Лирика

Исподволь прорастает тема, которой, как скажет вскоре поэт, он посвящает жизнь, – тема России, мощно воплощенная уже в цикле «На поле Куликовом» и других стихотворениях 1908–1910 годов, составивших основу раздела «Родина» в позднейшем собрании сочинений Блока («Россия», «Осенний день», «Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?…», «На железной дороге»).

Страстная тяга к отчизне в самом скромном, неказистом ее обличье роднит автора этих стихов и с Лермонтовым, с его «странной любовью» не к громкой славе, а к «дрожащим огням печальных деревень», и с Тютчевым, и с Некрасовым:

После виртуозно-разнообразной, капризно-причудливой, под стать изменчивым настроениям автора, ритмики и строфики «Снежной маски» стихи зрелого Блока, составившие третий том его лирики, внешне выглядят куда более традиционными, не поражают эффектами. «…Русская муза Блока стоит теперь перед нами и нага, и нища, – писал по выходе этого тома частый оппонент автора и вместе с тем чуткий его ценитель Андрей Белый, – но Блок ближе нам бронированной брюсовской формы, ивановских пышных роз и бальмонтовского блеска: он нищ, как… Россия».

Разумеется, это мнимая нищета. На самом деле речь идет о величайшей строгости поэтической формы, ее «незаметности» из-за точнейшего соответствия содержанию. Перечтем хотя бы далеко не самое известное стихотворение – «Осенний день»:

Скромен не только безымянный спутник автора, скромна и вся обстановка, в которой «изливается душа» и которая недаром уподоблена сельской церкви. Скупыми, но безошибочно отобранными и впечатляющими штрихами рисуется далее осенний русский пейзаж, и все нарастает напряженная взволнованность и музыкальность стиха. Вот еще еле заметная, ненавязчивая аллитерация: «Мы взором пристальным сЛедим за Лётом журавЛиным… Летят, Летят косым угЛом…», в которой, быть может даже бессознательно, отразилось воспоминание о журавлином клике – курлыканье. Вот все более явственные повторы и параллелизмы: «Вожак звенит и плачет… О чем звенит, о чем, о чем?… И низких нищих деревень не счесть, не смерить оком… О, нищая моя страна… О, бедная моя жена…»

В понятном стремлении охарактеризовать новый этап в творчестве Блока критика порой упрощала и огрубляла его содержание, утверждая, например, что «юный певец любви превратился в певца родины». На самом деле все обстояло неизмеримо сложнее.

Однажды, готовя стихи к печати, поэт записал: «Можно издать „песни личные“ и „песни объективные“. То-то забавно делить… сам черт ногу сломит». «Внешний» и «внутренний» мир, человек и современность, человек и история теснейшим образом связаны у Блока друг с другом.

Рисующийся в его лирике «страшный мир» – это не столько даже социальная действительность той поры, хотя поэт и впрямь относится к ней резко отрицательно, сколько трагический мир мятущейся, изверившейся и отчаявшейся души, испытывающей все возрастающее «атмосферное давление» эпохи:

Определение «певец любви» применительно к Блоку выглядит особенно банально.

Конечно, у него немало стихов, покоряющих силой, чистотой, целомудрием запечатленного в них чувства, и недаром столь разные люди, как Федор Сологуб и Николай Гумилев, сравнивали Блока с Шиллером.

Бросающаяся в глаза «неправильность», «разнобой» четных строк этого стихотворения, то предельно кратких («Не дыша»), то вдруг удлиняющихся, замечательно передает взволнованность и боль этого – поистине – сновидения, счастливое и горестное «сердцебиение» дорогих воспоминаний.

Выразителен ритмический «пульс» и другого стихотворения:

Последняя строка недаром трудно выговаривается: о таком ровно и спокойно не скажешь…