Страница 5 из 11
— Начинай...— сказал Андрей Николаевич.
Мне очистили за столом место, Шатров передал бланки, сколотые вперемежку с измызганными от частого употребления копирками.
Под диктовку я начал записывать:
— «Отрез сукна черного цвета, размером 1,6X8,5 метра; отрез креп-жоржета с голубыми цветами 0,8X1,5 метра; отрез коверкота серого цвета 1,2X2,5 метра; отрез маркизета...»
Вещи складывали в чемодан, который дала мать Усольцевой.
— «...Блузка шелковая с рисунком разных цветов на трех пуговицах, рукава короткие; блузка шелковая, па голубом поле белые ромашки, на кнопках... Пальто женское из драпа бежевого цвета, на шелковой серой подкладке... Пальто мужское зимнее...»
— Дайте второй чемодан,— хрипло приказал Шатров.— Пиши: «Пыльник 48-го размера...» — В отличие от тишайшего Андрея Николаевича он держался резко, напористо.
Я прочитал список вслух. Вещей набралось много. Усольцевы расписались в протоколе обыска вместе с понятыми и получили копию. Я запер чемодан. Все изъятое числилось теперь за мной.
— Мне с вами идти? — спросила Усольцева. У нее неожиданно пропал голос.
— Да. Надо записать показания,— объяснили Шатров и Андрей Николаевич. С их голосами тоже что-то произошло.
Усольцева ничего не сказала, закусила губу.
Мать метнулась в другую комнату, стала что-то собирать, но дочь взяла только несколько пачек «Прибоя», сказала хрипло:
— За Ленкой смотри...
Мы оставили Усольцеву в 4-м отделении, а сами поехали назад. Испытывая недостаток в кабинетах, милиция, чтобы задержанные не общались между собой, размещала их в отделениях по всему городу.
— Значит, так,— заметил Андрей Николаевич, как только мы остались в машине одни.— У Таньки в доме яма. Целый склад ворованного. Мы взяли то, что лежало сверху. Надо выбирать остальное... Срочно вызывать потерпевших по нераскрытым кражам, показывать вещи...
— Креп-жоржет с голубыми цветами — точно с Депутатской улицы.— Шатров сидел, развалясь, сунув руки в карманы.— Кроме того, майская кража может пойти, на улице Симановского. Там сломанная дамская «Звездочка»... Мы еще скатерти, занавески не взяли... Тоже краденые.
— Петрович не даст промашку? — спросил Андрей Николаевич.
Участковый уполномоченный остался в доме Усольцевой с ее матерью.
— Я звонил. Кропотов туда должен к нему подъехать, па помощь. Все будет в порядке.
— С Васькой Варнавиным не знаком еще? — обернулся ко мне Андрей Николаевич.— Дерзкий вор.
— Его сегодня тоже задержали в Березовой роще? — Я начал кое-что понимать.
— Ну да. С другими ворами. Пили всю ночь. Там и заснули. А часы толкнули через Таньку питерским карманникам. Видимо, те успели схватить неплохой куш. Хорошо бы и их прихватить!
Мы остановились у магазина, шофер сходил за папиросами.
— «Беломор» фабрики Урицкого. Никому не надо? Андрей Николаевич и Шатров порылись в карманах — шофер принес им тоже по пачке.
Я спросил у Андрея Николаевича:
— Как вы узнали, что группа Варнавина совершает кражи?
— Подозревали. Ну а здесь-то все сразу подтвердилось. В кустах, где они пили, сверток нашли — костюм с последней кражи на Катушечной... Удачно, да не очень! Там трое было: Варнавин, Валет... Его сейчас Войт допрашивает. И один с судоверфи. Каждый будет говорить, что не знает другого. И костюм не видел. Вся надежда на Валета...
— Войт его расколет,— сказал Шатров.
— ...Да на эти часы, что Усольцева продала.
— Пирожковскому?
— Кличка у него Паша Питерский. Старый карманник. И Тряпкин тоже. Чуть их прижмут дома — они сразу в поездки. Вологда, Ярославль, Горький, Кострома... Маршрут один!
— Часами мы вяжем Варнавина,— сказал Шатров.— Это он принес их Таньке. Всю дорогу она за него садится...
— Ваську она не назовет!
— Может, мне его помотать?
— Нет, нет! Варнавина держать в вытрезвителе... Шатров! — Юркие глаза Андрея Николаевича все замечали.— Видел, кто сейчас стоял на остановке? Бубен! А говорили, что он в Ярославле!
