Два апреля

- Идем как; по рельсам, - сказал он. - При таких компасах да при такой погоде капитану можно и поспать.

- Капитан выспался, - сказал Овцын.

Спать и вправду не хотелось. Он подумал, что неплохо было бы сейчас выпить чаю, да устраивать в такое время чай хлопотно. И кок и буфетчица спят, плита холодная. Он вышел на мостик, поглядел на маяки, на близкие огни «Шального». Вспомнил вчерашнюю ссору. «Надо помириться, -подумал он.- Борис прав, поносил за дело». Озябнув на майском ночном ветерке, вернулся в теплую рубку.

- Что там в мироздании? - спросил старпом.

- Порядок, тишь и благолепие, - сказал Овцын и устроился в правом углу у машинного телеграфа.

С шорохом раскрылась дверь, зашла нагруженная Ксения.

- Куда это поставить? - спросила она. - Темно, я не вижу.

Старпом метнулся, отодвинул карту, принял у Ксении поднос и чайник, поставил на стол. Он включил щелевую лампу, освещавшую только поверхность стола, сказал восторженно:

- Вы сама доброта, Ксения Михайловна. Вы угадали мою сокровенную мечту. - Он уже наливал чай. - Я мечтал именно о чае с теплым пирожком! Иван Андреевич, вам сколько ложек?

«И мне дадут», - про себя усмехнулся Овцын,

- Я не хочу чаю, - сказал он.

Вдруг он увидел себя со стороны, будто другого человека, и стало мерзко за эту мелкую, никчемную, обидную для Ксении ложь. Но никак было не заставить себя сказать, что он хочет чаю, что думал об этом, и рад, что Ксения принесла чай, и понимает, что она принесла чай ему, а не старпому.

Он подошел к ней, взял ее за плечи. Было темно, и он позволил себе прижать ее, почувствовал податливое сопротивление ее груди.

- Ну, разве можно в такой холод в одном платьице, Ксения Михайловна! - сказал он совсем не своим голосом. - Как нам жить, если вы заболеете?

Старпом громко отхлебнул чай.

- Я не заболею, - сказала Ксения, - не беспокойтесь.

11

Сперва Овцын зашел в контору. Сдал документы, и часа через полтора, удовлетворив любопытство начальства и приятелей (почти все моряки в конторе были его приятелями), поехал к матери.

В их отношениях давно уже не было сколько-нибудь ощутимой нежности и тепла. Волевая, суровая женщина, много пережившая в тяжелые годы и выстрадавшая себе строгую систему убеждений, требовательная к людям и постоянная в чувствах, не простила сыну, что пятнадцати лет он бросил школу, ушел из дому и выбрал себе никудышную, позорную для старинного интеллигентного рода карьеру. Воспитание пошло прахом, надежды развеялись... Муж, которому она беззаветно служила, умер, так и не удовлетворив ее честолюбия. Сын совсем обессмыслил ее жизнь. Но он даже не понял этого и не раскаивался. Что ж, каждый в конце концов получает то, чего достоин.

Однако Овцын прекрасно понимал, какой удар нанес матери, какие горделивые надежды развеял в прах. И не от сурового домашнего уклада сбежал он. Море оказалось созданным богом как раз по нему. Он вошел в морскую жизнь и захлопнул за собой дверь. Другое влекло, но кого же не влечет несбыточное? Кто вполне доволен судьбой? Нет таких на земле - и не надо...

Он зашел в квартиру, обставленную с нарочитым пренебрежением к человеческим удобствам и столь же нарочитым уважением к порядку.

- Здравствуй, мама, - сказал он.

- Здравствуй, - сказала мать и поцеловала его холодными губами.

- Вот я и прибыл.

- У тебя все благополучно?

- Да. По внешним признакам.

- О другом и не спрашиваю, - сказала мать. - Другого у тебя и не будет.

За обедом он рассказывал о «Кутузове», о переходе, о людях. Увлекся -и рассказал о Ксении. Мать отнеслась скептически.

- В тебя будут влюбляться, - сказала мать. - Но любить по-настоящему, в высоком значении... Не думаю. Так любят только мудрые женщины, большой души. Едва ли такая женщина захочет посвятить тебе жизнь.

- А немудрая? - спросил он.

