Посланник Аллаха

Как это и должно было случиться, чем дольше Швейбан высматривал, тем сильнее «распалялся». В сущности, выбор не имел для него большого значения, красавца вполне удовлетворила бы любая из молодиц. Его истомленный молодой организм требовал разрядки, успокоения. Ему хотелось поскорее забыть бой колокола, дикий вой осажденных и яркие огни свечей. Поэтому, недолго думая, он схватил самую высокую и грудастую, поднял ее и посадил впереди себя — от неожиданности девка не успела даже рта раскрыть...

— Кто еще? — спросил он уже другим, нетерпеливым и требовательным голосом — голосом хозяина. Глаза его были красны от бессонной ночи и долгого напряжения, а лицо сияло смуглым румянцем. Швейбан чувствовал усталость, а потому был настроен действовать решительно.

Своим вопросом наместник будто погрозил. Поэтому девушки подались прочь от него еще на два шага. Вот так же голодный удав наступает на кроликов: бедные рады бы бежать, да не в состоянии...

В этот день молодой наместник не поскупился, выбрал себе ни много ни мало десять дев. С блаженной мыслью, что он — самый счастливый на свете, красавец наконец направился в сторону своего шатра. Выбранные пленницы двинулись за ним, как утята за матерью-уткой. Белая лошадь Швейбана и непорочно-белые платья пленниц навевали фантазию о чудесной сказке, где все герои счастливы и где всякий поступок их есть лишь достойное, добропорядочное дело...

Проснувшись в тот же вечер, молодой воин вспомнил о дяде. Чувство долга обеспокоило его. Бедняга понимал, что обязан хану. А потому тут же решил сделать светлейшему подарок...

Недолго думая, он опять отправился к пленным — на этот раз для того, чтобы выбрать «утешение» для дяди... Швейбан знал, что повелитель не падок на девиц, что это — степенный человек, даже аскет. В свое время молодой наместник видел рядом со светлейшим немало красавиц — как правило, то были жены поверженных русских князей. Баты-хан возил их с собой не ради забавы. Он сажал детей тех женщин на трон убитых им отцов, требуя взамен одного — исправной выплаты дани. То была забота государственного деятеля...

Швейбан понимал, что может обидеть дядю своим подарком. Особенно если выберет очень молодую. В любом деле, даже в игре, светлейший желал наличия ума, мудрости. Может быть, потому и предпочитал не забавы с женщинами, а шахматы... Наместник надеялся найти зрелую, красивую и одновременно чем-то особенную наложницу. Но разве мог он вот так, сходу, угадать, кого выбирает?.. Своим подарком он желал просто приободрить хана, повеселить, отвлечь от монотонности походной жизни. Он надеялся, что позднее, когда они вернутся в Орду, дядя отзовется об этой проделке не иначе как со смехом.

На этот раз он отправился пешком... Увидев красавца, пленницы заголосили! Теперь они видели в нем чудовище. Еще бы! Не так давно он увел их соплеменниц и теперь, расправившись с ними, явился за новыми жертвами!.. Даже ласковая улыбка Швейбана на этот раз представилась бедняжкам зловещей, предвещающей беду. Как только наместник приблизился, пленницы завизжали с новой силой и, схватив детей, бросились подальше. На месте осталась только одна из них...

Это была черноволосая молодая женщина. Линия спины ее была такой же строгой и неукротимой, как, видимо, и ее чувство собственного достоинства. Взгляд недотроги выражал настоящий протест... Наместник шагнул к ней — но красавица даже не пошевелилась, только потупила свои большие, как две голубые сливы, глаза, вызвав тем самым у Швейбана желание обнять бедняжку...

Рядом с пленницей стоял мальчик лет шести. Чувствуя себя спокойно рядом с матерью, малыш с интересом разглядывал одеяние Швейбана, в особенности его красные, как пылающие угли, сапоги.

