Юность Куинджи

— Нет, — отозвался мальчик.

— Тогда послушай. Как дед рассказывал, так и я передам тебе. Дорога длинная, время скоротаем.

Гарась поерзал на широкой, лежавшей на бортах телеги доске, устраиваясь поудобней, снова крикнул на волов и начал рассказ:

— У одного падишаха, царя, значит, был конюх. На всю округу один такой — лучших скакунов выращивал.

Как‑то мимо дворца табун лошадей гнали. Падишах приказал конюху выбрать из табуна двух породистых рысаков. Ходил, ходил конюх среди лошадей и ничего подходящего не нашел. Но к своему государю пришел не с пустыми руками, привел пару жеребят. А они некрасивые, на ногах еле стоят, только на свет народились. По приметам конюх знал, что из них вырастут первые скакуны на все царство–государство. Не успел сказать этого падишаху, а тот как закричит: «Не можешь отличить хорошей лошади от плохой? Насмехаешься надо мной, собачий сын? Приказываю ослепить его!» И конюху выкололи глаза.

Архип вздрогнул и схватил возчика за руку, испуганно прошептал:

— Эт‑то… Дядя Гарась, за что же так?

— А так вот — ни за что, сынок. Царям да богачам все дозволено.

— И он умер, да? Конюх, — все еще шепотом спросил мальчик.

— Ты слушай, что дальше было… Значит, выкололи глаза конюху, и с тех пор стали называть его Тер. Ну, если по–нашему, то слепой. Посадили его в самую захудалую хату, кормить стали, как нищего. У конюха был сын, из‑за слепого отца его прозвали Тер–Оглу. И хотя падишах отнял у Тера белый свет, но умение выхаживать лошадей отнять не смог. И никто, даже сам царь, не сможет отнять у человека доброе сердце и то, что ему от бога дано… Тер вырастил из некрасивого жеребенка сильного скакуна, дал ему имя Крат, лучшая лошадь значит, подарил сыну и сказал: «У тебя лучшая в царстве лошадь. Езжай в лес, он тебя укроет от гнева падишаха и богачей. Они унижают бедных людей. Могут избить палками, забрать последнее зерно, выколоть глаза, как мне, или казнить. Мсти им, сынок, за своего отца и за всех бедных. В лесу ты найдешь себе смелых товарищей».

Так и сделал Тер–Оглу. Он покинул родной дом, стал разбойником. Нападал на богачей и купцов жадных, забирал у них золото и товары, и все отдавал бедным людям. Молва о смелости и храбрости Тер–Оглу пошла по всему царству–государству. Падишах посылал свое войско поймать бесстрашного разбойника, но его укрывал могучий и темный лес. Тер–Оглу не боялся ни стражников падишаха, ни лешего, ни другой нечистой силы.

— Леший? — повторил вопросительно Архип. — Тоже царь?

— Угадал, — ответил, скупо улыбнувшись, Гарась. — Страшный царь, лесной. Однак в натуре его никто не видел.

— Чего не видно, того нет, — твердо проговорил мальчик.

— Э, не кажи, брат. Я про лес такого наслышан от людей бывалых — волосы дыбом подымаются от страха. Этот леший, особливо в дремучем лесу, что хочешь с человеком сделать может. Он хозяин лесного царства. Уяви себе — кругом деревья до самых туч стоят, ни назад, ни вперед не видно, одна тропочка петляет, а по ней человек с котомкой бредет. Ты за ним, гадаешь, что он по нужному делу через лес направляется. А то леший прикинулся мужичком. Заведет в такую чащобу, где волков, медведей, другого дикого зверя видимо–невидимо, вот и конец твоей жизни… А то враз песня в лесу почудится или филин кричать начнет. Жутко становится, ни с того ни с сего плутаешь меж дерев высоких. С лешим не шути. Сказывали сведущие люди, которые возле леса живут, — далеко не заходят, боятся нечистого. А вот Тер–Оглу ничего не пугался.