- Немудрую ты не пожалеешь. Ты сам оттолкнешь ее, когда пройдет увлечение. И правильно, потому что глупая женщина погубит в тебе послед нее.

- Что же мне суждено? Я не понял, - улыбнулся Овцын.

- Думаю, что судьбе ты вообще не интересен, - сказала мать. - Судьба тобой не занимается. Она не обращает внимания на посредственность. Просто проживешь положенное как придется.

После обеда, отсидев за столом приличествующее время, он стал собираться. Достал деньги, разделил пополам и половину отдал матери.

- Ты стал много получать, - сказала она, пересчитав деньги.

- Видишь, расту, - улыбнулся Овцын.

Мать не ответила на улыбку, спросила:

- Ночевать будешь дома?

Это значило - нет. Провести ночь дома, среди тоскливого порядка вещей, под одной крышей с навеки обиженной и не желающей скрыть обиду матерью - это, конечно, не выше сил, но близко к тому. Привести Марину в каюту тоже нельзя. Не уподобляться же старпому... Снять комнату па неделю? Хлопотно. Для лишних хлопот нет времени. В гостинице потребуют

брачное свидетельство...

Он взял такси и поехал к набережной. В машине он думал, почему Марина не выходит за него замуж. Они провели вместе всю прошлую зиму, и он много раз предлагал ей это, порой настойчиво. Она говорила: «К чему? Разве я и так тебе не жена?» И хотя он считал, что «так» - это еще не совсем жена, приходилось соглашаться. Неловко было признать себя сторонником формальности. Он объяснял себе позицию Марины тем, что негде жить вместе. Что же это за семейная жизнь в чужой комнате? Впрочем, семейная жизнь с человеком, который семь месяцев в году мотается по белу свету, -это тоже не сахар. Может быть, тут причина?

На «Кутузове» было пустынно. Соломон и три матроса обеспечивали вахту, да Ксения, отпустив Алексея Гавриловича любоваться городом, стряпала ужин.

- Приходили речники, которые поведут нас до Беломорска, - доложил Соломон. - Я сказал, что ты будешь завтра. Приятные люди.

- Мы бы и без них прекрасно дошли до Беломорска, - сказал Овцын. -Невелика хитрость.

- Конечно, - согласился Соломон. - Но порядок есть порядок. Моряки водят суда по морям, речники по рекам.

Овцын усмехнулся:

- Слушай, умница. Дай-ка мне ключ от твоей берлоги. Тебе она сегодня не понадобится.

- Что за разговор... - Соломон опустил глаза и суетливо стал открывать ящики стола и искать ключ. - Мне она до осени не понадобится. Живи всю стоянку. Вот ключ, бери.

- Спасибо, краб. - Овцын положил ключ в карман.

- Когда сюда придет Марина? - спросил Соломон.

- Откровенно говоря, я не хочу ее приводить,- сказал Овцын.

- Должен же ты показать ей судно, - удивился Соломон.

- Разве она должна показывать мне свою лабораторию?

Он поехал к заводу и позвонил из проходной. Рабочий день еще не кончился, но Марина пришла сразу, обняла его на глазах у вахтера. «Какие нелепости приходили мне в голову, - думал Овцын, ощущая губами теплое лицо, - чушь собачья, бред недоеной коровы! Я люблю ее, я хочу ее, она -счастье, какого сельдерея мне еще надо?..»

Он спросил, когда вышли на улицу:

- Куда?

- Я не хочу знать заранее, - сказала Марина.- Пусть все будет неожиданно, как твой приезд.

- Ты не ждала меня?

- Глупый, - сказала она, - ты не знаешь, что такое неожиданность. Когда сбывается то, чего очень ждешь, это и есть неожиданность.

- Понятно. - Он остановил кстати проезжавшую мимо машину. - По набережным, - сказал он шоферу.

Тот понимающе кивнул, машина рванулась, на повороте Марину

прижало к Овцыну. Она сказала:

- Сколько лет я мечтала, когда у меня будет много-много денег, столько, чтобы про них совсем не думать, я сяду в такси и скажу: везите меня по ленинградским набережным, везите долго-долго, и день, и вечер, и ночь, и особенно утро, когда солнца еще нет, а в окнах Сената уже пылают стекла.

- Ты хочешь ездить, до утра?

- Конечно, хочу. Но мы поездим немножко, а потом будут еще неожиданности, правда?