Набат

- Вот как? Сама напросилась. А разве не Слугарев ее назначил? - Это была неожиданная для Бойченкова новость.

- Слугарев возражал. Во всяком случае, он не хотел, чтоб она шла.

- Откуда вам это известно?

- Гурьян говорил. Да и сама Борецкая рассказывала.

- Кстати, скажите, пожалуйста, партизанам были известны подлинные фамилии участников группы?

- Нет, конечно, мы строго придерживались инструкции и называли друг друга по именам.

"Это важно, - отметил про себя Бойченков, но решил не заострять на такой детали внимание Куницкого. Если этот факт достоверный, значит, группу предал кто-то из наших, московских".

На письменном столе у подполковника среди бумаг Куницкий увидел экземпляр "Беловирер цайтунг", в котором были напечатаны портреты сбежавших "преступников", "агентов НКВД" Адама Куницкого и Ядвиги Борецкой. Дмитрий Иванович взял газету и подал ее Куницкому, спросив:

- Видели?

Куницкий смиренно кивнул. Худощавый, шустрый Бойченков подошел к окну, задумался. Потом снова вернулся к столу, сел в кресло. Сказал с острым чувством огорчения:

- Жалко ребят… - и потом, после продолжительной паузы: - Ну, а вы, товарищ Куницкий, чем намерены теперь заниматься? Как вы понимаете, после этих фотографий ваше появление в оккупированной Польше нежелательно. Мы думаем откомандировать вас и Борецкую в распоряжение Союза польских патриотов.

- Я над этим еще не думал… Может, есть смысл вернуться в университет? - Он смотрел на Бойченкова доверчиво, вопросительным взглядом, осторожный, исполненный холодной логики, спрашивая совета.

- Пожалуй, - Дмитрий Иванович неопределенно повел тонкой бровью, прибавил: - Новой, освобожденной от фашизма Польше потребуются кадры ученых, специалистов, преданных интересам народа. Этот вопрос вам придется решать в Союзе польских патриотов. Я думаю, они положительно отнесутся к вашему желанию.

Эта фраза окрылила Куницкого, вывела из состояния тревоги и предельного напряжения. Глаза его вспыхнули светлой надеждой, в голосе прозвучали нотки откровенного облегчения:

- Борецкая тоже мечтает остаться на учебу в Советском Союзе. Она окончила в Польше гимназию.

- Я думаю, что она заслуживает того, чтоб мечта ее осуществилась, - ответил Бойченков, вставая. Куницкий понял, что беседа их подошла к концу, и тоже поднялся.

Выйдя на площадь Дзержинского, Куницкий облегченно вздохнул. Он испытывал удовлетворение от встречи с этим представительным симпатичным душевным подполковником. Гнетущее чувство тревоги прошло, теперь можно спокойно проанализировать весь ход их беседы и подвести предварительные итоги. Кажется, всего два момента вызвали подозрение подполковника: во-первых, как и почему разошлись в разные стороны с Кудрявцевым, и, во-вторых, почему только Куницкому и Ядзе удалось бежать, а конкретней, почему он буквально силой увлек из машины Ядзю? Моменты очень важные, именно в них кроется ключ к разгадке причины провала группы Гурьяна, тот самый ключ, который так настойчиво ищут органы государственной безопасности. Куницкий остался доволен собой: кажется, ему удалось убедительно ответить на эти два подозрительных вопроса и отвести подозрение от себя, направив его в другую сторону - на Кудрявцева и на Ядзю. Он-то понимает, что сказанная им как бы невзначай фраза "сама напросилась" вести группу Гурьяна в Беловир заинтриговала Бойченкова, заставила его подумать: за этим фактом что-то кроется.

Куницкий не ошибся: именно так и думал Бойченков накануне встречи с Ядзей. Сейчас его волновал вопрос достоверности трех фактов: говорил ли Софонов о предательстве Кудрявцева - раз, действительно ли, что сама Борецкая, вопреки желанию Слугарева, настояла на своей кандидатуре быть связной в группе Гурьяна - два, и знала ли Ядзя фамилии разведчиков - три.

