Страница 152 из 170
Боярыня вошла в золотую палату, где в красном углу лежали на аналое иконы и стоял пышный каравай белого хлеба; Глеб-же Иванович вышел вместе с царским тестем, Милославским, на красное крыльцо для встречи молодых.
— Кто это? — спросил Глеб Милославского, указывая ему на рослого мужчину, шедшего в числе «сверстных», то есть родственных невест дворян.
— Сродственник дальний нам по женину роду, Прокопий Федорович Соковнин. А вот среди боярышен, видишь, две его дочери, Феня да Дуня.
Морозов взглянул и обомлел.
Обе девушки выделялись из толпы своих сверстниц. В особенности красавицею выглядела старшая из них, Феня.
— Наградил-же Господь твоего сродственника такими дочерьми, — прошептал Глеб Иванович.
— А вон там и сынок его Федор, — продолжал Милославский, — царь-батюшка не обошел и его своею милостью, в стольники пожаловал!
Но Морозов не слышал, что ему говорил царский тесть: все его внимание было поглощено девушкою.
При самом входе в палату молодых поставили на «мех», и две постельные боярыни обсыпали их хмелем, пшеничным зерном и золотыми ефимками, — чтобы новобрачным жилось весело, сытно и богато.
После всего повеличали молодых царя и царицу и сели за свадебный стол в столовой палате.
Долго тянулся пир.
Утомленные приготовлениями к свадьбе молодые царь и царица удалились на покой.
Отшумела царская свадьба.
При молодой царице, Марье Ильинишне, появилось в Кремле много новых лиц.
Через месяц после царской свадьбы старик Соковнин пожалован был в царицыны дворецкие. На его обязанностях было «сидеть за поставцом царицына стола», то есть отпускать для царицы яства.
Не прошло и четырех месяцев после этого, как его пожаловали в сокольничьи.
Сыновья его Федор и малолетний Алексей сделаны были еще раньше стольниками. Что-же касается до обеих девушек, то они были взяты в верхние палаты к государыне.
Для незнатной и небогатой семьи Соковниных такое возвышение было неожиданным.
Теперь, благодаря родству с молодой царицею, Прокопий Федорович мечтал и о думном дворянстве.
Милославские поддерживали своих родичей и помогали им подыматься по ступеням лестницы придворных чинов.
Одно только удручало старика Соковнина: его роду приходилось занимать все еще предпоследнее место.
Но он надеялся, что это только временно.
II
В богатой опочивальне Морозовского дома, раскидавшись на постели, лежала боярыня Авдотья Алексеевна. Огневица трясла ее уже более недели, пробовали лечить домашними средствами, баню несколько раз вытапливали и в ней знахарки различными снадобьями в самом жару терли больную, заговоры против огневицы делали, но ничто не помогало, — горячка не покидала Морозову.
С каждым днем ей становилось хуже: бред и жар усиливались, она не узнавала даже самых близких.
— Сегодня придет царев лекарь Готфрид, — сказал Глеб Иванович, возвратясь из царских палат. Но больная ничего не слышала и не понимала. Бессмысленно смотрела она на стоящего у постели мужа и вздрагивала всем телом.
— Испортили тебя, мою матушку, злые, завистливые люди! — прошептал боярин и, смахнув с ресницы слезу, вышел из опочивальни.
Дожидаться лекаря Готфрида пришлось не долго. Послушный царскому приказу, он скоро явился в Морозовский дом.
Небольшого роста, сухонький, одетый в черный бархатный камзол, в черных чулках и высоких полубашмаках, с отворотами, Готфрид мало походил на немца. Остроконечная черная бородка, проницательный взгляд темных глаз, горбатый нос и смуглая кожа говорили о его принадлежности к какой-нибудь южной расе.
Внимательно осмотрев больную, отогнув ей слегка веки, пристально вглядевшись в сухую, воспаленную кожу лица, Готфрид приложился своим глазом ко лбу боярыни и, отойдя в сторону от постели, на минутку задумался.
— Ну, что? — пытливо спросил его хозяин.
Лекарь недовольно качнул головою.
— Запущен больно недуг твоей супруги, — отвечал он, — сейчас сказать ничего не могу, нужно испробовать разные средства.
