Страница 3 из 41
Гарди, говоря словами Пушкина, сказанными о Шекспире, «никогда не боится скомпрометировать своего героя». В одном случае Тэсс напоминает ему «насторожившегося зверька», в другом — муху: Тэсс, «словно муха на бесконечно длинном бильярде, стояла на зеленой равнине». А одним дерзким сравнением он вызвал раздражение многих критиков, когда написал: «Она не слышала, как Клэр вошел, и не сразу его заметила. Она зевала, и он видел ее открытый рот, красный, как у змеи». Обаятельная Тэсс, воплощение юной женственности, и вдруг… Но никакого «вдруг», собственно, нет. Сравнения Гарди могут быть необычны и даже дерзки, но прежде всего для тех, кто привык к готовой модели романтического образа. При всей неожиданности этих сравнений, они возникают естественно, в определенной системе, подчиняются внутренней логике, не нарушая сущности характера. Тэсс — дитя земли, дитя природы, только с необычайно тонкой душевной структурой. Гарди не раз отмечает в ней сильное чувственное начало. Сравнив чувственный рот Тэсс со змеиным, он писал: «Жизнь била в ней через край. Это было одно из тех мгновений, когда душа женщины полнее, чем когда-либо, облекается в плоть, когда самая одухотворенная красота становится плотской и чувственной».
Несомненно, в этом, как и в других сравнениях Гарди, сказывается особенность индивидуального авторского восприятия и оценки, обновленный взгляд, не нарушающий, однако, объективной логики развития реалистического характера. И в библейские и в античные времена знали и писали о змеином яде любви, у Гарди в «конце века» противоречие любовного чувства предстает и в его естественно безобидном виде, как нечто, что воспринимается, но не сознается, что воздействует на жизнь, но не ломает ее, не мешает ее здоровому развитию, и как нечто загадочное в ряду других необъяснимых загадок, которые начинают требовать к себе внимания, несмотря на, казалось бы, более важные житейские задачи и проблемы. И тот факт, что сторонники философии позитивизма с легкостью объясняют подобные явления, еще более озадачивает тех, кому практически на себе приходится испытывать воздействие странных противоречий. На ферме Тэлботейс, уединенной и замкнутой, еще сохранившей патриархальный быт и нравы, батрачка Тэсс, полюбив Энджела Клэра, преображается, забывая на время былые горести, на этой же ферме неразделенная любовь ее подруг Рэтти, Изз и Мэриэн гнет их и губит в них источник радости.
Присматриваясь к литературным характерам в переломный период, на рубеже веков, А. Блок заметил: «Культура выпустила в эти «переходные» годы из своей лаборатории какой-то временный, так сказать, «пробный» тип человека, в котором в различных пропорциях смешано мужское и женское начало», — мужественность и женственность как бы утончили человека, сделав его восприимчивее. «Приходится сказать, что все литературное развитие XX века началось «при ближайшем участии» именно этого типа»[1]. При всей неожиданности высказан ного поэтом, в его наблюдении схвачено нечто, привлекающее внимание.
Тэсс Дарбейфилд и Энджел Клэр, ее возлюбленный, Джуд Фаули и Сью Брайдхед, его возлюбленная, представляют собой подобные «пробы», не повторяющие друг друга, но «исполненные» как бы с одним и тем же намерением. Если воспользоваться логикой блоковской мысли, то можно сказать, что культура, цивилизация отразилась на их природе, способствовала ее очеловечиванию хотя бы тем, что развила у них восприимчивость, и этим самым вызвала новые запросы, не только новые мысли, но и новые эмоции, говоря словами того времени — запросы более утонченных и впечатлительных «нервов».
Перед героями Гарди возникают новые и необычные проблемы, для многих странные, однако ими не надуманные. Джуд и Сью, к примеру, страшатся брака, опасаются, что «принудительные семейные узы» убьют в них «нежность и непосредственность». Простая женщина выражает полное недоумение: «Вот они, новые-то понятия, до чего доводят! В мое время никому и в голову не приходило бояться брака; никто не боялся ничего, кроме пушечного ядра да пустого буфета!» И все же опасения своих героев относительно брачных уз, в том их виде, как они предстают в романе, автор считает серьезной проблемой. Джуд и Сью страдают не только от социальной несправедливости, но и от грубости и пошлости нравов, от казенщины, от истощавших идеалов, от «буквы», которая, как гласит эпиграф, «убивает».
