом Адамом Мюллером, резко и пристрастно выступавшим не только против французов, но и особенно против реформ министра Штейна, добившегося ликвидации крепостного права в Пруссии. В этом Мюллер видел уступку «французскому духу». Вместе с Мюллером Клейст издает журнал «Феб» («Phoebus»), в котором печатает отрывки из своих новых произведений, а затем «Берлинскую вечернюю газету» («Berliner Abend-zeitung»), отличающуюся националистической тенденцией. В 1809 году вспыхнула новая австро-французская война, завершившаяся в июле разгромом австрийских армий в битве при Ваграме. Эта победа французов была куплена дорогой ценой. Австрийцы на этот раз боролись отчаянно и героически; несколько раз, казалось, они добивались в ходе сражения перелома в свою пользу. Европа, стонавшая под игом Бонапарта от Гибралтара до Варшавы, ждала от Австрии в ту кампанию многого. Ждал и Клейст. Ему казалось, что здесь, на полях Ваграма и у кровавых дунайских переправ, где полегли десятки тысяч отборных французских и австрийских солдат, начнется поворот во всемирной истории. Но этого не произошло. Вместе с поражением австрийцев при Ваграме потерпело поражение и общеевропейское антинаполеоновское подполье. Наполеон усилил террор, направленный против освободительного движения. Десятки немецких патриотов погибли от пуль французских карателей, тысячи томились по тюрьмам или вынуждены были эмигрировать.
Ваграмскую катастрофу Клейст воспринял как новое тяжкое горе. Дело освобождения Германии от чужеземцев, в котором он участвовал как публицист, но в котором жаждал участвовать с оружием в руках, терпело неудачу за неудачей. Не видно было сил в стране, которые поддержали бы смелые попытки подпольщиков, а обратиться за поддержкой к народу (именно он был самой надежной опорой в борьбе против французов) Клейсту мешала сословная узость его мировоззрения, каким бы широким оно ни было для тех времен.
Мечта о героическом подвиге во имя воссоединения родины, разорванной и порабощенной, рухнула, как рухнула и надежда на литературный успех: творчество Клейста было слишком своеобразно для того, чтобы его могли понять немецкие читатели 1800-х годов. Будущее казалось беспросветным. Все более углублялось душевное расстройство писателя, обостренное и личными обстоятельствами. Женщина, которую полюбил Клейст — Генриэтта Фогель, — оказалась смертельно больной. Росло мучительное недовольство собой: у того внутреннего разлада, которым полны письма Клейста и который нередко рассматривается литературоведами как некое естественное состояние поэта, была ведь и другая сторона — мечта покончить с этим разладом, стремление стать цельной героической личностью, а жизнь отказывала во всем: он был непризнанным поэтом, партизаном без товарищей по оружию; только что найденное наконец близкое по духу и понимавшее его существо было обречено на мучительную смерть… Родина была во власти всемогущего врага. Где здесь мечтать о цельности и героизме! В ноябре 1811 года пришла развязка трагедии.