Глеб Иванович печально опустил голову.
— Сильно забрала в свои когти твою супругу огневица, — продолжал Готфрид, — попытаемся ее вырвать из власти недуга.
— По гроб жизни буду, мейстер Готфрид, благодарен, коли выпользуешь ее мне…
Лекарь ничего не ответил боярину, но сейчас же сам отправился в царскую лекарственную избу и там с помощью аптекарей, тоже вывезенных из заграницы, принялся за изготовление лекарства.
Немало времени провел он за этим, но когда в зеленоватой склянке из толстого стекла оказалась темная жидкость, он довольно взглянул на приготовленное снадобье и быстро отправился обратно в Морозовский дом.
Там все ожидали возвращения Готфрида.
Морозов благодарно взглянул на лекаря, принесшего средство, чтобы спасти горячо любимое существо от смерти.
— По маленькой чарке давайте ей три раза в день утром, в полдень и на ночь! Завтра в сие время опять наведаюсь.
И, провожаемый низкими поклонами, Готфрид ушел из Морозовского дома.
Строго следовал указаниям царского лекаря Глеб Иванович и сам давал больной жене лекарство.
Прошел день; улучшения боярыни не последовало; она по-прежнему находилась без памяти и продолжала бредить. Изумленно взглянул на нее снова пришедший лекарь и приказал продолжать давать лекарство.
Прошло еще несколько дней. Готфрид менял средства, но больной все становилось хуже. Не знавший, куда скрыться от горя, Глеб Иванович с укоризною глядел на царского лекаря, но не порицал его. Он все еще надеялся на спасение жены, хотя было очевидно, что едва ли боярыня выживет.
С каждым днем силы ее покидали, движения стали слабее, и через три недели после начала болезни Авдотьи Алексеевны Морозовой не стало.
Схоронив жену, Глеб Иванович сделался совершенно нелюдимым.
Он редко показывался в царевых палатах и брат его, Борис Иванович, не раз пенял на него за невнимание к любившему их царю.
— Ты только, Глеб, подумай, неразумно не бывать в царских палатах! — говорил старший Морозов. — И царя батюшку прогневишь ты этим, да и себе пользы мало принесешь!
Глеб тяжело вздохнул и промолвил:
— Уж больно тоскливо мне без покойной Авдотьюшки где-либо и бывать!
— На все воля Божия! Оставь мертвых мертвым. Ты сам жив, думай о живом! — ответил Борис.
— Дай хотя время, чтобы позабыть немного…
— Довольно, кажись, скучать! Год прошел. Поскучал и поплакал немало! Слушай брат, доброго совета, ступай к царю-батюшке.
Глеб на минуту задумался, а затем махнул отрицательно рукой.
— Не пойду!
— Ишь какой упрямый! Ну, прощай!
И братья расстались.
Что раз решил Борис Морозов, то должно было и совершиться, — Глебу не следовало сидеть затворником дома. Это не входило в расчеты старшего брата, влиятельного во дворце.
— Чтой-то давно не вижу я твоего брата Глеба, Иваныч? Аль занедужился он сильно? — спросил как-то Алексей Михайлович Морозова.
— Здоров он, великий государь, — поспешил ответить Борис, — только по жене своей покойной очень скучает…
Алексей Михайлович, обернувшись на сидевшую рядом молодую царицу, внимательно посмотрел на старшего Морозова.
Через несколько дней Глеб Иванович был приглашен в Кремль.
Его изумило, как приветливо и ласково был он встречен царем и царицей во дворце.
Долго расспрашивали они младшего Морозова, как живется ему сейчас и, наконец, царица неожиданно спросила, не хочет ли он снова жениться.
— Да кто ж за меня, старика, замуж пойдет? — растерялся Морозов. — На шестой десяток пошло…
— А вот нам известно, что много девушек на тебя зарятся, — мягко проговорила царица Мария Ильинишна.
Возражать ей снова боярину было неудобно. Он молча дослушал и тихо спросил:
— Кто же эти красавицы, что за меня, старика, пойти решаться?
— Известна ли тебе дочь окольничего Прокопия Федоровича Соковнина? — спросила царица.
Глеб Иванович сразу вспомнил девушек, так поразивших его во время царской свадьбы.