Забво

Начальник Штаба Армии орал так, что звенели стёкла во всём штабе. Дембельнули их, по-моему, прямо там, в штабе.

Дальше - пьянки, караулы, наряды и боевая на разных направлениях. Комбат пытался со мной поговорить, но после визита в Читу я ненавидел всё,что видел, и залупался сразу и на всё.

Жена больше не писала. По телефону отвечала односложно и ни о чём, стараясь закруглить разговор, толком его не начав.

Потом позвонила мать и сообщила, что я стал отцом. Апрель... все, что накопил (около косаря - собирал, чтобы жене отправить) уебалось в стол.

Я - отец. У меня есть сын...Ванька.

Пишу рапорт на отпуск  по рождению сына - меня шлют на хуй, я шлю на хуй в ответ и уже при всех. В голос. Это залупа. Несоответствие не въебали, но дела мои всё хуже. Я на ножах со всем начальством, начиная от ротного и заканчивая комбригом. Сделать со мной ни хуя нельзя. Бойцы вообще шарахаются от меня, как чёрт от ладана. Доходит до того, что я начинаю им подтягивать ремни и за неправильное отдание воинского приветствия в движении дрочить индивидуально. Короче, крыша течёт. Я - самый злой и ебанутый лейтенант, известный всем. Однако, наряду с этим всё же стараюсь не терять уважения к себе.

   Водка никого до добра не доводит. Зато даёт возможность, в условиях похмелья, задуматься над тем, как живёшь.

   Захожу в казарму перед караулом. Трезв, чист, выбрит - готов заступать на охрану и оборону, так сказать. Служба есть служба, и она начинается с команды самому себе "Отставить стакан!".

   Опаньки, мимо, сдерживая рыдания, пылит молодой.

   - Масягин...

   Боец ускоряется в умывальник, не реагируя на то, что я его окликнул. Прав он или не прав, расстроен или в приподнятом настроении, для меня уже не важно. Важно, что на меня положили хуй прилюдно, причём чем-то там руководствуясь. А я не спортсмен...у меня, когда на меня хуй кладут - коленки прогибаются.

   - Масягин, стоять! Ко мне, солдат!!! - сам ору от входа, даже не двинувшись к умывальнику. Если не выйдет, то я войду, и какое бы горе у него ни было, он выхватит пиздюлей. Масягин это знает, и поэтому выходит. Боится, конечно, что уже налетел. Красный, как рак варёный. Носом шмыгает.

   - Солдатик. Куда ж ты от меня побежал-то?? Кто обидел такого славного мальчугана?? А ну-к... давай, жалуйся...

   Масягин начинает сопеть и отворачиваться. Это плохо. Это его довели издевательствами, и моя издёвка - последняя капля перед истерикой.

   С тумбочки доносится:

   - Да письмо ему пришло товарищ лейтенант... - Николаев.

   - Я тя спрашивал, чучело??

   - А чо сразу чучело-то... я это... я ж помочь...

   - Взлётку лучше бы отпидарасил, помощник... я тебе место для чистки обуви помогу в порядок привести заодно. А-то, я смотрю, места общего пользования не успевает наряд в порядок приводить, в сортире меня, наверно, сразу инфаркт схватит... прямо над твоим трупом, Николаев... ща, тока вот с Масягиным разберусь.

   Это команда на уборку Николаеву...если не поймёт, то будет ему горе. Если выйду из канцелярии и обнаружу бардак - задрочу наряд. Я трезвый - опасен. Трезвый я служу как надо. Это пьяный я уже на мелочи не смотрю. В роте радость, если я на стакане. Но сегодня я в караул. Злой. Шутки в сторону.

   - Ну, пошли беседовать... - увожу Масягина в канцелярию. Нормальный, в общем-то, парнишка. Толк будет. Тяжко по духанке. Ну да ничего. Расправит крылышки, и будет ещё грозой молодым летёхам, как Воробей тот же. А пока что надо разобраться. Довести бойца до суицида - раз плюнуть. А я сюда на то и поставлен, чтобы не было такого.

   - Садись...тебя Игорь зовут-то??

   - Миша.

   - Хуиша, сопли подбери, солдат. Михаил, а не Миша.... Мужик?? Ну, так отставить сопли, и по-быстрому, в чём там у тебя дело? - сам делаю вид, что мне до пизды его проблемы и интересней содержимое сейфа: документы, водка, патроны. Так проще ловить на пиздеже. Человек думает, что его и не слушают и такое несёт, что потом не смять его брехню ...это надо быть "крупным специалистом" в казарменной жизни.

