Страница 24 из 60
Еще я почему-то хорошо запомнил такой эпизод. Сидим мы на квартире моего школьного товарища Лёни, смотрим уныло на люстру, которая висит у него в комнате (а это коммунальная квартира, люстра осталась от дореволюционных хозяев), и думаем: хорошо бы ее загнать, этих денег, наверно, хватит, чтобы пойти в кафе, выпить по стакану розового портвейна. Лёня — студент технического вуза, у нас в карманах звенят пятаки. Мои гонорары за «Хронику» давно забыты, наверно, они мне просто приснились. Сидим, значит, с Лёней, скучаем, гадаем: сколько же может стоить эта люстра? А оказалось, между прочим, что она из настоящего хрусталя. И когда он спустя много лет ее продал, то получил довольно солидные деньги…
В коридоре звонит телефон, соседи зовут Лёню, он возвращается в комнату и говорит: «Это тебя». Очень странно, кто бы мог знать, что я у Лёни? Только моя жена Маша. Но звонит не Маша, а — явно с ее подачи — звонит Толя Кузнецов, который приехал из Киева: «Ребята, пойдем в кабак. Пойдем в „Метрополь“. Есть деньги, давайте гулять». Мы мечтали о стакане розового портвейна, а тут нас в «Метрополь» приглашают! Мы там очень хорошо погуляли. Вышли, и Толя говорит: «Ребята, достаньте мне блядь какую-нибудь». — «Толь, ты знаешь, я не по этой части, тут я ничего не знаю».
Действительно, я был не по этой части. Романы с девушками у меня, конечно, были, потом их стало даже многовато, но то всегда было или увлечение, или любовь. Модный сейчас секс за деньги? Думаю, что, если бы хоть раз мне пришлось это делать, я запрезирал бы себя на всю жизнь. А Лёнька, как человек более информированный, показал в сторону метро «Площадь Революции»: «Иди на Плешку, они там кучкуются. Учти, они все страшные. Для очень подвыпивших командировочных». Кузнецов туда потопал, а чем там у него закончилось, он мне не рассказывал.
К чему такие подробности? К тому, что за исключением двух этих эскапад, к литературе отношения не имеющих, Кузнецов остался нормальным, хорошим парнем, не потерял головы, не надулся, а главное, понял механизм своего успеха и повторять «Продолжение легенды» не захотел. И когда в 60-м году «Юность» напечатала «Коллег», получивших схожий с кузнецовским большой читательский и общественный резонанс — сплошь положительные рецензии! — мы с Кузнецовым затащили Аксенова в какой-то пустой редакционный кабинет, заперли дверь и прочли Васе лекцию: мол, дорогой друг, мы, конечно, рады за тебя, но если тебя так сильно хвалят, значит, ты что-то не то написал.
Между тем шальные деньги за «Продолжение легенды» у Кузнецова давно иссякли, он опять переселился в общежитие Литинститута, и остро вставал вопрос, как и где жить дальше. Аксенов и я, худо-бедно, имели какой-то свой кусок жилплощади в коммунальных квартиpax, а Кузнецов был иногородним, и в любой момент его могли вытурить из общежития. Кузнецов знал провинцию лучше нас с Васей и потому не желал покидать Москву, но московской писательской организации было не до него, и она не торопилась принимать Толю в Союз писателей (чистая формальность: нет второй книги!). Конечно, Кузнецов мог устроиться куда-нибудь в газету или журнал (литсотрудником его бы взяли), однако после громкой славы, связанной с «Продолжением легенды», он считал этот вариант явно ниже своего достоинства.
