Разведчик

За ними еще одна цепь орков прошла — пожиже первой, зато гоблинами разбавлена, и последними — сами отцы-командиры на вороных.

Ну, думаю, сейчас-то все и решится. Если засекут, попытаться скосить ближайших, гранатами по оркам — и на коней…

Иначе — полный аминь!

Прошли. Я для страховки еще минут двадцать подождал, а затем распустил узлы, осторожно, потихоньку слез на землю и Даре помахал.

Все просто — когда ждешь, что на тебя из-за каждого дерева или куста выскочит чего-нибудь жуткое, типа партизана, то на облака любоваться желания, как правило, ни у кого не возникает. А у орков, как я понял, вдобавок и вовсе шея для подобных процедур конструктивно недоработана.

Проблемы начались потом.

Лес этот… он под Тьмой был куда дольше Дунгарской пущи. Товарищи одиннадцатые на своей карте этот факт никак не зафиксировали, а зря. Разница была ну оч-чень ощутимая.

Во-первых, деревья — не привычные осино-березы или елки-палки, а… словно какие-то великаны взяли, вылепили из глины старый-престарый дуб, модель в натуральную величину, и затем отдали своим великанским детишкам, пальцы разминать. Вот и получилось — гнутое, расплющенное, крученое-перекрученное, да еще и узловатое. Листвы нет и близко, голые ветки… которые гнутся к земле, как ни нагибайся — не по лицу хлестнут, так по спине, а зазеваешься, так и без глаза оставят запросто. И корни туда же — змеятся по поверхности не хуже настоящих гадюк, в петли свиваются.

Даже коры нормальной, и той нет — есть нечто бугристое, шершавое и гниловатое с виду… проверять на ощупь как-то не тянет.

Чес-слово, если окажется, что деревья эти случайным прохожим подзакусить запросто могут, ничуть этому факту не удивлюсь. Запросто — тем более, что дупла в них широкие…

Я так Даре и сказал. А она удивилась:

— Сергей… ты и в самом деле не знал?

— Не знал чего?

— Про хищные деревья.

Я ничего не ответил, промолчал. Да уж, вот так лесок… запалить бы его с пяти концов. Думаю, даже эльфы бы не возразили.

— Нам нужно обязательно найти до наступления ночи широкую поляну, — так и не дождавшись от меня ответа, говорит Дара. — Иначе…

— Иначе что?

— Если я не поставлю защитный круг, — оборачивается она, — то ночь нам придется провести в бою… и я не уверена, что моих сил хватит.

— В бою с кем?

— С теми, кто ходит в этом лесу по ночам.

Просто чертовски определенное указание, думаю, хоть в учебник заноси. И вообще… кто пять минут назад у ручья головомойку устраивал? Чуть ли не с магией — по крайней мере, выглядит сейчас королевская прическа, словно над ней рота придворных парикмахеров минут сорок потрудилась.

Ладно.

Поляну мы найти успели. Одно дерево, правда, точно посреди нее торчало, но выглядело при этом почти прилично — в смысле ствол прямой, а кора твердая. Поэтому его я трогать не стал, а пока Дара со своей магией химичила, прошелся вдоль края леса и каждую ветку, что ко мне тянулась, пообламывал. В итоге такая куча хвороста набралась, что не на одну — на три ночи бы хватить могло. Или, соответственно, на три костра.

Успели мы едва-едва: когда Дарсолана круг свой наколдовывать закончила, в лесу уже вовсю свистело, ухало и подвывало. А первые глазищи из-за деревьев полезли еще до того, как я огонь раздул.

Твари…

На обычных зверей они походили еще меньше, чем здешние деревья — на нормальный лес. Это уже не глина… их куда хуже перекорежило.

Еле-еле заставил себя автомат отпустить. Понял: круг Дарин им и в самом деле не преодолеть, а вот если я еще хоть пять минут… буду это видеть… высажу последний рожок и за пистолетом потянусь.

— Не смотри на них, Сергей.

Дарсолану трясло сейчас не меньше, а, наверное, куда больше моего. Но держалась королева хорошо.

— Смотри на меня!

— Ага, — киваю, а у самого зуб на зуб едва попадает. — И ты тоже… на меня смотри.

Дара.

Сколько мы уже с тобой вот так, вместе? Даже и не сообразить сейчас? Долго… а если одно высказывание товарища капитана припомнить — про то, что день в поиске за три пуда совместной соли мерить нужно, — так и целую вечность.