— Может, вернулся?
Посторонний не мог принять участия в их разговоре. Чтобы общаться на равных, надо было знать сводки костромских происшествий, уголовные дела, воров, проституток, кто с кем шел по делу, кто сидит и кто уже освободился...
— Варнавин сейчас только свяжет нам руки,— пояснил Андрей Николаевич.— Свободных кабинетов нет, а в КПЗ сажать рано. Из вытрезвителя возьмем его в последнюю минуту...
На улице Симановского остановились у бывшего монастыря — облупившегося, превращенного в огромное перенаселенное общежитие. Шатров сказал:
— Заскочу пообедаю? — Он отчего-то засуетился, словно ему было неловко.— Я быстро....
Я удивился: моим новым товарищам приходилось играть большие роли, решать судьбы людей, между тем что-то все время как будто мешало им выпрямиться во весь рост. Вечная подчиненность обстоятельствам, начальству. Постоянное ощущение долга. Напоминать о домашних делах, о здоровье полагалось лишь в крайних случаях. О днях рождениях, приездах близких, годовщинах... Служба в розыске диктовала образ жизни, стиль общения.
— Давай,— сказал Андрей Николаевич. Когда Шатров вышел, он добавил:
— Трудно ему. Жена умерла, осталось трое детей.
Некоторое время мы ехали молча. У трехэтажного, дореволюционной постройки здания на улице Свердлова шофер снова притормозил. Здесь помещалось областное управление.
— Отвезешь вещи — сходи пообедай,— сказал Андрей Николаевич, выходя.— Сегодня придется работать долго. После обеда начнем раскручивать...
По дороге водитель спросил:
— Ты действительно защитником был?
— В самом деле.
— Прогнали?
— Я сам.
— Нет, правда?
— Почти четыре года просился. Хоть в участковые.
— Не пойму... Как же ты преступников защищал? Насильников разных. Убийц.
Удивительно: шофер оперативной машины знал об адвокатуре немногим меньше, чем я, когда приступал к работе в юридической консультации...
Пока нас не было, оперативники кого-то отпустили, кого-то взяли в кабинеты. Коридор оказался пуст.
Я понес чемоданы к себе, и еще в коридоре неожиданно услышал заливистый смех.
Войт был не один. На стуле, который раньше занимал Пирожковский, сидел парень. Ему было не больше двадцати. Я понял, что это и есть Валет.
Здесь же был еще оперативник, это он, вторя Войту, заливался радостным смехом и при этом чуть-чуть пережимал по части веселья. Кисть руки у него была перевязана свежим бинтом. Я понял: тот, кого на задержании схватила собака.
— Помоги,— сказал ему Войт, увидев чемоданы. Оперативник придержал дверь. Я втащил вещи.
— Новый следователь.— Войт показал на меня Валету.— Не знакомы?
— Нет,— парень вопросительно взглянул на меня.
— Будет вести твое дело. А в чемоданах у него вещи с ваших краж. С Депутатской, с Сусанина...— Называя улицы, Войт следил за Валетом, но тот ничем не выдал себя.— С Лагерной улицы...
Никаким весельем здесь, конечно, и не пахло. Как и Андрей Николаевич при допросе Пирожковского, Войт пытался втянуть Валета в разговор.
— А на Подлипаева хозяева заходят...— Войт снова завел ту же песню, что и перед моим приходом.— Видят: окно разбито, стекла на полу, вещи из шкафа выброшены. И радио играет! Это вы радио включили? — Серега снова захохотал.— Да? — Но Валет снова промолчал.— Чего передавали-то? Не помнишь? Музыку? Или последние известия? Ну-ка, скажи! А мы по радиопрограмме проверим твою память.
— Да не было меня там,— качнул головой Валет. У него были грустные большие глаза и впалые мальчишеские щеки. Он догадывался, что смешливый разговор с Войтом — только начало предстоящих ему серьезных испытаний и ему ни за что против них не выстоять.
— Да брось ты,— сказал Войт.— Дома-то радио слушаешь?
— Он газеты выписывает! — невпопад подкинул второй оперативник. Войт зыркнул на него, укушенный сразу замолчал.
Оставить вещи, привезенные с обыска, и уйти обедать я не решился, сел за стол. Под стеклом на столе лежал список телефонов. Я прочитал: «Мустафин А. Н.— 3-211». Но звонить не стал.