Посланник Аллаха

Но вот, оказавшись в центре долины, они наконец остановились. Не оглядываясь на спутницу, светлейший вдруг начал объяснять ей, указывая куда-то рукой:

— Пойдешь на север. А там, за лесом, свернешь на запад. Дальше должны быть твои.

Глаза пленницы сделались шире и увлажнились. Весь этот долгий час бедняжка ожидала расправы — и вдруг ее лютый враг заговорил с ней о свободе!.. Божественная даже задохнулась от неожиданно охватившей ее радости.

— Вы... отпускаете меня? — воскликнула красавица. Она не знала, плакать ей или смеяться. В ее голосе, помимо удивления, угадывалось еще и разочарование — можно было подумать, что бедняжка готова была просить светлейшего вернуть ее обратно...

— Снимите меня, — неожиданно сказала она.

Хан протянул руки, желая помочь ей слезть с седла. Невольница стала перекидывать ногу — и тут вдруг охнула и повалилась...

Повелитель подхватил ее и осторожно опустил на землю.

— Что с тобой, несравненная? — с тревогой спросил он.

— Больно, — призналась красавица и указала на свой живот, — вот здесь. — Потом добавила с едва скрываемым страхом: — Так было, когда я отяжелела своим сынком...

Хан понял — и покачал головой. Нет, в ту минуту он не думал, от кого могла отяжелеть наложница. Измена, и главное, ее откровенная ненависть к нему вытравили в бедняге всякую надежду. Хан просто посочувствовал...

Мальчик остался в седле. Он ревниво поглядывал на светлейшего, видимо, боялся, что хан может причинить матери боль. Только сейчас повелитель разглядел у него за веревочным пояском кинжал.

— Береги маму, — сказал ему хан и погладил ребенка по вихрастым, черным, как смола, волосам. — Ты уже большой.

После этого опять обратил свой взор на несравненную.

— Ты можешь идти? — спросил ее.

— Да, — ответила красавица уже без всякой тени гнева или страха. И вдруг улыбнулась, обнажив белые зубки, как бы поблагодарила хана за внимание.

Наступил момент прощания. Надежды на то, что они в будущем увидятся, не было. Поэтому, желая доказать, что он действительно любил и продолжает любить ее, светлейший снял со своего мизинца золотой перстень, украшенный алым камнем, взял руку несравненной и надел перстень на ее средний палец...

— А теперь уходи, — сказал он и отвернулся, чтобы красавица не увидела слез, неожиданно застлавших ему глаза.

Прелестная Эвелина словно окаменела: она не поняла смысла сказанных им слов... Тогда он взял уздечку и передал ей из рук в руки. Бедняжка сделала несколько шагов вперед — но потом остановилась и оглянулась. Кажется, она хотела что-то сказать, может быть, поблагодарить хана за великодушие.

Но светлейший не дал ей даже рта раскрыть.

— Уходи! — крикнул он, да так громко, что заплакал мальчик...

И тогда она торопливо пошла и уже не останавливалась, хотя еще долго оглядывалась — может быть, из-за боязни, что повелитель изменит свое решение и погонится за ней...

Баты-хан смотрел ей вслед до тех пор, пока она не скрылась из виду. Когда она последний раз оглянулась, а потом вошла в лес, светлейший повернулся и направился обратно в стан.

Его ждали новые заботы, новые трудности и новые, пока еще не выбранные им дороги...

Глава 19. Назад

Прежде чем вернуться, светлейший решил наведать черный камень.

Когда он пришел на то место, то вынужден был опуститься на траву — боль в ногах сковала все его тело. Впервые повелитель подумал о возможности скорой своей смерти.

— Хочу умереть! — выразил он вслух неожиданное желание.

Сознание того, что смерть избавит его от великого душевного страдания, даже доставило ему некоторое облегчение. Дальнейшее собственное существование уже не виделось светлейшему важным и необходимым. Для чего теперь нужны были ему царства? Для чего нужны были рабы, золото? Повелитель находил бессмысленной жизнь, в которой он имел могущество, но не имел, по его мнению, главного — сердечного отклика на свое искреннее чувство.

