Тридцать три несчастья

— Нет-нет… Не надо. Спасибо вам, это неудобно, я тут посижу, не надо… — слабо запротестовал Игорек.

— Надо, Федя, надо. Накормлю тебя, выспишься спокойно. Тем более мне там скучно одному, и я с друзьями в этом вагоне еду, мы за преферанс засели. Так что ты меня даже и не побеспокоишь. Ночью вернусь, договорюсь с проводницей, она нас перед Брестом разбудит. А то еще грохнешься где-нибудь в голодный обморок и до своей Полянки не доедешь. Пошли.

— Спасибо вам, Андрей Иванович. Бабушка моя не зря говорила, что мир не без добрых людей. Дай вам бог здоровья. И жене вашей.

— Оставь это. Пошли, пошли.

В международном вагоне было тихо. В коридоре никого не было, ковровая дорожка мягко скрадывала звук тяжелых кирзовых сапог. Кирилл открыл дверь своего купе и пропустил Игорька вперед.

— Раздевайся, — велел он ему.

Пока Игорек снимал пропотевшую одежду, Кирилл залез в портплед и вытащил из него пакет со снедью, заботливо приготовленной Женькой. В шуршащую фольгу были завернуты бутерброды с осетриной и нежной ветчиной. Кирилл выложил все это богатство на столик. Он взглянул на Потапова. У того резко ввалились скулы, взгляд стал стеклянным, и паренек замер, забыв снять второй сапог.

— Эй, мужик, очнись. Можешь съесть все. Чай, правда, остыл, — он кивнул на оставленный Галой стакан. — Так что извини.

— Ой, — пришел в себя Игорек. — Я такое только по телевизору видел. Да на витринах еще.

— Ну, вот и отведай. Налегай, служивый. Потом товарищам расскажешь, — рассмеялся Кирилл.

— Не поверят, — уже с набитым ртом ответил Игорек.

— Ты давай не отвлекайся, а то так в сапоге и заснешь.

— Ага, ага…

Игорек стащил с ноги второй сапог и кое-как запихал в него обе портянки.

Кирилл достал пакет и швырнул из него на полку белоснежную майку и шорты:

— Переоденься. А то твоими кальсонами уже можно орехи колоть. Хоть тело отдохнет. Располагайся как дома. Я пошел к своим. Вернусь, как договорились. Отдыхай.

— Ага, спокойной ночи, Андрей Иванович. — Проводив Кирилла голодными глазами, Игорек накинулся на еду.

Кирилл вышел в коридор и отправился к Гале.

Он постучался в купе проводников. Никто не ответил. Он постучал настойчивее. Через минуту дверь приоткрылась, и через нее высунулась всклокоченная Галина голова.

— Чего вам? — заспанно спросила проводница.

— Галочка, это я, профессор, — прошептал Кирилл. — Меня тут никто не спрашивал? А то я в ресторане засиделся.

— Да нет вроде. А что, должны? — так же тихо спросила Гала.

— Не должны. Но могут.

— Гала! Какого хрена! Гони их на… — раздался хриплый мужской голос.

— Извините, я не знал, что вы не одна, — ретировался Кирилл.

— Ах, черт, как неудобно получилось, — закудахтала Гала. — Я к вам утречком после границы зайду.

— Буду ждать, а пока посплю, силы надо экономить. — Кирилл многозначительно подмигнул ей, но Гала, глупо хихикнув, хлопнула у него перед носом дверью.

«Вот и славно. Не припрется она верняк, да и я отметился заодно».

Подойдя к своей двери, он прислушался и, различив армейский храп, тихонько вошел в купе. Он аккуратно сложил солдатскую форму и исподнее, прихватил сапоги и все это спрятал в ящик под свободную постель.

— А!.. А!.. — заметался во сне Потапов. — Это вы, Андрей Иванович?

— Да я это, я. А ты что подумал?

— Испугался. Вдруг проводница. Разглядит меня и шум поднимет.

— Не разглядит. Ночью все кошки серы. А ты к тому же такой же худой и длинный, как я. Надеюсь, в постель к тебе она не полезет.

— Так это… — хихикнул Потапов.

— Короче, — посерьезнел Кирилл. — Ты спи давай, рядовой Потапов. Команда — зубами к стенке. Кругом!

— Есть, — полусонно отрапортовал Игорек, отвернулся к стене и через минуту уже спал, как сурок. Пустую хрустящую фольгу сдуло ветром на пол, последние чаинки прилипли к стакану, блюдце с крекерами опустело.