— Эт‑то, дядя Карпов говорил — лес красивый…

— Леса разные бывают. Оно — в каком краю. Раньше особливо глухие леса росли. В таких, значит, и разбойничал Тер–Оглу… Слушай, что дальше сталось. От быстрой езды у коня часто терялись подковы — не простые, а медные. Однажды Тер–Оглу приехал к кузнецу и попросил подковать скакуна. Кузнец быстро справился — подковал. Тер–Оглу дал ему за работу золотой червонец. Ну, десять рублей значит. Большие деньги. Кузнец взял деньгу и незаметно провел по ней большим пальцем. Показывает ее Тер–Оглу и говорит: «Она стерта». Не пригодная значит. Просит другую. Разбойник дал ему самый новый червонец, и снова свершилось чудо — монета опять оказалась стертой. Догадался тогда Тер–Оглу, что кузнец настоящий богатырь, пригласил его к себе в напарники. Стали они вместе богачей, ханов, купцов на дорогах перестревать и забирать все драгоценности и добро всяческое. Себе ничего не оставляют, все бедным людям раздают… Рассвирепел, разгневался государь. Кричит на своих прислужников, ногами стучит, ногти от злости себе кусает. А самый главный стражник на коленях ползает и клянется из‑под земли достать разбойника. А Тер–Оглу с кузнецом по имени Темир–Оглу еще пуще богачей наказывают.

Как‑то рано утром едут они по лесу, слышат печальную песню. Остановили коней, спрятались за деревьями широкими. Видят — юноша в бедной одежде на тропке показался, песню о своей несчастной любви поет. Такая она была… — Гарась на мгновенье замолчал, прокашлялся, выпрямился и хрипловато запел.

Архип поглядывал на возчика. Тягучая и тоскливая песня тревожила сердце, и мальчик сожалел, что с ним нет скрипки, он ведь умеет играть на ней, сразу подобрал бы мелодию и вторил дяде Гарасю. А тот, внезапно оборвав песню, крикнул «цоб–цобе!» — и продолжал рассказ:

— Тер–Оглу и Темир–Оглу выехали навстречу юноше, расспросили, где живет его девушка. Тот охотно ответил. «Не убивайся, — сказали они. — Возлюбленная будет принадлежать тебе». Так оно и вышло. Провор–ный и бесстрашный Тер–Оглу увез девушку на своем скакуне, а неповоротливого кузнеца схватила стража. Ее тогда поставили в каждом селении. Падишах и его подданные обрадовались: подумали, что поймали, наконец, самого Тер–Оглу. Решили казнить его при всем народе. Мол, смотрите, как будут сдирать кожу с ненавистного богачам разбойника. Узнал об этом Тер–Оглу и поклялся спасти своего верного друга. Переоделся в одежду сторожа–лесника, пробрался к месту казни Темир–Оглу. Видит, невдалеке сидит сам падишах. Переодетый Тер–Оглу совсем близко подобрался к кузнецу и спрашивает его, что с ним хотят сделать. Темир–Оглу сразу узнал своего напарника, обрадовался и весело ответил: «А ничего! Будут надевать красные сапоги». Это значит сдирать кожу на ногах. Тогда Тер–Оглу в ответ на слова кузнеца громко сказал: «Так тебе и надо, разбойник!» И тут же обратился к падишаху: «О великий, преступник — все равно подохнет, так заставь его перед смертью спеть какую‑нибудь песню. Говорят, он большой мастер петь. Пусть тебя, великий, и народ твой потешит». Падишах приказал, и кузнец запел. В песне он смеялся над прислужниками падишаха, называл их баранами, которых ничего не стоит провести за нос. Говорил, что Тер–Оглу жив и он егце отомстит богачам за бедных людей.

Народу песня понравилась, толпа зашумела, стала подбадривать кузнеца. Поднялся страшный шум, стража бросилась успокаивать людей. В это время Тер–Оглу и кузнец исчезли. Неподалеку стояли их кони, и они ускакали в густой лес. Вот какой был Тер–Оглу — защитник бедных, —закончил рассказ возбужденный Гарась, взмахнул кнутом и весело прикрикнул на волов: — Ну, живей, живей пошли!

Архип долго молчал. Как ни напрягал он своего воображения, а не мог представить лес, в котором разбойничал Тер–Оглу. Вокруг лежала степь. Под самый горизонт простиралась она взбугренным зеленым ковром под золотистым солнцем. Карпов тоже рассказывал про лес, про березы и ели, рисовал их в конторской книге. Какой же он, этот загадочный лес?

Может быть, в эти минуты раздумья у мальчика уже зарождалось желание во что бы то ни стало побывать в лесу, увидеть и услышать его голос, ибо о нем говорят, как о чем‑то могучем и таинственном. Архип тронул возчика за рукав и спросил:

— Дядя Гарась, эт‑то, вы в лесу бывали?

— Нет, в настоящем, дремучем не приходилось, — ответил тот, — Рощицы по балкам встречал. Их насквозь видать. Тощие они, жидкие.

Длинная однообразная дорога начала утомлять. Архип, рано вставший сегодня, перебрался с сиденья в бричку и лег на душистую траву, скошенную Гарасем вчера вечером. Под мерное поскрипывание колес и покачивание брички Архип уснул.