Уверенность в том, что смерть дарует забвение, заставила хана достать из-за пояса кинжал...

Та издавна представляемая им неприступная крепость, которую он страшился встретить и которая должна была убить его уверенность завоевателя и наконец повергнуть его, предстала перед ним в неожиданном образе — образе прекрасной девы...

— Что с того, что я поставил на колени полмира, коль и не сумел завоевать одно-единственное сердце!..

Ему хотелось примириться с тем, что случилось. Хотелось выплакать свое горе. Но слезы не шли. А успокоить его было некому, вокруг не было ни одной живой души — только черный камень...

— Хочу умереть, — страстно повторил хан и приставил кинжал к груди. — Боги, если вы есть, даруйте мне силу! — попросил он. — Хочу остановиться! Довольно! Много пролил чужой крови! Не могу теперь жить спокойно! А потому — хватит! Познал уж все: и вершину радости, и бездну разочарования!..

Решив, что сейчас уйдет навсегда, хан окинул мысленным взглядом свою жизнь. Он вспомнил женщин, которых знал. Сколько их было! Сколько удовольствия и радости испытал он через них! Но какая пропасть лежала между прошлыми его радостями и той, последней, которую он узнал, когда был с божественной Эвелиной! На этот раз он полюбил в зрелом возрасте, когда чувство приходит в последний раз. Это было чувство окрепшего, уверенного в себе человека. И потому страсть, которую оно вселило, была такой полной.

Он полоснул себя по шее — и кровь побежала за ворот его красно-золотого платья, отозвалась неожиданным теплом на плече и груди. Он собирался было сделать еще один порез, более глубокий, в том месте на горле, где билась вздутая жилка, но в это самое мгновение услышал рядом отчаянно громкое: «О повелитель, остановись!..» Он еще только подумал, откуда крик и кто кричит, как был уже обезоружен: громадный, как облако, Багадур выбил из его руки кинжал и обхватил хана... Душевная апатия успела сковать светлейшего. Повелитель грозно посмотрел на телохранителя, хотел было приказать удалиться ему — но лишился чувств...

Весь этот день и всю последовавшую за ним ночь светлейший спал, отдав себя заботам лекарей. А утром, почувствовав себя гораздо лучше, распорядился, чтобы собрали совет.

На этот раз шатер светлейшего едва вместил приглашенных. Хан пожелал присутствия всех военачальников... На повестку был выставлен только один вопрос: куда двигаться дальше? Дело в том, что в то утро пришло неожиданное известие из Орды: умер старый император. Следовало поспешить на курултай, чтобы принять власть.

Баты-хан давно мечтал об императорском троне. Для себя он уже решил. Но следовало выслушать мнение верноподданных. Это были те преданные ему люди, с которыми он долгие годы делил горечь неудач и радость побед. У них могли быть иные желания. И хан обязан был учесть волю этих людей, ибо в противном случае мог лишиться главного — основы своего могущества... Князь Александр, как было доподлинно известно, спешно собирал новое войско. Этот непримиримый воин мог затаиться в верховьях Итили и отрезать хану путь домой. Может быть, разумнее было бы пойти в Орду знакомой южной дорогой? А может быть, следовало продолжить поход на запад? Ведь впереди ждала жирная овца Польша, дорога туда должна была по меньшей мере удвоить обозы с золотом... Все это надлежало решить.

Сидя в кресле, повелитель слушал наместников, всматривался в их лица и размышлял... Все вернулось на круги своя. Хан опять находился в центре знакомых забот. Упрямица Эвелина теперь вспоминалась ему лишь как красивая бабочка, перелетавшая с цветка на цветок... Слушая воинов, светлейший не угадывал у них энтузиазма в том, чтобы продолжать поход. На пороге стояла осень с ее распутицей, которая для конного войска хана могла стать врагом похуже Северского князя. «Кажется, Польше на этот раз повезет», — подумал светлейший, угадав, что в нынешней ситуации для него и его людей лучшим будет решение повернуть обратно в Орду.

Тут же, на совете, договорились и по поводу все еще не взятой крепости. На ночь наметили ее штурм...