Набат

Слова застыли, язык не поворачивался, и он не в силах был открыть рта. Очевидно, и собеседник понял причину такого внезапного паралича Куницкого и попытался разрядить напряжение, сказав с ободряющей приятельской улыбочкой:

- А ведь мы с вами старые знакомые, пан Куницкий. Я спас вам жизнь, можно сказать, вырвал вас из хищных когтей оберфюрера Шлегеля. Поверьте, мне это нелегко было сделать, вы не знаете, чего мне это стоило. Но оставим прошлое и обратимся к будущему.

- Я ничего не понимаю, - наконец выдавил из себя Куницкий, отчаянно и вопрошающе глядя на Симонталя, точно ища в нем защиты от этого страшного человека, который преследовал его, как ночной кошмар. Симонталь не откликнулся, он, нахохлившись, поглаживал свой голый череп и делал вид, что не понимает реплики Куницкого, на бледном лице которого и в выпуклых тоскливых глазах отражались сомнение, недоумение и обида. - Вы - капитан Штейнман, - сказал Куницкий, уже обращаясь к собеседнику, отрывисто, с усилием, и покраснел.

- Подполковник Штейнман, ваш шеф, пан Куницкий, - язвительно и вызывающе подтвердил собеседник, - и давайте оставим разные иллюзии и сантименты и будем считаться с реальностью.

Куницкий отчужденно насупился: появление нацистского палача Штейнмана здесь, в такой обстановке и в такой роли, казалось невероятным, неправдоподобным, похожим на дурной сон. "А не снится ли все это мне?" - подумал он, но реплика Симонталя вернула его к действительности:

- Господин Штейнман прав: не время сейчас выяснять отношения перед лицом общего врага. Наш враг - враг всех людей свободного мира, всех, кому дорога свобода, демократия и цивилизация, - коммунисты, и прежде всего Советский Союз и его восточноевропейские сателлиты… - высказался "охотник за фашистами", злобно блестя подслеповатыми глазами. Остроносое лицо его вытянулось в пространство, а гнусавый голос звучал вкрадчиво и сердито.

"Главный враг Симонталя - коммунисты и Советский Союз, - мысленно повторил Куницкий, - то есть та сила, которая разгромила фашизм и спасла цивилизацию, Симонталь охотится за фашистами, а главным врагом считает коммунистов. Где логика?" Но Штейнман не дал ему размышлять.

- Скажите, пан Куницкий, мы могли бы, с вашей помощью, разумеется, привлечь к сотрудничеству фрау Ядвигу Слугареву?

Подобная мысль никогда ему и в голову не приходила, и, прежде чем ответить, Куницкий усмехнулся, не глядя на Штейнмана, усмехнулся иронически и с некоторым злорадством.

Мысль Штейнмана была слишком дерзкой: вовлечь в шпионскую деятельность против СССР жену советского разведчика, и мысль эту Куницкий считал фантастикой, несбыточной мечтой иллюзиониста, плохо знающего реальность. В то же время эта мысль возбудила в Куницком живой интерес, связанный с неприязнью к Слугареву, подогревала в нем все еще живущую мстительность, и он ответил неопределенно:

- В успехе не уверен, но попытаться можно.

Ответ его явно не понравился Штейнману, холодное лицо его скривилось так, словно Куницкий сказал что-то неприличное.

- Пытаться можно тогда, когда уверен в успехе, - язвительно воскликнул Штейнман. - Подумайте, что конкретно можно предпринять. Мы согласились на ваш приезд на Запад при одном условии, что вы найдете себе замену. Предложенная вами кандидатура директора института еще проблематична. Мы не уверены, что этот человек уступит шантажу и согласится с нами сотрудничать. Значит, наше условие вами не выполнено. За вами должок, пан Куницкий, - чеканно закончил Штейнман.

И тогда в разговор решил вмешаться Симонталь.

- Я не посвящен в ваши дела, господа, - фарисейски заговорил он, ни на кого не глядя, лишь покачивая сплюснутой головой, - но считаю, что прежде всего пан Куницкий должен повидаться со своими родственниками, навестить дядюшку, определиться, а потом уже рассчитываться с долгами. Пан Куницкий крупный ученый, и, несомненно, его знания и опыт будут по достоинству оценены в свободном мире и пойдут на пользу прогрессу и цивилизации.

