Страница 32 из 38
– Значит, я без завтрака?
Нестеренко сказал мечтательно, глядя в сторону:
– Это малосущественно.
Игорь взялся за спинку стула, произнес медленно, веско, так, как он разговаривал с начальником почты:
– Оставление без пищи все-таки запрещено. Мне это хорошо известно.
Зорин пришел в восторг. Быстрой рукой он дернул по своей и без того всклокоченной шевелюре и сказал звонко:
– Верно, товарищ! Ты на Клаву пожалуйся.
– Обязательно! Имейте в виду, товарищ дежурный бригадир, я буду жаловаться. Кому у вас нужно жаловаться?
В таком же тоне, с прибавкой небольшой дозы невинности, Зорин ответил:
– Общему собранию.
Нестеренко, Зорин и даже Клава громко рассмеялись. Только Зорин был серьезнее:
– А ничего! Что ж тут такого? Он имеет право…
Но и Зорин не выдержал и захохотал уже в полную силу.
На дворе заиграли сигнал. Клава быстро направилась к выходу.
Игорь посмотрел ей вслед, бросил гневный взгляд на Зорина, но и сам не выдержал: улыбнулся.
21
Руслан
После «завтрака» Игорь в очень скучном настроении отправился осматривать колонию. Голод его не беспокоил. Во время своей свободной жизни он привык вкушать пищу независимо ни от каких расписаний и даже независимо от аппетита, а исключительно по обстоятельствам. Его больше задело насилие, произведенное над ним этой смазливой девчонкой, которая не только не проявила интереса к его оригинальной наружности, но еще вздумала поучать его.
Выйдя из здания, Игорь даже с некоторым удовольствием нашел и формулу осуждения: они здесь гордятся своими порядками, салютами и вензелями; воображают себя Советской властью, а на самом деле – обыкновенные бюрократы. На своем веку Игорь насмотрелся таких бюрократов. «Скажите пожалуйста, почему деньги присланы как раз на эту станцию?» Опоздать к завтраку можно только на пять минут, а если опоздаешь на шесть минут, сиди голодный. И они собираются воспитывать Игоря Чернявина! Кто знает, захочет ли еще Игорь Чернявин, чтобы из него тоже бюрократа сделали. И все бюрократы так говорят: можешь жаловаться.
Так размышлял Игорь Чернявин, проходя по дорожке цветника. Цветы его мало радовали. Собственно говоря, можно было выйти из цветника и отправиться по дороге в город. К сожалению, у него не было никаких планов, никакого начатого дела, а во-вторых, можно уйти и завтра.
Игорь прошел цветники и свернул вправо. Здесь сразу начинался лес. На его опушке – новое каменное здание. Оно было пристроено к глагольному концу того дома, из которого Игорь вышел, и соединялось с ним висячим закрытым мостиком. Санчо рассказывал ему об этом здании. В нем будут новые спальни, только спальни. А в старых спальнях будет школа, а в теперешней школе еще что-то будет. Игорь уже забыл. Вообще, строительство. Санчо, захлебываясь от восторга, называл какие-то цифры: двести тысяч, триста тысяч. Санчо в то же время и возмущался: кто-то где-то ассигнует деньги на новые спальни и на прием новых ребят, а на производство никто не хочет давать ни копейки, колонисты сами об этом должны подумать. Ребят можно набрать, а работать где? Надо развивать производство. Слово «производство» Санчо произнес с уважением, восторженно вспоминал Соломона Давидовича Блюма, но тут же и посмеивался над ним. Вообще, у них только снаружи все это прибрано, а что на самом деле, кто их разберет. Вчера перед сном вся бригада потешалась, вспоминая какой-то стадион. И Нестеренко сказал:
– В такой колонии такой стадион! Что это такое?
Игорь прошел мимо нового здания. Оно было уже закончено, блестели стекла в оконных переплетах.
Дальше был разработан парк, проведены широкие дорожки, посыпанные песком, стояли чугунные скамьи. Санчо и об этом парке рассказывал с энтузиазмом. Подумаешь, большое дело: дорожки и гимнастический городок. Посмотрели бы они, какие гимнастические городки в Ленинграде. А то: собственными руками! И еще пруд какой-то! Довольно запутанная сеть дорожек куда-то заметно спускалась. Ага! Вот и пруд! По берегу пруда тоже идет дорожка и тоже стоят скамейки. Пруд небольшой, над ним нависли деревья, кое-где на берегу сделаны деревянные ступени.
