Страница 28 из 32
И советский историк Друнин в указанной выше книге своей с самого начала истории Польши отмечает следующее: "Так уже на заре польской истории завязывается прочный союз меча и рясы" (ст. 10). Сошлюсь и на свидетельства самих поляков. Знаменитый польский поэт и эмиграционный вождь поляков Мицкевич писал к польскому профессору историку Лелевелю в марте 1832 года:
"Я полагаю, что стремлениям нашим следовало бы придать религиозно-нравственный характер, отличный от финансового либерализма французов, и основать их на католицизме". И он проповедовал во Франции, что Польша несёт "мессианскую" идею не только на восток, но даже и в весь мир. Поляк Урсин (эта фамилия с добавлением "Немцевич" принадлежала ближайшему сотруднику генерала Костюшко) прямо пишет: "Размышляя о несчастной судьбе родины и о средствах к её спасению, лучшие люди польского народа, — говорит он не о себе лишь, а вообще о лучших поляках, — стремились с замечательной последовательностью согласовать с учением Христа (в католическом, конечно, истолковании. — М. В.) итоги своих размышлений… Их политическая оболочка неотделима от религиозной сердцевины.
Поэтому невозможно говорить о политических идеалах польского патриотизма иначе, как в совокупности с его религиозными стремлениями" ("Религиозно-политические идеалы польского общества". Лейпциг, 1896, с предисловием Л. Н. Толстого). И далее автор указывает на Мицкевича, Красинского, Словацкого, лжемистика Андрея Товянского, Юрия Мошинского… Или вот что говорит член известного четырёхлетнего сейма Сташиц, не из шляхты, а из мещанского происхождения:
"Мы далеко ищем причины падения государств, а не хотим видеть и верить, что она в нас самих. Были голоса, призывавшие к порядку (от анархии. — М. В.) и сознанию своих заблуждений; но никто не внимал им". ("Внутренние причины падения Польши". "Исторический Вестник". 1900, т. 108). И враги Польши знали, в чём коренится главная опасность её. Германский канцлер Бисмарк взялся за гигантскую работу борьбы именно против католицизма, как корня духовного разложения Европы.
Так, со всех сторон линии сводятся именно "в Рим". Это говорит и советский историк: "Политическое влияние польского духовенства было несравненно сильнее, чем — духовенства русского" в тех частях, где были русские право-славные элементы. Это объясняется тесными связями, которые поддерживало первое с Римом; а Рим в то время имел достаточно в своём распоряжении способов, чтобы заставить польских князей считаться с своей волей" (Ист., 26)
Так мы подошли теперь не только к важному принципу, что помимо хозяйственных двигателей истории, существуют ещё и другие, каковы: национальность, нравственное состояние общества, религия; но что в истории именно Польши эти последние, внутренние, духовные причины имели преимущественное значение и силу. И без них не понять истории Польши и её распада [.]
СИЛА КАТОЛИЦИЗМА В ПОЛЬШЕ
Известно, что христианство пришло в Польшу почти одновременно с Россией.
В 966 году (в России — в 988) князь Мешко I женился на дочери чешского князя Болеслава I Дубравке, крестился сам и распорядился, чтобы и весь польский народ принял христианство. А так как чехи в то время были скорее православными по духу, чем католиками, принявши христианство из уст греческих проповедников и наших первоучителей славянских Кирилла и Мефодия, то можно сказать, что и поляки сначала были православными по духу.
Но сила Запада была уже и тогда так велика, что первым епископом у них был немец, а священниками большею частью чехи. После воспитались свои кандидаты. Но высшее влияние осталось за немецкими, то есть католическими, архиереями. С ними и водворился накрепко католицизм. Поэтому можно говорить, что Польша искони — католическая. Этим и объясняется прежде всего и больше всего непрерывная борьба поляков против своих же славянских братьев русских.
