Страница 116 из 151
Квиг еще говорил, когда Марик, взяв из рук Гринвальда его красный карандаш, быстро написал: «Я могу доказать, что никакой паники у меня не было». Адвокат чуть пониже приписал: «Хорошо. Только, может, и не понадобится», и обвел оба текста контуром, изображавшим большую свинью.
— У суда имеются вопросы к свидетелю, — объявил председатель. — Как долго вы служите на флоте?
— Скоро будет четырнадцать лет.
— За это время вы неоднократно проходили медицинские освидетельствования — когда поступали в Академию, после ее окончания, при получении чина, при продвижении по службе и так далее?
— Да, сэр.
— Имеются ли в вашей медицинской карте записи о каких-либо перенесенных вами за время службы заболеваниях, в том числе психических?
— Нет, сэр. Есть только одна запись — об удалении гланд осенью 1938 года.
— Давались ли вам когда-либо заключения о непригодности к службе по состоянию здоровья, и были ли дисциплинарные взыскания или замечания в форме приказов?
— Нет, сэр. У меня с собой есть приказ о благодарности.
— А теперь, коммандер, суд хотел бы услышать от вас объяснения, как, учитывая вашу биографию и послужной список, у помощника капитана Марика могло возникнуть мнение, что вы психически больны?
Челли бросил взгляд на Гринвальда, словно ожидал, что тот заявит протест. Но адвокат сидел, опустив голову, и что-то чертил в своем блокноте. Он был левша и несколько странно держал карандаш в искалеченной руке.
— Я хотел бы обратить внимание, сэр, на то обстоятельство, что я принял командование, когда корабль находился в ужасном состоянии. Я понимал, что беру на себя трудную задачу, но был полон решимости навести на судне образцовый порядок, чего бы это мне ни стоило. Я сразу же принял ряд жестких мер. Должен сказать, что старший лейтенант Марик с самого начала стал оказывать мне сопротивление. Он не стремился найти со мной общий язык и, возможно, считал, что мое намерение добиться порядка на корабле всего лишь причуда, блажь. Его недисциплинированность и нерадивость, разумеется, заставляли меня прибегать к более суровым мерам. Вот как обстояли дела. Но я готов отстаивать боевую честь корабля, которым я командовал, несмотря на все неприятности, причиненные мне Мариком.
Председатель суда, прокурор Челли и адвокат Гринвальд обменялись взглядами. Защитник поднялся для ведения перекрестного допроса свидетеля.
— Коммандер Квиг, — начал он почтительным тоном, разглядывая карандаш в своей руке. — Я хотел бы спросить вас, знакомо ли вам и слышали ли вы когда-нибудь такое выражение, как «старина Желтопятный»?
— В какой связи, не понимаю… — Квиг искренне был удивлен.
— В любой.
— «Старина Желтопятный»?
— Да, сэр, «старина Желтопятный».
— Нет, не слышал.
— Следовательно, вам не известно, что такое прозвище вам дали офицеры «Кайна»?
Прокурор Челли вскочил.
— Протестую! Это недопустимое оскорбление свидетеля!
— Может ли защитник объяснить столь странную форму ведения перекрестного допроса? — спросил Блэкли.
— Если члены суда позволят, я объясню. Защита намерена опровергнуть следующие слова обвинительного заключения. Цитирую: «…без каких-либо на то полномочий и не имея должных оснований». Защита считает, что такие полномочия даны старшему лейтенанту Марику статьями 184, 185 и 186 Морского устава ВМС США, а основанием послужили поступки, поведение и распоряжения, отдаваемые капитаном Квигом, когда он командовал тральщиком. Прозвище, данное ему его подчиненными, и причины, почему могло родиться такое прозвище, имеют прямое отношение к делу, которое сегодня слушается. Цитирую статью 185 кодекса: «…решение об отстранении командира от должности вторым по чину офицером может быть принято, если разумный, осторожный и опытный офицер в свете твердо установленных фактов считает принятие такого решения единственно возможным и необходимым».
