Морское братство

Только на третьи сутки в этом пейзаже кое-что изменилось. Синь неба на северо-востоке стала белесой — значит где-то близко объявились ледовые поля. Отдельные разломанные льдины архипелагами плавучих островков, то плоских, то торосистых, стали проплывать обочь конвоя.

За войну Сенцов не был на путях к Новой Земле. И теперь хлопотливые птицы напомнили ему о счастливых месяцах плавания на гидрографическом судне. Серые буревестники парили над самой поверхностью воды, упорно плыли за кормой, терпеливо выжидая часа, когда за борт выбросят объедки. Моевки и белые хитрые «бургомистры» взмывали над неуклюжими, короткокрылыми соперниками. Выкрик «рот-тет-тет» перебивался плачем чаек. Щурясь от косых лучей солнца, Сенцов наблюдал полет большой стаи казарок. У крыла мостика камнем пал на воду поморник. У него были длинные рулевые перья темно-бурого цвета и белая грудь. «Ю-ю-ю-ю», — с каким-то присвистом крикнула птица почти над ухом Сенцова, и он невольно отпрянул.

— Совсем как штурмовик! — одобрил Колтаков. — Вот люрики и чистики — те больше в дрейфе лежат, как дозорные суда.

Сенцов подумал, что война вторглась даже в представления о природе. Теперь он сам, заметив пенный след на воде после пробега резвой касатки, сравнил его с движением торпеды и встревожился. А ведь легко сделать непоправимую ошибку — принять торпеду за касатку.

Он хотел сказать об этом Николаю Ильичу или Бекреневу, но услышал доклад наблюдающего и убедился, что эта же мысль владеет всей вахтой.

В этот день Сенцов почти не видел Николая Ильича. Пользуясь затишьем, Долганов продолжал разрабатывать план удара миноносцев по неприятельскому конвою в комбинации с торпедными катерами и авиацией. Он успел просмотреть в Архангельске и в плавании стопку наставлений. Параграф за параграфом вырастала записка о будущем бое. Ему, однако, не хватало предметного знания тактико-технических средств катеров, и он подосадовал, что в Архангельске поспешил отпустить Игнатова в бригаду торпедных катеров. С его консультацией предположения и выводы были бы надежнее.

Когда Сенцов вошел перед ужином в каюту, Долганов обрадовался:

— Ну, новый инспектор боевой подготовки, что знаешь о торпедных катерах?

Он донимал Сенцова дотошными вопросами о скоростях, маневренности, дымовой аппаратуре и средствах связи, и Сенцов отвечал обстоятельно и полно, будто на этих катерах, лишь несколько недель назад поступивших на вооружение флота, прошла его командирская жизнь.

— Ты — настоящий штабной офицер. И откуда у тебя такая универсальность?!

Сенцов был польщен, но упрямо отмахнулся:

— Если мое мнение для тебя что-нибудь значит, так послушай, Николай, брось мудрить. Честное слово, при всем уважении и любви к тебе… твой план — озорство в наших условиях.

— Почему?

— Мы не можем рисковать миноносцами для дел, с которыми в конечном счете управятся и торпедные катера, и разные виды авиации.

— Не можем рисковать миноносцами?

— Да, да. И, пожалуйста, без насмешки и негодования. Миноносцам достался будничный труд. Десятки конвоев, конечно, вам приелись. Но в результате обеспечены наши коммуникации по всему Северному пути.

— Мне это известно, Сережа, — отозвался Николай Ильич.

— Боюсь, ты забываешь, что миноносцев у нас не так много и их надо беречь для важнейших оперативных заданий. Брось свою затею.

— Чепуха! Адмирал сам имеет в виду набеговые операции миноносцев.

— В темное время — пожалуйста!

— А кто сказал, что я отбрасываю фактор скрытности и внезапности? Катера с дымовыми завесами, сковывающие противника, ломающие, дезорганизующие его походный ордер, разве не средство заменить темноту? Лучше всякой темноты?.. В конвоях мы отражали и авиацию и подводные лодки. Не прибедняй нашу конвойную работу. Зенитной обороной отбили у немцев охоту устраивать массированные налеты. И научили немецких подводников опасаться атак на миноносцы. Нашим людям кажется — слишком спокойно плавали, но это потому, что походов много — и только на пятом, даже на десятом, приходится сталкиваться с врагом. Вопрос в том, чтобы эффективно использовать наше главное оружие — торпеды, использовать в морском бою.

