Днепр могучий

В ставке фюрера господствовала угрюмая тишина. Люди будто не ходили, а парили в воздухе. Разговаривали вполголоса. Малейшие неосторожные звуки глушились искусной обивкой стен и дверей. Плотные драпри висели на окнах, не пропуская в кабинеты и залы дневной свет. День и ночь горело электрическое освещение.

Непривычная мертвящая тишина подавляла Манштейна, когда он появлялся в ставке.

Тут и в самом деле, как в волчьем логовище, все зловеще и мрачно. «Вольфшанце» — кто придумал это близкое к истине наименование?

Прежде чем попасть к фюреру, Манштейну пришлось посетить и Геббельса, и Геринга, и Гиммлера. Ему крепко жали руки, обещали помощь и поддержку, предупреждали против возможных интриг и вместе с тем одну за другой преподносили подслащенные и неподслащенные пилюли. Чувствовалось, атмосфера накалена и война интриг в полосе жарких схваток. Манштейн сам когда-то служил здесь, и ему ли не знать, как ожесточенна и пагубна эта война.

Вопросы нередко повторялись:

— Надеюсь, вы ничем не огорчите фюрера?

— Надеюсь, вы порадуете фюрера новыми успехами?

— Когда нам праздновать ваше возвращение в Киев? Вся Германия сейчас живет этим.

Манштейн лавировал. Ехидные намеки он разбавлял розовой водичкой неопределенных обещаний. Острые уколы смягчал сдержанной шуткой. Атаки просьб и надежд отражал настойчивыми требованиями резервов, оружия, техники.

Все это важно и нужно, без чего немыслимо определить свои отношения к этим людям и показать им свою силу. Однако все уже позади. Главное ему предстоит сейчас за этой дверью. Как фюрер встретит его? Поймет ли? И с чем он, Манштейн, уедет отсюда на фронт?

Фельдмаршал стоял у низкого окна, ожидая вызова. Наконец вышел адъютант:

— Фюрер просит господина фельдмаршала.

Он вздрогнул и, сдерживая вдруг расходившиеся нервы, не спеша последовал в кабинет.

Гитлер встал из-за стола и пошел навстречу, упрямо и дерзко приподнимая кверху свой большой и мясистый, чуть скошенный набок нос. Манштейн отдал рапорт и порывисто ответил на вялое рукопожатие белой потной руки. Помимо начальника генерального штаба на приеме присутствовали Геббельс и Геринг.

Фюрер попросил доложить обстановку, и фельдмаршал с четверть часа докладывал о положении на фронте. Наступление Конева остановлено. Танки Ротмистрова остаются в районе Кировограда, и армии Манштейна держат против них надежный кулак. Ватутин застрял возле Житомира. Немецкие дивизии беспрестанно контратакуют его, лишая возможности наступать. Только сейчас удалось подрезать уманский выступ Первого Украинского. Части генерала Пузанова окружены в районе Лисянки. На ежедневные предложения о сдаче русские отвечают огнем. Но дни их сочтены. Мокрая зима мешает русским маневрировать. Такая зима — сейчас надежный помощник немцев. Для армий фюрера складывается крайне благоприятная обстановка. Тем не менее серьезную опасность (Манштейн заметно приглушил свой голос) представляет корсунский выступ, и стотысячное войско стоит под угрозой окружения русскими, если…

Гитлер сделал нетерпеливый жест, и Манштейн умолк.

— Чего же вы хотите? — в упор спросил Гитлер.

Уверенность Манштейна сильно поколебалась. Но он сознавал: нужно собрать все мужество и сказать, иначе все беды потом обрушатся на него одного. Как можно более смягчая голос, он сказал, что опасения Маттенклота имеют основания и их нельзя не учитывать. Не лучше ли выровнять фронт, срезав этот злополучный выступ?

— Майн готт! — воскликнул Гитлер, разведя руки в стороны. — Это не жизнь, а вечное жертвоприношение. Каждый день они просят у меня: отдай то, отдай это.

Манштейн вздрогнул, по тону голоса почувствовав, как у фюрера просыпается его глухая яростная воля.

— Вы сами твердите, танки Ротмистрова еще у Кировограда. Ватутин застрял возле Житомира. Его уманский выступ вы подрезали. Части его окружены у Лисянки и не сдаются. А вы не окружены, вы контратакуете, у вас могучие резервы, и вы же требуете выровнять фронт и отдать русским большую территорию. Что это? Заблуждение? Или просто паника, и мне уже некому доверять?

