Страница 52 из 60
Кажется, все написанное им опубликовано. Но у Сергея Довлатова есть еще одна книга. Убежден, если ее издать, она станет самым громким бестселлером в эмигрантской литературе. Даже для наших «классиков», которые уже давно не читают друг друга, эта книга будет настольной. Что за книга, почему о ней до сих пор ничего не известно? Дело в том, что Сергей Довлатов, почти единственный из русских литераторов, работал в совсем забытом жанре эпистолярной прозы, писал письма.
Практически каждое его письмо — маленький шедевр. Если адресаты Довлатова договорятся между собой, соберут письма и издадут их — повторяю, грандиозный успех обеспечен[1]. Правда, есть одно маленькое «но»: в первую очередь надо согласовать эту идею с женой Довлатова, Леной. При всей своей доброте Довлатов был беспощаден в литературных оценках, да и не только литературных. Не прощал человеческой подлости и низости. Многих будущих читателей этой книги ожидают «приятные сюрпризы». Поэтому издавать ли ее и когда издавать — решать Лене.
Итак, благополучная судьба писателя в Америке. Кажется, Довлатов добился всего, чего хотел. Даже Курт Воннегут ему позавидовал: мол, публикуетесь в престижнейшем «Ньюйоркере», куда его, Курта Воннегута, не пускают. Но почему мне на ум приходит сравнение с фильмом «Судьба солдата в Америке», с его трагическим финалом? Конечно, все мы под Богом ходим, но скажите, разве это нормально, что здоровенный мужик, в расцвете сил, внезапно умирает, не дожив до сорока девяти лет? Можно говорить о каких угодно болезнях, «терзавших Довлатова всю жизнь» (цитата из Лосева), но болезни сами собой не приходят, для них есть причины. И поневоле вспоминаются стихи Владимира Корнилова: «Что погиб человек от ошибки, хоть онколог наплел — от рака…» Конечно, как хорошо, как приятно, а главное, как смело, выступая в эмигрантской газете, свалить все на советскую власть и на происки КГБ. Но Довлатов двенадцать лет прожил в Америке, чувствовал себя уже полноправным американцем. Плюс — его книги вернулись в Союз и получили признание. У меня нет перед собой текста интервью Довлатова, опубликованного в журнале «Огонек», но там он говорит примерно следующее: «Я вдруг понял, что жизнь моя принадлежит не литературе, а близким мне людям». То есть только совершенно глухой человек не догадается, что Довлатова не покидало беспокойство о своем маленьком сыне, о жене, о матери, что он чувствовал некую нестабильность своего существования. Ни для кого не секрет, что лишь считаные литераторы в Америке живут на литературные заработки, остальные вынуждены работать. И Довлатов работал. На хлеб насущный он зарабатывал в нью-йоркском бюро радио «Свобода». Работал около десяти лет, а все оставался внештатником, то есть — в условиях нью-йоркского бюро — человеком бесправным, которого можно уволить в любой момент по первому хрюканью чиновника из Мюнхена. Тут я слышу возмущенные возгласы: «Как можно предполагать такое, как можно было увольнять Довлатова?!» А так. Уж не помню, в каком году мне позвонила Эллендеа Проффер: «Толя, Довлатова уволили с радио, сделай что-нибудь». (Характерный штрих: сам Довлатов никогда не просил о помощи, наоборот, уверял меня в телефонных разговорах, что у него все в порядке и на счету в банке — тысяча долларов.) К слову сказать, я знаю нью-йоркское бюро, там работают «отнюдь не злодеи» (любимое выражение Довлатова), там ценили и почитали Довлатова, но шло очередное сокращение бюджета на радио, а при этом первым делом страдают внештатники. Короче, в Нью-Йорке не дрались за Довлатова. Поступили по принципу: «Приказ начальника — закон для подчиненного».
