Два апреля

Никто не собирался его уязвлять.

Относились к нему с интересом и сугубым уважением, может быть, немного недоуменно - так, наверное, утки отнеслись бы к залетевшему в их тихую заводь пеликану, удивляясь, что найдет для себя интересного здесь эта чужая, другой жизни птица, как она прокормит себя скромной утиной пищей, как не затоскует без своих братьев по стае. И как, наверное, пеликан, очутившись в чужом водоеме, старался бы познать хозяев и сблизиться с ними, так и Овцын, попав в среду не совсем понятных, но милых ему людей, стремился нащупать, что же у него с ними одинаково, - основу для сближения.

Однажды Эра пришла домой расстроенная, сказала как будто даже виновато:

- Завтра наш очерк выходит на экраны.

- Это прекрасно, - ответил Овцын. - Возьми билеты на вечер.

- Ни за что, - отказалась она. - Я уже не могу его видеть. Иди сам, если тебя это интересует.

Он пошел не «сам», взял с собой Митю Валдайского.

Погас свет в зале. На фоне разбивающихся о скалы валов всплыла надпись: «Один полярный день». Монотонно катились воды, пока из-под облизанных морем камней всплывали титры. Потом появился «Кутузов» у набережной лейтенанта Шмидта. Митя Валдайский вздрогнул, сжал руку

Овцына, и так, рука в руке, подобно влюбленным, они сидели до конца фильма.

- Ну, вот и ты, - шепнул Митя, - а говорил, вырезали.

Овцын, сердитый энергичный, в сбитой на затылок фуражке и замаранном чем-то кителе, впервые появился, когда «Кутузов» - это случилось в четырнадцатом шлюзе - застрял в воротах, переходя из верхней камеры в нижнюю. В картине все произошло быстро и ловко, а тогда пришлось помучиться часа полтора и в конце концов пойти на крайнюю, не имеющую прецедента в канальной практике меру. Двух матросов в аквалангах он вооружил зубилами и послал в воду - вырубить горизонтальные пазы в цементных стенках, между которыми застряло судно. Потом из-под «Кутузова» спустили полметра воды. Он, скрежеща, опустился, и привальные брусья попали в вырубленные пазы. Все было сделано с ювелирной точностью. «Кутузов» перешел из верхней камеры в нижнюю, а память о нем на стенках четырнадцатого шлюза осталась навеки. Овцыну стало немного неловко, что на экране он такой стройный, деловитый, распоряжающийся...

- Любят они показывать аварии, - сказал он Мите. - Правда, только те, которые благополучно кончаются.

- На то и трудная минута, чтобы проявились достоинства, - сказал Митя. - Как тебе начальник шлюза позволил рубить стенки?

- А что ему оставалось делать? Я же канал закупорил. Все движение прекратилось.

Второй раз Овцын появился на экране, когда подошли к плавмаяку принять лоцмана для входа в Двину, а после Архангельска «Кутузов» пропал надолго. Он вспомнил, что как раз эту часть фильма снимала Эра - Згурский валялся в каюте, повергнутый морской болезнью.

Шторм был подан во всей своей ошеломляющей прелести. Водяные горы обрушивались на длинные, гибкие самоходные баржи, форштевень «Гермеса» вздымался к небу, обложенному мокрыми тучами, и, повисев секунду-другую над пропастью, обрушивался в нее, исчезая в потоках вспененной воды. Снежные вихри секли суровое и мужественное лицо капитана Балка. Три танка не видной за волнами наливной баржи торчали над морем, как рубки всплывающих подводных лодок. В зале прекратили кашлять и сморкаться, переговариваться и досадовать на то, что перед художественным фильмом для чего-то непременно показывают документальный.

- Надолго твой лебедь пропал, - сказал Митя Валдайский.

- Мог бы и насовсем пропасть, - отозвался Овцын. - Я пошел в другую сторону, носом на ветер.

- Несло? - догадался Митя. Он ушел с моря всего пять лет назад.

- Кошмарно! Ты же представляешь, какая у него парусность.

- Еще бы! - сказал Митя. Он мог это представить.