И она началась с первых почти дней крещения Польши и установления государства. Мешко I двинулся на восток, на Русь, и завоевал "Червенскую землю", то есть Галицию. Через несколько лет, в 981 году, Владимир Киевский (впоследствии креститель Руси) отнял у поляков Червонную Русь. А потом она, эта несчастливая Галиция, постоянно переходила из рук в руки… Даже вот до наших дней… Тысяча лет борьбы.
Польские князья, поддерживаемые духовенством, в свою очередь, поддерживали его и в католической миссии, и в богатом устройстве. И с той поры почти до последних времён высшее духовенство занимало в Польше очень важное место, ставши в ряд самых богатых и важных аристократов и магнатов, или по-польски — в ряд "можновладства". При некоторых князьях, например, при Казимире II Ягелло, Сигизмунде-Августе, особенно усиливалось влияние высшего католического духовенства.
А бывали случаи, что иногда западными войсками предводительствовали и епископы (например, при занятии чехами Кракова). Король Ян-Казимир (1648–1668 гг.) был до этого даже иезуитом, а потом и кардиналом; а с разрешения папы переменил духовное оружие на меч. Вообще, в духовенство высшее могли проникнуть лица только из так называемого аристократического сословия, из магнатов и шляхты, то есть родовитого дворянства. Ни мещанству, ни тем более крестьянству совершенно был туда закрыт доступ.
Ничего подобного в России, и вообще в православных странах, никогда не было: наше духовенство было несравненно более народным или даже выходило из недр крестьянства. Аристократические выходцы были редкостью. В Польше — наоборот. Папе Римскому нужно было лишь держать в своих руках эту аристократическую небольшую группу духовных магнатов и через них продвигать свою католическую миссию на Восток. И это папы делали всегда и при всяких случаях, что и понятно.
От этого значение Польши в глазах Рима выдвинулось на первостепенное место в деле окатоличивания русских. Польша — это передовой форпост для пропаганды католичества на восток Европы. Один из пап прямо заявил, что Польша — это "оплот христианства" на Востоке; и "польский народ послан биться за веру" (Пий IX). И сами поляки именно так думали о себе. Когда было восстание против России в 1863 году, то в газете революционных кругов "Независимость" ("Неподлеглосщь") писалось так:
"Польша вступает на сцену мира, окружённая лучами веры и любовью к свободе, защитницею прав, очищенная столетним мученичеством, как апостол цивилизации, как враг мрака и варварства (русско-православного. — М. В.), как христианский витязь, всегда готовый на смертный бой в обороне истины… Образованные народы Европы с сердечным соучастием приветствуют "воскресшего Лазаря" в борьбе против "московского царства".
"Здесь, — пишет газета, — борьба двух идей, двух систем, двух непримиримых начал, двух несходных между собой цивилизаций, двух принципов: свободы и неволи (польской и царской. — М. В.), света и тьмы (западной и православной. — М. В.)". "Смерть или победа". "Трепещите же, московские полчища!" Если так думали о себе сами поляки, то тем более понятно, что не иначе думали о них и русские. Современник Екатерины князь Потёмкин в разговоре с королём Польским Понятовским однажды высказал следующее:
"Папа сказал, что надобно поддерживать то средостение, которое нас", — то есть, католиков и православных, — "отделяет друг от друга" (Костомаров. "Последние годы Речи Посполитой". С. 153). И это знала Екатерина и старалась ослабить фанатизм католицизма не только политическими мерами, но и отправкою 64 000 русских войск к Варшаве. Ю. Ф. Самарин в статье "Современный объём польского вопроса" говорит:
"Польша — это острый клин, вогнанный латинством в самую сердцевину славянского мира, с целью расколоть его в щепы" (т. 1, 327). И решительно все, кто хоть сколько-нибудь прикасался к изучению польского вопроса, с очевидностью и с ужасом могут наблюдать колоссальное влияние католического духовенства на поляков и на польскую историю.