Я позвонил в Мюнхен, и мне удалось объяснить тогдашнему руководству радио, кто такой Довлатов. Довлатова восстановили. Позже, будучи в командировке в Нью-Йорке, я спросил у Сережи Довлатова, хочет ли он стабильного места на радио. Конечно, хочет… Я свел его с директором «Свободы» и держал получасовую речь. Директор понял, обещал. Сам Довлатов комментировал мое «выступление» со свойственным ему черным юмором: «У меня было ощущение, что я умер, — такой панегирик произносят только над телом покойника. Вот увидите, Толя, что-то произойдет». И действительно произошло: через неделю сняли с должности директора «Свободы». Следующие начальники все меньше понимали, и с ними было все труднее разговаривать…
Я неоднократно повторял, что на деньги, которые радио тратит на оплату жилья чиновникам в Мюнхене, можно обеспечить работой всю русскую литературную эмиграцию. Но в Мюнхене, видимо, свои представления о задачах радио, для них явно предпочтительнее чиновничий комфорт. После того как руководство «Свободы» расправилось с русским Парижем (а уж наши внештатники были социально защищены, их уволить было не так просто, но, как говорил тов. Сталин: «Нет таких крепостей…»), после того как объявили о сокращении штатов на государственном «Голосе Америки», чего мог ожидать каждую минуту внештатник в Нью-Йорке, который не защищен никаким законодательством? Ведь его можно выставить из редакции в любой момент, без копейки отступных. Вот жить под таким дамокловым мечом — это ли не напряжение? Это ли не ошибка? Не повод для возврата «неизлечимой болезни»?
Итак, судьба русского писателя в Америке. Вздохнем и ахнем. А судьба русского писателя Сергея Довлатова в России? Что бы там ни говорили, как бы братцы-литераторы ни выпячивали грудь, да факт остается фактом: из всех писателей-эмигрантов последнего времени, книги которых вернулись в Россию, Сергей Довлатов самый популярный…
Аксеновская сага
Аксенову 75. Ни хрена себе. А мне? Лучше помолчать в тряпочку. Но мы же так не договаривались! Клянусь, мы так не договаривались, не помышляли, не предполагали. Нам с Коллегами казалось, что Вася, выигравший Звездный билет и подкрепившийся Апельсинами из Марокко, Катапультирует Под небом знойной Аргентины на своей любимой Затоваренной бочкотаре и, зацепившись за Золотую нашу железку где-то На полпути к Луне, будет купаться там в лучах громкой славы. Ну и мы, вместе с Товарищем Красивым Фуражкиным и Местным хулиганом Абрамашвили, каким-то чудом подтянемся к нему и останемся там вечно задорными, веселыми и молодыми, говоря потом следующим поколениям: «Жаль, что вас не было с нами». Но случился очень сильный Ожог, в результате которого нас всех разбросало по разным странам и континентам, а уж когда от России отделился Остров Крым, то вообще пошел сплошной Бумажный пейзаж, на котором изредка просвечивал Негатив положительного героя. Наступили времена — Всегда в продаже…
Чуда не произошло. Чудес вопреки законам природы не бывает. Однако, как я теперь понимаю, настоящих чудес мы не заметили, вернее, воспринимали их как должное. В шестидесятые годы, словно по мановению волшебной палочки и вопреки всем законам и традициям страны победившего социализма, в литературе появились молодые яркие таланты: Андрей, Булат, Белла, Володя, другой Володя, Женя, Жора, Роберт, Юра… (Список пускай читатели продолжат по собственному усмотрению, я назвал лишь тех, кто тогда был первым.) Чудом были поэтические вечера в Политехническом музее, на которые студенты прорывались через милицейские кордоны. Чудом были номера «Юности» с аксеновскими повестями и романами, которые читали в каждом вагоне метро и электрички. Чудом было и то, что никто из нас никому не завидовал, наоборот, мы любили друг друга, помогали и с каждой новой публикацией поздравляли примерно так: «Ну, старичок, гениальную написал штуковину!» Привыкшие к миллионной читательской аудитории, мы не понимали, что это само по себе чудо. И уж, конечно, подумать не могли, что доживем до времен (те, кто дожил), когда книги будут издаваться крошечным пятитысячным тиражом.
Аксенов заглядывает в мой текст. Строго:
— Чего тебя на сентиментальность потянуло? Уже возрастное? И почему ты Этого из списка не вычеркнул? Я с ним не разговариваю. Вот он показал себя демократом, а как до переделкинских дач дошло, так он с Феликсом Кузнецовым стал обниматься.
1
В 2001 году вышла книга: Сергей Довлатов — Игорь Ефимов. Эпистолярный роман. М.: Захаров.