   Он и несёт мне про письмо. Не зря с тумбочки Николаев вякал - подавал ему идею. Угу... письмо... девушка бросила... расстроен. Гудбай, мой мальчик, гудбай, мой миленький... твою мать.

   - Тээээкс... куда же я его задевал то?? - роюсь в сейфе. - Ты не знаешь, Михаил, куда я его дел??

   - Каво, тащ лейтенант??

   - Да доверие, солдат, - отрываюсь от сейфа и начинаю смотреть ему в упор в глаза, при этом тихо, но зло продолжаю, - ты, наверное, охуел,Мишаня... ты, по ходу, решил, что имеешь право делать из лейтенанта Скворина долбоёба... а зря... я вот пока не злой ещё, но вот, чувствую...

   Дверь канцелярии открывается, и заходит Серёга Кузнецов. Что-то пытается с порога сказать, я поднимаю палец вверх, мол, погоди. Масягин явно не знает, как себя вести. С одной стороны - те, кто его довёл до ручки, а с другой - самый ебанутый лейтенант в батальоне. И ещё не понятно, что для него будет хуже. Но у меня нет времени на душещипательные беседы.

   - Чувствую, пиздишь ты, Масягин. - Я шумно и наигранно нюхаю воздух. - Стопудово пиздишь. Тебе минута времени, и ты с письмом здесь... Если я сейчас услышу, что ты его порвал и выкинул, то учти, оно тебе поперёк жопы встанет, я тебе это обещаю. ДЕЖУРНЫЫЫЙ!! - дверь в канцелярию открывается и просовывается рожа Пня. - Пень, вот это тело через минуту у меня опять... башкой отвечаешь, Масёл, неси письмо... по-хорошему тебя прошу...

   - Товарищ лейтенант...да вы не так поня...

   - Молчать!! Исполнять!! - вскакиваю, Масягин тоже, и с отскоком в сторону, - бегом, бля!! - Масягин покидает канцелярию. Я тут же к Серёге. - Серёг, ща, как он зайдёт, бери Пня - и в сортир... и пусть молится... что-то он знает... ещё прессани Николаева, если что... тоже что-то знает, а я пока с Масягиным поговорю... похоже, довели пацана... начни спрашивать с того, что было в письме! Скорее всего бабло сняли, а потом письмо читали. В первой роте полгода назад было такое. Заеблись отписываться. Коли его до жопы, как будто всё знаешь...ну, ты видел, как я или Денис работаем...давай...

   - Чо? Суицид??

   - Пока нет... но ты Пня ломай, как будто Масёл тут раскололся и на грани... понял??

   - Лады.

   Заходит Масягин с письмом. Серёга выходит, я слышу, как подзывает Пня. Масягин тут же сбивчиво начинает что-то врать о том, что я его не так понял.

   - Масягин, я понял, что ты мне врёшь... скажи... мне заставлять тебя вслух читать мне письмо, или ты мне сейчас расскажешь без пиздежа, в чём дело??

   Масягин пыхтит... тужится... потом выдавливает:

   - Они моё письмо читали...

   - Кто - они??

   Молчит. Мдя... я бы тоже молчал, наверное.

   - Масягин, ты хочешь, чтобы твои письма читали дальше?? Или чьи-то другие письма?? А? Масягин?? Ты что думаешь?? Мне тут делать нехуя, как разбираться в твоём вранье перед караулом, так?? Итак, давай чётко, по существу, и, Масягин, если я, ссука, ещё раз ловлю тебя на вранье, то не только бубен расколочу, но и вообще забью на тебя, солдат...пусть тебя, как Примуса, хоть в жопу ебут.

   (Примуса в роте давно нет, зато память о нём осталась страшной сказкой о пидоре, которую непременно рассказывают молодым.)

   Действенная, надо сказать, угроза. Кому этот аборт нужен, кроме нас, офицеров?? А защитить молодого бойца от беспредела в казарме могут только офицеры, впрочем, как и закрыть глаза на этот беспредел, фактически соучаствуя в его опускалове. А то, что я против беспредела, знает вся рота.

   Но Миша Масягин хватает ртом воздух, пыхтит, крутит клювом... однако молчит. Стукачество - тяжкий грех в армаде.