Душою Манштейна овладело смятение. Черт его дернул заикнуться об этом выступе! Лучше б сначала позондировать почву. Тем более, сам он за выступ. Просто решил снять с себя ответственность. Теперь же с потемневшим и явно потерянным лицом он глядел на Гитлера.

А рейхсканцлер уже впал в обычное состояние экстаза. Он глядел в одну точку, говорил почти шепотом. Нет, он никому не позволит рушить его замыслы. Он ночами вынашивал их в своем сознании. Они долго зрели в его душе. Пусть все знают, от Днепра он не уйдет. Корсунский выступ — это кинжал в спину Ватутина. Это меч над Киевом. Это плацдарм, откуда он, Гитлер, начнет наносить самые сокрушительные удары. Пусть они сто раз окружают немцев. Разгром русских все равно неизбежен…

Нет, лучше было не докладывать.

О ЛЮБВИ И НЕНАВИСТИ

План нового наступления, разработанный в Ставке Верховного Главнокомандования, даже Ватутину и Хрущеву, уже привыкшим к поразительным масштабам, представлялся поистине грандиозным. На обширном пространстве, от Беловежской пущи до Черного моря, войска советских фронтов должны будут последовательно нанести мощные удары, чтобы в сжатые сроки разгромить южные армии врага, освободить всю Украину и подготовить выход наших войск к Висле и на Балканы.

Предстоял сложный комплекс боевых операций, и к первой из них — разгрому корсунь-шевченковской группировки немцев — необходимо было приступать немедленно. Конечно, ликвидировать их корсунский выступ будет совсем нелегко, но успех операции сулил очень многое: выпрямлялась линия фронта, снималась угроза Киеву с этого плацдарма, улучшалось общее стратегическое положение войск.

Ватутин и Хрущев подолгу сидели над планами предстоящих сражений, подробно обсуждали варианты многочисленных решений, скрупулезно подсчитывали боевые силы и резервы. Обстановка была сложной. На карте фронта слишком много угрожающей синевы. Понесший тяжелое поражение в битве за Киев враг еще силен и опасен. Об этом свидетельствуют его контратаки восточнее Житомира. За последние дни Манштейну удалось подрезать уманский выступ и заметно потеснить войска фронта в районе Звенигородки. Части генерала Пузанова окружены у Лисянки и вот уже много дней ведут неравный бой. Выручить их пока не удается. Возникли трудности и на правом фланге, у города Сарны. А тут еще эта ужасная распутица, будто не январь сейчас, а апрель.

Время уже перевалило за полночь, а в кабинете командующего еще горел свет. Ватутин и Хрущев работали. Их разделял широкий стол с развернутыми на нем картами, но думали они об одном и, обсуждая во всех аспектах операцию, стремились к одному и тому же: искуснее нацелить войска, облегчить их успех в новом сражении.

Давно уже остыл отставленный в сторону чай в стаканах, а Ватутин и Хрущев продолжали работать. Оттачивая план операции, они скрупулезно проверяли каждое его звено. Рассчитывали соотношение сил и создавали выгодный перевес на каждом из возможных рубежей.

Они по очереди повертывали карту, чтобы взглянуть на положение своих войск и со стороны противника. Важно было заранее предугадать возможные контрдействия и наиболее целесообразно разместить резервы.

Оперативная обстановка, кажется, прояснялась окончательно. Хрущеву захотелось подвести некоторые итоги.

Конечно, немцы не могут не опасаться за свой выступ — не раз учены. И тем не менее в сложившейся обстановке они не могут предполагать скорого советского наступления и, скорее всего, рассчитывают на более или менее спокойную зимовку. Эту их иллюзию надо всячески поддержать. Значит, первая выгода — тактическая внезапность.

К тому же тактика и стратегия немцев по-прежнему авантюристичны и напоминают азартную игру. Манштейн снова собирает козыри, еще надеясь отыграться и забывая, что битые козыри не ведут к выигрышу. Немецкие генералы спят и видят захват Киева и изо всех сил готовят разгром Украинских фронтов. Значит, их фанатическая устремленность к Киеву будет ослеплять немецкие штабы. Это вторая выгода.