Пока Гринвальд зачитывал цитату, тяжелые брови председателя суда находились в непрестанном движении: он то вскидывал их, то опускал.
— Объявляется перерыв, — сказал он.
В коридоре, прислонившись спиной к стене, Гринвальд сказал Марику:
— Капитан Блэкли не жалует евреев. Заметили, как он произносит мое имя? У меня на это абсолютный слух.
— Господи, — горестно прошептал Марик.
— Но это не имеет никакого значения. Важна беспристрастность. На флоте она была, мне дали шанс. Надеюсь, что так будет и здесь, несмотря на брови старины Блэкли.
— Боюсь, у меня такого шанса не будет, — печалился Марик.
— Квиг ведет себя достойно, — успокоил его адвокат.
В это время распорядитель пригласил их в зал заседаний.
— До постановления суд хотел бы предупредить защитника, — начал Блэкли, в упор глядя на Гринвальда, — что перед нами не простое, а весьма деликатное дело. Речь идет о чести и карьере офицера, четырнадцать лет безупречно прослужившего на флоте и участвовавшего в боевых действиях. Суд понимает, что защита может подвергать сомнению его компетентность. И тем не менее требования этики, уважение к воинскому званию и субординация должны строго соблюдаться. Защитник несет полную ответственность за то, как он ведет дело, в том числе за неосторожные или оскорбительные слова и выражения, которые он допускает во время допроса свидетеля. — Председатель суда умолк и еще более грозно воззрился на Гринвальда. Тот стоял, опустив глаза в блокнот, разрисованный розовыми свинками. — Учитывая, что вышесказанное будет защитой соблюдаться, суд отклоняет протест прокурора. Секретарь суда сейчас повторит вопрос защитника.
Писарь, низкорослый матрос в белой форме, монотонно пробубнил вопрос Гринвальда:
— Следовательно, вам не известно, что такое прозвище вам дали офицеры «Кайна»?
Квиг сидел, втянув голову в плечи, и глядел куда-то в пространство. Теперь перед Мариком снова был прежний Квиг с тральщика «Кайн».
— Нет, не известно.
— Коммандер, сколько характеристик вы составили на старшего лейтенанта Марика, не считая последней, написанной после того, как он отстранил вас от командования?
— Кажется, две.
— Одну в январе, а вторую в июле?
— Да, это так.
— Вы помните их содержание?
— В целом это были положительные характеристики, насколько я помню.
— Давали ли вы ему в той и в другой характеристиках самую высокую оценку, такую как «превосходный офицер»?
— Ну, это могло быть только в самом начале. Возможно, давал.
— Имеются фотокопии, если вы пожелаете более точно восстановить все в своей памяти, коммандер?
— Нет, я могу точно сказать, что охарактеризовал его, как превосходного офицера. Это было в самом начале совместной службы.
— Не противоречит ли это вашему заявлению, что он с самого начала противодействовал вашим распоряжениям?
— Нет, противоречия здесь нет. Все дело в том, с какой стороны к этому подойти. Я не использую служебные характеристики для сведения счетов с офицерами, которые не согласны со мной. Марик свое дело знает. Мне, возможно, не следовало говорить «с самого начала». Сначала он действительно поддержал меня и зажегся моей идеей, но очень скоро охладел. Такое бывает с людьми довольно часто, и я как капитан не должен был обольщаться.
— Вы аттестовали его в характеристике от 1-го июля как офицера, способного командовать судном?
— Я уже говорил — поначалу он охотно взялся помогать мне. А как он закончил, почитайте последнюю его характеристику.
— Вы написали эту характеристику после того, как он отстранил вас от командования, поскольку считал вас психически больным?
— Это не имеет никакого значения, — воскликнул Квиг уже с прежними гнусавыми нотками в голосе. — Характеристика не орудие для сведения счетов, по крайней мере, я так считаю.
— Других вопросов к свидетелю у защиты пока нет, — сказал Гринвальд, обращаясь к суду. Брови председателя суда вскинулись в недоумении, а потом опустились в знак неохотного согласия. Квигу разрешено было покинуть зал, что он и сделал весьма поспешно.