Кончился шторм, и Згурский снова взял в руки аппарат. Показывая стоянку на Вайгаче, он не поскупился на свой любимый колорит. Гордо поводили рогатыми головами колхозные олени. Старый ненец рубил плавник сточенным до самого обуха топором. Голопопые младенцы в расстегнутых меховых курточках ползали по травке, пренебрегая нулевой температурой воздуха, а мама с фигуркой гейши развешивала на кольях тяжелые сети. Все это было приятно, однако в последней части Згурский здорово переборщил со льдами. От выхода из пролива Югорский Шар и до самого Диксона он не снял ни одного метра чистой воды. И было непонятно, как суда вообще добрались до Енисея, как они одолели душащий лед, который Згурский снимал к тому же и с трюком; обыкновенный ропак, который самоходка способна оттолкнуть носом, казался громаднее айсберга, причинившего известную неприятность «Титанику». И заделку пробоин Згурский посмаковал всласть. В общем, страху нагнал куда больше, чем было на самом деле. Он как бы хотел сказать: этому капитану Иннокентию Юрьевичу Балку немыслимо повезло, что он не растерял свой караван по дороге...

Когда зажегся свет в зале, старичок сосед произнес сердито:

- Разве можно так рисковать людьми!

Он посмотрел на Овцына, ожидая поддержки, вдруг захлопнул рот и отпрянул. Овцын подмигнул старичку, сказал Мите:

- Фильм не будем смотреть.

- Ну его, - поддержал Митя Валдайский.

Они вышли на улицу, и Овцын предложил:

- Могу познакомить с Гаврилычем.

- Где он сейчас?

- Командует котлами во «Флоренции». Недалеко отсюда.

- Идем во «Флоренцию», - оживился Митя Валдайский. - Черт знает сколько времени я уже не был в ресторанах! И передай Эре Николаевне, что она сделала замечательный фильм... Подумать только - капитан Овцын работает в нашем отделе лаборантом!.. Слушай, Иван: хочешь, я переговорю с шефом, чтобы он разрешил мне перетащить тебя к себе в группу? Будем вместе Луной заниматься. Это перспективное дело. Не пожалеешь.

Овцын подумал, что опять придется привыкать к новой работе, вспомнил, каким олухом чувствовал себя совсем недавно.

- Нет, - отказался он. - Я полюбил свои околозенитные звездочки. И перспективы меня не увлекают, я же не собираюсь делать из астрономии профессию.

- А почему бы и нет? - сказал Митя, помолчав. - Будешь работать у нас, поступишь в университет. Тебе еще не поздно.

- Поздно, - вздохнул Овцын. - Тридцать второй год пошел. Это, знаешь ли, возраст... От моря мне уже грех отрываться. Море - это мое. Море - это для меня.

- Пожалуй, - грустно согласился Митя Валдайский.

Овцын послал официанта за Трофимовым, и бывший кутузовский кок, увидев своего бывшего капитана, всплеснул руками и кинулся к столику едва

не бегом. Овцын встал и обнял старика.

- Ну, как она, жизнь? - спросил он.

- Да разве это жизнь! - махнул рукой повар.- Вы-то как устроились?

- Прекрасно, Гаврилыч, - сказал Овцын. - Пошел по научной линии.

- Как называется наука? - полюбопытствовал повар.

- Астрометрия, - сказал Овцын. - Вот с Дмитрием Петровичем совместно ее развиваем.

- Я вас сразу узнал. - Митя пожал руку Алексея Гавриловича.

- Как так? - не понял повар.

- Кино вышло, Гаврилыч, - сказал Овцын. - Помните наших пассажиров?

- Да неужели? - поразился Алексей Гаврилович. - Такая с виду несолидная дамочка была эта журналистка, а ведь сочинила картину. Вы ее с тех пор встречали, Иван Андреевич?

- Теперь она уже солидная дама, - сказал Овцын.

- И его жена, - добавил Митя.

- Так-так-так, - проговорил удивленный повар.- Замечал я что-то между вами в плавании, да не подумал, что так серьезно. Думал, просто молодость поигрывает... Сниму-ка я на сегодня колпак, при нем мне возбраняется в зале пребывать. Скажу помощникам, чтобы без меня управлялись. Они хорошие ребята, знающие.

- Идите, Гаврилыч, сказал Овцын. - Мы пока закажем.

- Без меня никакого блюда не заказывайте! - велел, погрозив пальцем, Алексей Гаврилович.

Он ушел и через две минуты вернулся без колпака и передника. Подозвал официанта и, называя лысоватого, на пределе средних лет мужчину Степочкой, не спрашивая мнения Овцына и Мити, перечислил, что следует принести.