Игорь присел на скамью, а потом подумал: почему бы ему не искупаться. Он разделся и полез в воду. Воды была прохладная, ласковая и пахла чем-то особенным, духов они напустили в пруд, что ли? Нет, это пахнет мята, все берега заросли мятой. Игорь выплыл на середину; попробовал достать дно, не достал, внизу вода была ледяная. Перевертываясь в воде, Игорь заметил движение у скамьи, где он оставил одежду. Он подпрыгнул, посмотрел, подплыл поближе. На берегу столя, заложив руки в карманы спецовки, и смотрел на него коренастый парень, стриженный тоже под машинку, наверное, новенький. Он крикнул:
– Холодная вода?
– Хорошая.
– Полезу.
Через минуту он с разгона бултыхнулся в воду, и скоро его стриженая голова очутилась рядом с Игорем:
– Ты что, колонист? – спросил он.
– Да, в этом роде.
– Новый, что ли? Что-то я тебя не видел.
– Со вчерашнего дня.
– Ага!
– А ты?
– А я две недели.
– Тоже новый?
– Тоже.
– Ну и что?
– Удирать буду.
– Да ну?
– Честное слово! Ну их к чертям!
Он перевернулся в воде, выставил зад, подрыгал ногами:
– Холодная! Я – одеваться!
Они подплыли к берегу. Натягивая штаны, Игорь спросил:
– А тебе есть куда удирать?
– Да у меня папан в городе. Только он – сволочь. Я к нему не пойду. Я у него облигаций на пять сот рублей стырил, так он такой хай поднял, в милицию потащил. А сам ответственный работник, как же – Заготзерно какое-то. Меня сюда и спровадили.
– Ты уже работаешь?
– А как же, приспособили. Социализм, говорят, строим. Ну и стройте!
– А почему ты сейчас гуляешь?
– Да какой там социализм! Материалу нету! Меня на шипорезный поставили. Станок, правда, мировой, так материалов нету. Да ну их…
– Как твоя фамилия?
– Фамилия у меня еще ничего: Горохов. А вот имя… брат, прямо удивительно! Куда их головы торчали? Руслан!
Игорь рассмеялся. Горохов тоже осклабился. У него было очень простое, прыщеватое, носатое лицо, и нос был гораздо красивее всего остального. Когда он смеялся, зубы показывались разной величины и направления и даже разного цвета.
– Руслан! Я пока не читал «Руслана и Людмилу», так еще ничего, терпел, а как прочитал!.. Ты читал?
– Читал.
– С моей мордой! Руслан! Так это им, понимаешь, нужно, а как ассигнаций паршивых на пятьсот рублей, так в милицию побежали!
– Я тоже, наверное, уйду, – сказал Игорь.
– У тебя тоже родители?
– Мои далеко – в Ленинграде.
– К ним пойдешь?
– Нет, к ним не пойду.
– А куда?
– А ты куда?
Они сели на скамью, глянули друг на друга, улыбнулись неохотно. Руслан задумался:
– Черт их знает… может, они и правильно[155]…
– Кто?
– Да… эти… тут. А только нельзя так: все это ходи по правилам. По правилам и по правилам. И тащат тебя в разные стороны. И вякают, и вякают: в стрелковый кружок, в драматический кружок, в изокружок! «Учиться необходимо!» А я хотел в оркестр, так у них тоже правила.
– А ты говорил: удирать будешь.
– И убегу, а что ж ты думаешь? Терпеть буду? Хотел в оркестр – «подожди», в оркестр принимают только колонистов.
– Так… и ты же колонист?
– Черта с два! Тебе разве не рассказывали? Черта с два!
– Что-то я слышал… звание колониста…
– Звание колониста. Ты не колонист, а воспитанник. Ого! Тебе, может, и пошьют парадный костюм, так без этого… на рукаве… без знака. И наказывать тебя можно как угодно: и наряды, и без отпуска, и без карманных денег. Алексей что захочет, то и сделает. И из бригады в бригаду, и на черную работу погонит… И в оркестр нельзя.
– Черт знает что, – протянул Игорь удивленно. – И долго это так?
155
В оригинале «правы?»