Автор называет Джуда и Сью «слишком чувствительной парой» вслед за их собственным признанием: «Мы ужасно восприимчивы». Гарди дает пример того, о чем опять-таки можно сказать словами Блока: «Природа мстит за цивилизацию тонко, многообразно и жестоко, месть эта отражается на невиновных больше, чем на виновных»[2].
Джуд и Сью чувствуют и мыслят не шаблонно, они способны подняться над предрассудками и условностями. Их душевным движениям свойственна утонченность и одухотворенность. В них развита и осознана потребность осмысленной, вдохновенной деятельности, отношений очеловеченных, чуждых ложным предубеждениям и торгашескому принципу. Но именно они, ни в чем не повинные, становятся жертвами, и их «чувствительность», дар цивилизации, оказывается их ахиллесовой пятой. В жизненной борьбе они попадают в неравное положение даже по сравнению с Арабеллой Донн, скроенной из грубой плоти. Упрощенная чувственность и пошлость интересов не мешают ее цепкой практической хватке и деловитости.
«Сильно очерченная личность» в том виде, как она предстает в романах «Тэсс из рода д'Эрбервиллей» и «Джуд Незаметный», не терпит схемы, она проявляет себя разносторонне. Гарди дает развернутую характеристику личности, разбирая сложную систему мотивов ее поведения, в том числе и мотивы «интимные», вытекающие из индивидуальной природы человека. У героев Гарди, говоря словами А. М. Горького, «своя биологическая и социальная логика действий».
Сталкиваясь с явлениями загадочными, Гарди не берется все объяснять, но если видит влиятельное действие мотива скрытого и пока таинственного, решается отметить его. Он говорит о влиянии темных инстинктов, о тайне наследственности, о «странной разнице между полами» и «вражде полов», однако говорит без той прямолинейности, с какой о тех же вопросах первыми и громче всех тогда в литературе заговорили натуралисты, полагая, что ими найден наконец ключ к основным тайнам человеческого существования.
Томас Гарди откликался на литературные веяния и споры, присматривался к движению литературы, учитывал требования новизны, однако шел своим путем даже тогда, когда соприкасался с популярным направлением или общим потоком. Что бы он ни писал, всюду пробивался особый мир, особый взгляд, свой круг тем и вопросов, в чем-то общий, такой же, как у других современников, и тут же заметно от них отличающийся.
Некоторые эпизоды и мотивы в «Джуде Незаметном» послужили критикам поводом к тому, чтобы поставить этот роман в зависимость от литературных теорий и практики французских натуралистов. Среди других указывали на сцену знакомства Джуда с Арабеллой Донн (ч. I, гл. VI). Гарди возражал, считая эти упреки необоснованными, — возникшими из одностороннего и недальновидного взгляда на литературный процесс. Он утверждал, что еще в самом начале своего творчества интересовался проблемами, о которых стали писать натуралисты, говорил, что сцены, подобные отмеченной, написаны скорее в духе и традиции Фильдинга, чем писателей-натуралистов. Грубая и навязчиво представленная деталь и в самом деле еще не может служить признаком натурализма. Образ возникает и формируется у Гарди в иной системе художественного мышления: грубая деталь подчеркивает натурализм ситуации и обстановки — не более того. Точная бытовая обрисовка воспроизводит вульгарную простоту нравов и передает психологическое состояние персонажей. Без пояснений выявляет себя характер дочки свиновода. Суть его видна всем, кроме Джуда. Бросается в глаза натуралистичность ее облика, яркая чувственность, смягченная внешней миловидностью, отчего вспыхивает здоровая, но затаенная и робкая чувственность восторженного и мечтательного героя. И трагическая ирония проступает в контрасте между наивной приподнятостью его помыслов и реальной обстановкой, приземленной, бесцеремонно грубой, в которой поэзия чувств уступает место практическому соображению и расчету.
1
А. Блок, Собр. соч. в 8-ми томах, т. 5, Гослитиздат, М. 1962, стр. 464.
2
А. Блок, Собр. соч. в 8-ми томах, т. 6, Гослитиздат, М. 1962, стр. 336.