Ядзя появилась в кабинете Бойченкова в белых туфельках-босоножках и пестром крепдешиновом платьице с короткими рукавами, обнажавшими ее тонкие, кофейные от загара руки. Платье это она купила в Москве в комиссионном магазине, оно хорошо сидело на ней, придавало ее фигуре что-то воздушное, легкое. И белые туфельки подчеркивали эту легкость. В бюро пропусков ее встретил капитан Зеленин - теперь он был одет в военную форму, - на нем же лежала обязанность переводчика. Веселая, улыбающаяся, она вошла свободно и независимо, без стеснительной робости, как входят в дом к старым и добрым друзьям. Бойченков поднялся навстречу, задержал в своей руке ее узкую, но крепкую руку и пристально посмотрел в глаза. Он представлял ее по фотографии в беловирской газете. Там она выглядела гораздо старше. Здесь же перед ним стояла прелестная девчонка и улыбалась родниковыми глазами.

- Так вот вы какая, панна Борецкая, - произнес Бойченков первую фразу. Потом, усадив ее в кресло и сев напротив, начал расспрашивать о здоровье, о том, как устроилась в гостинице, понравилась ли Москва. Ядзя отвечала весело, непринужденно, с присущей ее характеру искренней непосредственностью. Он слушал ее звонкий щебечущий голос, смотрел в глаза и убеждал себя: "Такие глаза не способны на предательство. Нет, только не она…" Сказал:

- Я хотел, товарищ Борецкая, познакомиться с вами, поблагодарить вас за помощь, которую вы оказываете советским людям, и попутно задать вам несколько вопросов… Прежде всего меня интересует, знал ли командир отряда "Пуля" фамилии Алексея и его товарищей?

- Это мне неизвестно, - ответила Ядзя, и в искренности ее ответа Бойченков не сомневался.

- А вы? Знали фамилии?

Ядзя покраснела, смутилась, улыбка исчезла с ее лица. Она вдруг почувствовала, что ее в чем-то подозревают. Ответила негромко, со сдержанным спокойствием:

- Я узнала от гестаповцев, на допросе. Гауптман называл имя и фамилию и требовал подтвердить.

Бойченков миролюбиво закивал головой, давая понять, что он удовлетворен ответом, и снова спросил:

- В машине, когда вас везли в Беловир, вы разговаривали друг с другом?

- Нам не разрешала охрана. Только Николай заговорил, и ему не позволили.

- О чем Николай заговорил? Что он успел сказать?

- Что он подозревает предателя в Аркадии.

- На каком основании, не сказал?

- Нет. Наверно, потому, что Аркадия не было среди нас.

- Доказательство весьма неубедительное.

- Я с вами согласна.

Потом Бойченков попросил Ядзю рассказать, хотя бы коротко, об отряде "Пуля", о наиболее интересных операциях, о людях отряда, о Яне Русском. Ядзя опять оживилась, заговорила с вдохновением. Вспомнила первую встречу с Иваном Слугаревым и Ермаком Михеевым, первые шаги отряда, бои с карателями, подвиги партизан, смерть боевых товарищей. Ей казалось, что она торопливо листает страницы толстой, объемной, но увлекательной книги. Она видела, что слушают ее внимательно, с неподдельным интересом, это воодушевляло ее, и она старалась не упустить ни одного значительного события из истории отряда. Она спешила, боялась, что ее прервут, не дослушав до конца. А это было так важно, так интересно. Это было главное в ее жизни. Ее не прервали ни единым словом, она выговорилась до конца. А когда кончила, Бойченков сказал:

- Вот бы застенографировать ваш рассказ да издать книгой. А? Думаю, что миллионы патриотов читали бы с удовольствием и наслаждением. Скажите, товарищ Борецкая, почему Ян Русский именно вас прикомандировал к группе Алексея, а не кого-нибудь другого? Разве в отряде нет мужчин, знающих Беловир?

Вот так, невзначай, Бойченков подбросил свой третий, важный для выяснения дела вопрос.

Ядзя не заметила в вопросе Дмитрия Ивановича никакой нарочитости, скрытого подтекста. Ответила чистосердечно:

- Откровенно говоря, Янек не хотел меня посылать Я сама напросилась.

- А он что, не доверял вам? Что за причина?

Ядзя смутилась, лицо ее покрылось румянцем, потупленные глаза ее выражали глухую тревогу. Потом, ни на кого не глядя, заговорила:

- Причина? Причина личного характера.