— Почему же обязательно миноносцы? Катерники и подводники имеют более выгодные условия для торпедных атак.

— Голова садовая! Да ведь выгодные условия создают! Давно ли предусматривались атаки торпедных катеров лишь в ночное время?

Оба начали горячиться. Николай Ильич против Сенцова мобилизовал адмирала Макарова и цитировал его «Рассуждения по вопросам морской тактики». Он стучал ногтем по карте Варангер-фиорда и твердил: «Без массированных ударов всеми средствами флота невозможно полностью закрыть вход и выход из фиорда, а в этом — важнейшая из задач». Но Сенцов упрямо отстаивал свою позицию осторожного использования больших кораблей.

— Ты меня Макаровым не пугай. Отлично знаю, корабли назначены для войны. Но вопрос в целесообразности. Надо конкретно учитывать обстановку театров. Вот японцы в начале этой войны имели преобладание в линейных силах на Тихом океане, а попытались их использовать далеко от баз, не обеспечив авианосцами, и потерпели поражение.

Николай Ильич вертел вокруг пальца линейку. Внезапно он сердито бросил ее на стол. Хороший парень Сенцов а, поди ж ты, к вопросам тактики подходит не так, как надо. С оговорочкой. Чуть что: не надо было браться за оружие. Он резко сказал:

— Беру свою похвалу обратно, Серега. Энциклопедические знания и способность рассуждать, оказывается, могут не совпадать. Твои мысли не поспевают за тихоходным тральщиком. Тебя убеждать надо делом.

— Усы закладываю, моя правда.

— Ой, потеряешь усы! Нечего будет крутить, когда станешь смущаться.

Сенцов фыркнул, но спора не возобновил. А Николаю Ильичу принесли метеосводку. Он прочитал вслух о быстром приближении мощного циклона и сказал:

— Будто и не по сезону. Правда, птицы что-то учуяли. Заметил, Сергей?

— Ничего не заметил, летают, — ответил Сенцов и усмехнулся: — Сводке верю, Наталья Александровна работает.

— Верь, да проверь, — сказал Николай Ильич, очень довольный высокой оценкой работы Наташи.

Он подошел к барографу и постучал по стеклу. Сенцов невольно поглядел в сторону прибора и увидел кривую, круто идущую вниз. Долганов нахмурился и досадливо передернул плечами. Лучше, если бы Наташа сейчас не занималась метеорологией. Вероятно, она, составив карту погоды, затревожилась, а ей нужен сейчас покой.

— «Ангара» — прочная посудина, — сказал Сенцов. — Ты чего беспокоишься?

— Я не беспокоюсь, — ответил Николай Ильич.

— Нет, я чего не понимаю, — возвратился Сенцов к прерванному разговору, — почему ты такой ненасытный? У тебя завидное положение, интересный кораблестроительный проект, ордена, любовь подчиненных, наконец — семья.

— К чему ты? — неохотно отозвался Николай Ильич.

— Командующий рекомендовал тебя как творческого офицера, а ты ставишь свою репутацию, весь свой боевой опыт на одну сомнительную карту.

Николай Ильич брезгливо сморщился и ответил уже из-за портьеры, одеваясь по штормовому:

— От тебя не ждал таких рассуждений!.. Подумай, Красная Армия комбинирует удары всех видов оружия, и всем это кажется естественным. Мы должны делать то же на море. Вот и все! Очень хорошо иметь для этой цели больше кораблей, но надо и наличным средствам дать новое тактическое применение. Так поступали Ушаков и Макаров. В этом наше творчество.

— Творчество? — усомнился Сенцов.

— А конечно! Черт возьми тех, кто по-ручьевски сводит роль офицера к механическому исполнительству. Офицер должен изобретать, конструировать, быть мыслителем, педагогом, ученым.

— Прежде всего реалистом-практиком.

— Ну, конечно же, железным практиком. Но практиком-новатором! Мы на лаврах почивать не будем, к черту иогоним ограниченных исполнителей, казенные души без искры воображения и дерзости.

Сенцов упрямо покачал головой:

— Все это хорошо и верно в принципе! Но твой проект не выполним, авантюрен.