Наместник обошел красавицу. Не спуская с нее глаз, он вдруг позабыл об остальных... Строгая пленница вызывала у него желание не какими-то достоинствами своей фигуры, не чертами лица и даже не красотой своих пышных, распущенных волос — страсть к ней возникала из-за ее неподражаемой привычки стеснительно тупить глазки. Эта манера ее действовала, как чары колдуньи. Своими ужимками да и изменившимся вдруг взглядом бедняжка, казалось, хотела сказать, что она смущена и что Швейбан нравится ей. «Ты — враг мой, — как бы говорила она. — Но ты силен и красив. И мне приятно находиться рядом с тобой!» Наместник угадывал это признание, ибо знал женщин и знал цену своей красоте. И он тут же решил, что с этой девой у него будет шанс угодить дяде.

— Ты! — указав пальцем на черноволосую, наконец сделал он свой выбор. И тут же добавил: — Оставь ребенка и следуй за мной!

Угадав смысл того, что происходит, неожиданно первым подал голос мальчик, он заплакал. Женщина с удивительной прытью, словно кошка, прыгнувшая с забора, упала на колени и уткнулась своим узким лбом в красные сапоги Швейбана.

— Господин мой, пощади! — стала просить она. — Не разлучай меня и дитя! Буду служить тебе! Буду мыть ноги твои! Только оставь мне дитя!

— Не для себя беру, дура! — искренно, хотя и грубо признался Швейбан. Ему не понравилось, что красавица сама соглашалась стать его рабыней. — Поднимайся и следуй за мной! Сегодня тебе будет оказана высочайшая милость! Ну, живо!

Видя, что пленница продолжает упорствовать, Швейбан неожиданно поднял ее и понес в свой шатер. Завизжавшего и устремившегося было за матерью мальчика остановили приближенные наместника. Схватив ребенка, они толкнули его в толпу пленных...

Омывали и одевали красавицу в присутствии Швейбана. Молодой наместник был немножко разочарован, когда увидел бедра и грудь пленницы. Тем не менее отсылать ее не стал. Он был почти уверен, что ни эта, ни какая-то другая выбранная им девица не восхитит хана. Единственное, на что он рассчитывал, так это на богатство наряда. По этой причине предложил красавице на выбор лучшие из тех платьев, которые имел... Когда бедняжку наконец нарядили, Швейбан собственноручно повесил ей на лоб бесценную жемчужную диадему.

Умытую, расчесанную, разодетую пленницу трудно было узнать. Оказалось, что красота ее была заключена в тонких чертах лица, нежном цвете кожи и тонкой кости. Будь эта чудесница хоть чуточку полнее и шире в бедрах, она потеряла бы всякую привлекательность... Швейбан даже растерялся, когда увидел пленницу в наряде. И тут же пожалел, что уготовил ее в подарок. Но отступать было поздно — гонец торопил на совет.

Молодой наместник прибыл к светлейшему, когда все уже собрались. На деревянных лавках вдоль шатровой стены сидели приближенные Баты-хана. Сам повелитель, окруженный рабами и советниками, восседал посреди шатра в кресле с высокой спинкой. Большие узкие глаза его и лысая голова поблескивали в свете горевших факелов...

— У меня нет расчета засиживаться здесь, — говорил он, обводя взглядом собравшихся. — Я остановился, чтобы дать передышку воинам. Князь Александр знает о моих намерениях. И мешать не станет. Но нам уже сегодня надо взять здешнюю крепость, чтобы она не висела над нами коршуном. Взять — и сжечь!.. Только сутки я здесь, а уже ненавижу ее так, словно пребываю около нее месяц!..

Светлейший собрал приближенных, чтобы выработать план взятия Новогородской крепости. Сказав, что не намерен засиживаться, хан давал понять, что отклонит всякое предложение, связанное с длительной осадой...

Наместник Кайдан, учитывая особую крутизну горы, на которой находилась крепость, предложил сделать подкоп.

— Выведем ход прямо на крепостной двор, — сказал он.

— Сколько времени это займет? — поинтересовался светлейший.

— Три дня, — ответил наместник.

— Немало, — отреагировал хан. — Три дня я должен держать людей в напряжении. И при этом еще находиться в неведении: возьму крепость или нет?.. Какие еще предложения?

На минуту в шатре воцарилась тягостная пауза... Люди Баты-хана устали воевать — прежнего энтузиазма уже не было.

— Что скажешь, слепой? — обратился светлейший к главному советнику.

Кара-Кариз помедлил. Потом начал с обычной для него витиеватостью: