Страница 24 из 38
– Ты в колонию ходил?
– Ходил. Еще в прошлом году. Меня как пришпилит декохт, а ящика у меня не было. Я и пошел. А теперь мне наплевать на них. Еще и лучше, потому – у них все-таки строго: чуть что – «есть», «есть». И пацаны там есть знакомые, а только наплевать!
Юрка и действительно плюнул артистическим своим способом:
– Проживу и без них.
– Значит, они не берут?
– Они не имеют права, а нужно в комиссию идти.
– В какую комиссию?
– Комонес называется.
– А где она?
– Комонес? А вот тут за углом сейчас. Только туда не пустят.
– В колонию?
– Нет, в комонес. Я ходил, так туда не пустили.
Все-таки Ваня улучил минутку и побежал в комонес. Это было, действительно, за углом. Окончился его визит очень быстро. Ваня успел проникнуть только в коридор, и уже через минуту он снова стоял на крыльце, а на него глядела из полуоткрытой двери лысая голова сторожа. Разговор между ними начался еще в коридоре и за самое короткое время успел дойти до большого накала. Быстро обернувшись к двери, Ваня дернул плечом и крикнул со слезами:
– Не имеете права!
Сторож никакого мнения по вопросу о праве не высказал, он выражался директивно:
– Иди, иди!
– Я хочу в колонию Первого мая!
– Мало ты чего хочешь! Здесь таких не берут.
– А каких?
– Правонарушителей берут, понимаешь?
– Каких нарушителей?
– Повыше тебя сортом. А не то, что всякий сброд: захочется ему в колонию, скажите, пожалуйста.
– А если мне жить негде?
– Это что: жить негде? Это пустяки. Это спон принимает.
– Спон? Какой спон?
– Так говорится: спон. И иди себе!
Сторож захлопнул дверь. Ваня задумался, пожал плечами, прошептал недоуменно:
– «Спон!»
К месту работы Ваня возвращался расстроенный, пощипал губу. Юрка еще издали увидел его и крикнул:
– А что я говорил?
Ваня присел на скамейку, взялся за щетки. Клиент уже поставил ногу, Юрка заканчивал щегольской командирский сапог и все-таки отозвался на события:
– Он думал, там ему сейчас: пожалуйте, товарищ Гальченко, садитесь.
Ваня ничего не сказал, а когда кончил работу, спросил:
– А он говорить, в спон какой-то идти?
– Кто говорит?
– Да там такой лысый: в спон.
– Стой, стой! Спон? О! Знаю! Это в наробразе, знаю спон. Только там… – Юрка завертел головой, и Ваня понял, что Юрка выразил предельное пренебрежение к спону.
– А ты скажи…[129]
– Да там… ну… туда лучше не ходи. Буза!
Спирька к подобным разговорам относился с самым холодным презрением. Он принимал и отпускал клиентов, курил, посвистывал, с кем-то перемаргивался, как будто никакого спона не существовало.
– Спон этот здесь. – Юрка кивнул на входную дверь, возле которой они сидели. – Только они здесь не берут[130], а говорят: иди в приемник. Буза!
Но Ваня не мог не думать, на следующий день отправился в спон. Он вошел в ту самую дверь, на которую показывал Юрка, поднялся по узкой и темной лестнице и попал в такой же темный коридор. Здесь было много дверей, они открывались и закрывались, какие-то люди входили и выходили, за фанерными створками дверей гудели голоса, стучали машинки. В коридоре на деревянных диванах сидели потертые, с нечищеными ботинками клиенты и скучали. Ваня прошел весь коридор, прочитал все надписи и вернулся. У одного из сидящих спросил:
– Спон, понимаете…
– Ну?
– Какой это спон?
– Спон самый обыкновенный. Сюда иди.
Он показал пальцем на дверь. На двери Ваня прочитал:
Социально-правовая охрана несовершеннолетних
Прочитал еще раз. Ничего не понял. Обернулся.
– Это спон?
– Еще не верит, малыш. Прочитай первые буквы.
Ваня прочитал и обрадовался, теперь он все понял, действительно, это был спон. Ваня открыл дверь и вошел. В небольшой комнате сидели четыре женщины и один мужчина. Все они что-то писали. Ваня осмотрел всех и обратился к маленькой женщине с черными большими глазами.
– Здравствуйте.