А я так толком в тебе и не разобрался… принцесса… королева. Дарсолана. Дара.

Интересно, знает ли кто-нибудь тебя так же, как я? Сомневаюсь…

Дара…

И знаешь ли ты… как я счастлив, оттого, что здесь и сейчас, в этом чертовом лесу, со всей его нечистью ты со мной. Рядом. Только руку протянуть.

А вот чего ты точно не знаешь — как плохо мне из-за того, что ты — так далеко от меня!

Хоть и нет сейчас никого ближе.

А может, знаешь?

Так никогда и не понял: произнес я эти последние слова вслух или нет? И ответ ее — услышал или сам додумал, мысленно?

Впрочем, через миг это уже абсолютно неважно стало.

Ну, думаю, все. Нет у меня больше сил муку эту терпеть. И желания терпеть тоже нет. Не могу и не хочу. В этом лесу, в этом кругу нам никакие законы не писаны. И гори все синим болотным пламенем.

Подскочил я к Даре, схватил, к дереву ее прижал — и тут мы с ней словно обезумели. Я с нее рубашку рву, она с меня гимнастерку, а потом — откуда только сила взялась — как шмякнет меня об это самое дерево и начала целовать, всего, где только можно. А я голову запрокинул и только зубами скриплю и волосы ее шелковые глажу, никак нагладиться не могу.

А потом — кусками все помню, как обрывки кинопленки. Помню, Дара надо мной, голову запрокинула, вся, словно лук, выгнулась, и кожа ее в лунном свете — чистое молоко. Потом — она ко мне спиной и волосы ее прямо ко мне на лицо, глаза забили, нос, рот, а я их грызу зачем-то, и хрустят они на зубах, как сахаринки.

А потом — как взрыв, беззвучный, но страшной силы. И стоим мы посреди этой поляны, обнявшись — всей одежды — волосы эти, Дарины, а я смотрю и вижу: нет никого за кругом. Сначала не понял, а потом вспомнил Призраков Ужаса и то, как они по всей поляне лопались…

Эх, твари вы, думаю, безмозглые. Небось со всего леса сошлись, слетелись и сползлись. За поживой.

Всех их этим взрывом вымело, подчистую.

Минут через пять отдышался.

— Слушай, — шепчу. — Я вот одного понять не могу — почему «тщательный»?

— Что?

— Ну, — бормочу, — когда я тебя… То есть, мы… Короче, тогда… Ты меня тщательным назвала.

— Не могла я тебя так назвать!

— Но… я же слышал.

— Замечательным я тебя назвала! Понял, Малахов? Замечательный ты мой… самый-самый любимый… олух.

Потом она уснула, прижавшись ко мне. А я лежал, приподнявшись на локте, и смотрел. И отблески костра играли тенями на ее лице, и выглядела она так… доверчиво.

Утром я первый проснулся. Костерок наш еще тлел — я угли разворошил, подкинул веток… сел, колени обнял и думать начал. О том, что вчера было.

Занятно. Казалось — впору мне крыть себя распоследними словами. Потому как мы хоть с Карален ни в церкви венчаны, ни в загсе расписаны… но все равно измена с моей стороны налицо форменная.

Только вот нет у меня желания и настроения самозакапыванием заниматься. Странно — но вот чувствую я, что вспышка наша вчерашняя правильной была. Здесь, в этом лесу, в этом кругу, рядом с этим огнем — нельзя было по-другому.

Просто… просто придумать надо, как теперь дальше быть. Хотя и думать-то тоже особо нечего.

Тут и Дара проснулась. Глаза открыла, потянулась, меня увидела и сразу заулыбалась мечтательно так. Счастливая — смотреть больно.

— Утро тебе, Сергей.

— И тебе доброе.

— Доброе… — повторяет. — А что ты озабоченный весь такой, серьезный?

— Да так, — вздыхаю. — Мысли всякие думаю.

— О чем?

— О нас. О тебе. И о Каре.

— О Каре? — удивленно так переспрашивает Дарсолана.

— Ну да.

Дара улыбаться перестала.

— Сергей… ты мой, мой, отныне и на веки веков, от этой ночи и навсегда. А то, что было до этого, — его не было.

— Не-ет, — головой мотаю, — как раз наоборот.