Кирилл отправился к белорусам.

Семейство отдыхало. За время его отсутствия ничего не изменилось. Дети безмятежно спали, дядька похрапывал, его жена тоненько посвистывала носом. Кирилл не стал забираться наверх. Он присел у окошка, осторожно приподнял Ванькину головку и положил ее к себе на колени. Ребенок не проснулся. Кирилл увидел на столике две недоеденные картофелины, надкусанный малосольный огурец и целую куриную ножку. Недолго думая, он набросился на еду. Насытившись, он стал пялиться в окно.

Спать ему было нельзя. Но наступившая сытость тянула его в дрему, глаза закрывались, навалившаяся усталость тянула куда-то в пропасть.

Кирилл взглянул на часы. До Бреста оставалось еще три с половиной часа. Он завел будильник и завалился на свою верхнюю полку, рассчитывая хоть немного вздремнуть.

Он мгновенно уснул без снов и сновидений и страшно удивился зуммеру наручных часов. Ему казалось, что он прилег всего минут пять назад, и вдруг уже пора вставать. В купе было совершенно темно, дети сопели, все было по-прежнему.

Он прихватил свою сумку и, проклиная все на свете, в предрассветной мгле потащился к Потапову. Парня надо было разбудить и отправить обратно. Ему почему-то стало по-настоящему жалко мальчишку, и за столь удачное участие в инсценировке Кирилл даже решил дать ему денег, чтобы было на что погулять с мамкой и потом беспрепятственно добраться до части.

Но когда он вошел купе и включил верхний свет, стало ясно, что инсценировка «удалась на славу» и Кирилл останется «при своих».

Кирилл запер дверь. Аккуратно обойдя маленькую лужицу крови, он вытащил из-под полки солдатскую форму и заблеванные сапоги. Достал из гимнастерки военный билет и сжег его в пепельнице. Затем поднял штору, открыл окно и выбросил в него личные вещи рядового Потапова и развеял по ветру пепел. Вернув окну прежний вид, Кирилл достал из кармана висевшего на вешалке пиджака свои документы, окинув прощальным взглядом несчастного паренька, выключил свет и пошел в свой вагон.

«Господи, я этого не хотел. Не хотел. Прости, парень. Я этого не хотел… Или хотел?.. О господи…»

Белорусы уже проснулись и готовились к выходу.

— Ты чего-то, студент, зеленый совсем? И глаза у тебя как у змеюки дохлой, — встревожился дядька, взглянув на Кирилла.

— Василь, — одернула его жена. — Умаялся хлопчик. Отстань от него.

— А я ж говорил, покушай да спать ложись. А ты, видать, к дружкам за карты?

— Да. Так и было, — вяло кивнул Кирилл.

— Ну, хоть выиграл?

Кирилл не ответил.

— Значит, продулся, — подытожил дядька.

— Да я и сам не знаю.

Поезд остановился на Брестском вокзале. Кирилл взял на руки Ваньку, прихватил один чемодан и вместе с шебутным семейством покинул отцепленный вагон. Поезд с международными вагонами отправился дальше, к пропускному пункту.

Стучали настойчиво и громко, но никто не открывал.

Пограничник нажал на ручку, потянул в сторону дверь, она подалась и легко открылась.

Несмотря на предутренний час, в купе было совершенно темно из-за опущенной плотной шторы.

Пограничник посветил фонариком, и в его свете обозначились длинные, худые мужские ноги, свесившиеся с правой полки.

Офицер пошарил рукой по стене, нащупал выключатель, включил свет и застыл, обескураженно сдвинув на лоб фуражку.

— Вот дерьмо! — выругался парень. — Косач! Гололобов! Ко мне!

Его товарищи, бросив осмотр соседних купе, столпились у двери.

— Вагон запереть. Никого не выпускать. Проводника ко мне! Живо! — крикнул в коридор Гололобов.

— Вот это да… Что делать-то будем? — спросил Косач, молоденький пограничник с тонкой шеей и оттопыренными ушами.

— Опергруппу вызывай, быстро! — ответил Гололобов.

Молодой человек лежал на полке, запрокинув голову на подушку. Длинные ноги свисали на пол, правая рука болталась под столом, левая судорожно сжимала край простыни. На его груди разлилось огромное красное пятно.

Обследовав купе, оперативники обнаружили портплед с личными вещами, мужской костюм, висящий на вешалке, но никаких документов они не нашли.