Женщина посмотрела на Ваню, но продолжала держать перо в руке:
– Тебе чего, мальчик?
– Мне… спон.
– Ну да, спон, так что тебе нужно?
– Отправьте меня в колонию Первого мая.
Женщина заинтересовалась Ваней, положила ручку, ее глаза улыбнулись:
– Это ты сам придумал?
– Я придумал. Уже давно придумал.[131]
– Не может быть. Тебя кто-то научил.
– Нет, меня никто не учил. В колонии Первого мая[132], говорят, прилично.
Женщина с черными глазами переглянулась с другой женщиной, обе они улыбались, не открывая губ.
– Еще бы! Ты – беспризорный?
– Нет, еще не был беспризорным.
– Так чего же ты пришел? Мы берем только беспризорных.
– Я не хочу быть беспризорным.
– Видно, ты очень неглупый мальчик.
Ваня повел головой к плечу:
– А чего ж я буду глупый?
– Это и видно. – Они опять поглядели друг на друга.
– Ну, хорошо. Не мешай… – сказала одна из них.
– Я не мешаю.
– В колонию Первого мая мы не отправляем. Это комонес.
– Комонес?
– Да, комонес. Туда правонарушителей отправляют.
– Я был в комонесе. Так там выгоняют! Такой… у него волос нету[133].
– У них есть кому выгонять, а у нас некому, так ты и стоишь. Я тебе сказала: не мешай!
За столом в углу поднялся молодой мужчина и сказал недовольно:
– Мария Викентьевна, сами виноваты: зачем эти разговоры? Сами вступаете с ними в прения, а потом не выгонишь. Работать абсолютно невозможно.
Он вышел из-за стола, подошел к Ване, ласково, осторожно взял его за плечи, повернул лицом к двери:
– Иди!
В коридоре Ваня еще раз прочитал надпись:
Социально-правовая охрана несовершеннолетних
Потом прочитал первые буквы. Выходило, действительно, спон. Но теперь это уже было не так понятно, как четверть часа тому назад[134].
Через[135] три недели произошла новая катастрофа. К чистильщикам подошел молодой человек с портфелем и потребовал документы. В катастрофе виноват был сам Спирька. Нужно было посадить Ваню в середине шеренги чистильщиков – в таком случае, как потом объяснили опытные люди, Ваня успел бы смыться. Ваня же сидел крайним, и человек с портфелем прежде всего потребовал документы у него.
В ответ на это Ваня только похолодел. Человек с портфелем помолчал над ним и распорядился:
– Собирай свое добро.
Ваня беспомощно обратился к Спирьке, но Спирька вел себя самым странным образом: он любовался улицей, любовался всласть, его глаза смеялись от удовольствия.
– Бери ящик, чего ты оглядываешься?
– Так это не мой ящик.
– Не твой? А чей?
– Это его, Спирьки.
– Ага, Спирьки? Это ты – Спирька?
– Я! А какое мне дело?
Спирька очень честно и обиженно пожал плечом.
– Чей это ящик, ребята?
Сначала молчали, а Гармидер все-таки сказал:
– Ваньку нечего подводить. Спирькин ящик. И припас тоже его.
– Да идите вы к черту! Чего пристали, смотри! Я тебе продал ящик? Продал? Чего же ты молчишь?
– Когда ж это ты мне его продавал?[136]
Юрка сказал примирительно:
– Засыпался, Спирька, нечего.
Человек с портфелем все понял, и судьба всей системы стала очевидной и для Спирьки. Человек с портфелем произнес после этого только одно слово:
– Идем!
Спирька выругался головокружительно, размахнулся и ударил Ваню по уху. Гармидер бросился на помощь, но Спирька успел ногой очень сильно ударить по своему ящику. Коробки с гуталином и деньги покатились по асфальту, а Спирька, заложив руки в карманы, спокойно отправился по улице. Человек с портфелем глазами искал подкрепления, но оно пришло не скоро. Юрка шепнул растерявшемуся Ване:
129
Редакторская правка «– Ч-чего?»
130
В оригинале «не принимают».
131
Редакторская правка «– Сам».
132
Редакторская правка «Там».
133
Редакторская правка «лысый».
134
Далее в оригинале отмечена глава: «16. Брат».
135
В оригинале «Когда кончились».
136
В оригинале «– Нет, когда ж ты мне продавал?»