И тут подвалили к нему солидные представители из Тулы и сказали: «Анатолий Васильевич, давайте приезжайте в Тулу. Во-первых, нам нужна сильная тульская писательская организация. Во-вторых, мы вам сразу дадим квартиру. Примем в Союз писателей. Мы сделаем так, чтобы у вас было все хорошо с работой, материально мы вас обеспечим». Причем подвалили к нему не из органов, органы на него вышли потом. Это было по партийной линии. И Кузнецов не устоял. А честно говоря, кто бы в его положении не соблазнился? В Москве все вилами по воде писано. Я был у него в Туле. Он получил хорошую трехкомнатную квартиру в новом доме, построенном для местной номенклатуры, и нашли ему приработок, не помню какой, но деньги какие-то у него появились. Если захотят писателя подкармливать, то всегда найдут как. Однако сама атмосфера провинциальной организации (не хочу обидеть никого, но, по-моему, тульская организация не блистала писательскими талантами), сама эта атмосфера серости, провинциализма, она, конечно, на Толю очень давила. Он, когда вырывался в Москву, старался не жаловаться, но это чувствовалось. Причем в Туле он был первым парнем на деревне, мог бы сделать административную карьеру, а он забился в уголок и тихо-тихо писал роман «Бабий Яр». Подозреваю, что, если бы тульские коллеги узнали, над чем он работает, они бы устроили партийную разборку, но Толя свой роман не афишировал, и тульская общественность прочла «Бабий Яр», когда его опубликовала «Юность». Им оставалось лишь поздравлять дорогого Анатолия Васильевича с успехом, а успех был феерический. Я считаю «Бабий Яр» первой настоящей книгой Кузнецова, хотя он плакался, что роман в журнале здорово порезали. (Так всех нас резали в «Юности»!) Тем не менее жизнь в Туле Кузнецова деформировала, и какие-то странности у него появились.
Я приезжал к нему несколько раз и как-то завернул, возвращаясь из Крыма, на «Запорожце» первого выпуска. (Уже во Франции я написал рассказ «„Запорожец“ на мокром шоссе», вот про эти «Запорожцы», которые переворачивались, пройдя первую тысячу километров, а после второй тысячи рассылались на части.) Так вот, на этом «Запорожце» я чесал из Крыма и дочесал до Тулы за один день! Поверьте, тогда это был автомобильный подвиг. Я приехал совершенно измочаленный, еле-еле добрался до Кузнецова, а он под это дело — Гладилин приехал — собрал писателей, те пришли с женами, и начался загул. И Толя, не так уж много выпив, мне говорит: «Между прочим, у нас принято и женами меняться. Смотри, кто тебе понравится, можно и мою Ирку, не церемонься…» Мне показалось это пьяной ахинеей, и я ответил: «Толь, ты знаешь, я ехал четырнадцать часов за рулем „Запорожца“, я сейчас в трупном состоянии, поэтому закрой меня где-нибудь в комнате, чтобы никто ко мне не входил, я просто валюсь от усталости». Но на следующий день я вспомнил эти разговоры и несколько озадачился. Интересные у них развлечения в тульской писательской организации…
Прошло много-много времени. Когда Кузнецов появлялся в Москве, мы всегда встречались. Да, он съездил во Францию, и Франция произвела на него колоссальное впечатление, тем более что он тайком сбегал на стриптиз. И еще он опубликовал в «Новом мире» рассказ «Артист миманса». Замечательный рассказ, от первого до последнего слова.
Весной 69-го года Толя Кузнецов приезжает в Москву с новой женой, попроще, чем была его первая интеллигентная жена Ирина, но вполне милой девочкой, моложе и со всеми формами. Мы где-то сидим, и он расспрашивает меня про жизнь. Дескать, тебя же закрыли, ты совсем без денег? Я говорю: «Да, с одной стороны, меня закрыли, но, с другой стороны, как раз сейчас в материальном положении все в порядке, потому что Сергей Михалков взял меня старшим редактором в киножурнал „Фитиль“». Михалков сказал: «С тобой просто не умели работать, а вот я тебя научу, как вообще надо жить». И я говорю Кузнецову: «А мне эта работа нравится, потому что, понимаешь, я живу в советском государстве, выбираю сатирические сюжеты, которые высмеивают это государство, и еще за это получаю деньги». Я был главным по игровым сюжетам. То есть общался со всей сатирой и юмором Советского Союза. «Фитиль» платил хороший гонорар, поэтому к моему столу выстраивалась очередь из наших ведущих сатириков. Кузнецов внимательно слушает и потом сообщает: «Я придумал новый роман. Новый роман „Ленин в Лондоне“. Там же у них был съезд партийный, и под это дело „Юность“ выбила мне командировку в Лондон». Я говорю: «Ну, Толя, ты молодец, вот это сообразил». Он не скрывал, что после Парижа ему опять хочется за границу. Вроде бы его и не закрывали, где-то там в Болгарии он побывал, а вот на «проклятый капзапад» его не пускают… На этом мы расстаемся. Он должен лететь в Лондон, а я — в Тикси. В Тикси меня интересуют полярные станции. Толя уехал в Лондон, я оформляю себе командировку, причем командировку мне делают от Союза писателей и подписывает ее Михалков как главный в московском правлении ССП…