- Я в этом уверен, - твердо сказал Штейнман, вставая и тем самым давая понять, что разговор окончен. Не вообще, а лишь здесь, у гостеприимного Симонталя.

…Самолет резко качнуло, и вздремнувший сосед по креслу нечаянно толкнул Куницкого локтем. Это был сотрудник Штейнмана, тот верзила с лиловым мясистым носом, который присутствовал при их беседе в штаб-квартире Симонталя и затем уже ни на шаг не отлучался от Куницкого ни в Австрии, ни в Мюнхене, куда они приехали в тот же день из Линца, - он стал его тенью и сейчас сопровождал в США.

Куницкий приоткрыл шторку на иллюминаторе. Луны не было видно, тусклые звезды застыли и уже не мигали, их казалось меньше, чем два часа тому назад. Куницкий снова задернул шторку и закрыл глаза. Он думал о Штейнмане и Симонтале. Что их объединяет? Первый - фашистский палач, волк в овечьей шкуре. Это Куницкий твердо знал. "Коллега и шеф". Какая чудовищная, омерзительная ирония судьбы! Ну, а "рыцарь без страха и упрека", каким рекомендовал ему Савич Симонталя, что такое он? Все смешалось в голове, спуталось, образовалась какая-то каша. Неужто Симонталь не знает прошлого Штейнмана? Почему он позволил переступить порог своего благородного учреждения этому недобитому гитлеровцу? Ищут палачей, а они сидят рядом, за одним столиком и в дружеской беседе попивают коньяк.

Эти рассуждения, напряженные, трудные, логически подводили мысль Куницкого к какому-то твердому, прочному барьеру, порождая вопрос, не требующий ответа: "А так ли уж благородна и чиста контора Симонталя и ее хозяин?"

Будущее было неясно, неопределенно и зыбко. Оно - как эта ночь за бортом самолета. Что уготовлено ему за океаном, он не знал, как до сих пор не знал, на кого все-таки он работал, чье задание выполнял там, в далекой Москве, которую он покинул навсегда: Штейнмана или Симонталя, потому что не знал, кому служит Милош Савич. А может, все они заодно, все - единое…

Такая мысль была неприятна, она казалась кощунственной и циничной. "Цинизм - знамя нашего времени, идеология, стратегия и тактика современного общества", - успокоил себя Куницкий и решил попробовать уснуть. Нельзя же ступить на берег нового света изможденным бессонницей.

Хотелось забыть и Симонталя и Штейнмана, но забыть их нельзя было, они присутствовали здесь, в самолете, в лице сидящего рядом с ним молчаливого детины. Это была их тень и одновременно его тень. Он, Адам Куницкий, теперь составлял единое целое с этими людьми, подлинную роль которых он постепенно начинал понимать: враги коммунизма - заклятые враги СССР.

…Слугарев прибыл на связь с Дельманом (Веземаном) в Зальцбург в августе, как раз в дни музыкального фестиваля, ежегодно устраивающегося в городе великого Вольфганга Амадея Моцарта. Шифровка, полученная центром от Вальтера Дельмана, содержала много неясного, требующего срочного уточнения. Дельман сообщал, что он вынужден оставить службу в ведомстве генерала Гелена, что, естественно, его очень обеспокоило. Лишиться своего человека в шпионском центре Западной Европы, человека, который помог нашей контрразведке своевременно сорвать серьезные операции империалистических разведок, направленные против СССР и молодых социалистических стран, было более чем прискорбно. Выбор пал на Слугарева потому, что Иван Николаевич знал Вальтера Дельмана - нынешнего Макса Веземана - еще по партизанскому отряду "Пуля". Слугарев хорошо владел немецким и польским языками.

В Зальцбург Слугарев приехал утром, а свидание с Дельманом было назначено на три часа после полудня у скульптуры лошади, что напротив главного входа в Дом фестивалей. Оставалось достаточно свободного времени, чтоб сориентироваться, осмотреть незнакомый город.

Прежде всего нужно было заранее найти Дом фестивалей и скульптуру лошади. Он шел пешком, не спеша, по узким улочкам, заполненным людьми. В эти фестивальные дни в Зальцбурге было много приезжих любителей музыки из других городов Австрии, из соседних стран.