Страница 16 из 100
Вечером, когда Рябиков пришел к Иванцову, тот озабоченно спросил:
— Ну как у тебя? Покупатель не обнаружился?
— Нет.
— Я так и думал. Между прочим, Лапоног этих ребят, в сущности, не знает, виделся с ними накоротке. Их ему рекомендовал… Кто бы ты думал? Буняков.
— Буняков? Интересно! Может, они того… вместе работают? И может, это кончик ниточки из клубочка?
— Вполне возможно.
— Повисло у нас это дело. Над нами уже подшучивать начинают.
— Неудивительно. Полгода прошло, а мы ни с места. Ну да ничего, любое дело концом хорошо. Я тоже почему-то думаю, что на сей раз мы не зря невод закидываем. Авось этот хитроумный и набожный карась Буняков не нырнет от нас в глубину.
Буняков, когда его пригласили на Петровку, поздоровался с Иванцовым и Рябиковым, как со старыми знакомыми.
— Опять, товарищи начальники, меня беспокоите? Ведь все, что мог, я рассказал.
— Кажется, не все.
— У меня есть хорошее правило: когда мне что-либо кажется, я крещусь.
— И помогает?
— Очень.
— В том, что у вас это правило соблюдается, мы убедились.
— Вот-вот. И вам его рекомендую.
— Спасибо. Но скажите-ка нам, Кирилл Фомич, вам известны Валерий Ломачев и Борис Куницын?
— Что-то незнакомые имена.
— А вы подумайте получше.
— Можно, конечно, и подумать, но вряд ли это поможет.
…Очная ставка с ленинградскими «любителями старины» ничего не дала. Буняков категорически утверждал, что видит этих людей впервые. Ломачев и Куницын твердили то же самое: не знаем, совсем не знаем этого гражданина.
— А вот Петр Сергеевич Лапоног утверждает, что именно вы рекомендовали ему встретиться с ними.
— Это неправда. На эту тему у нас разговора не было.
— Но вы встречались?
— Виделись на днях. Здравствуй да прощай, вот и вся встреча.
Попросили войти Петра Сергеевича Лапонога.
— Гражданин Буняков рекомендовал вам этих молодых людей?
— Да. Он посоветовал мне встретиться с ними. У ребят, говорит, интересные вещицы. Вещи оказались действительно стоящими, но в тот день я уезжал в Грузию. И потом, керамика и фарфор не по моей части. Поэтому дал адрес Ильи Александровича.
— Гражданин Буняков, вы слышали?
— Не было у нас такого разговора. Видеться — виделись. А вот о каких-то там владельцах ценностей речи не было. Что-то путает Петр Сергеевич.
— Многовато путаницы. Не находите, Кирилл Фомич?
— Нахожу. И думаю, что виноваты в этом вы. Очень уж неразборчивы в подборе свидетелей. Очень вам, видно, хочется зацепить на чем-то Бунякова. Вы же меня замотали вызовами. В который раз беседуем.
— А вам не кажется, Буняков, что говорить на черное — белое не лучший способ защиты?
— А мне защищаться не надо. Я никого не убил и ничего не украл.
Иванцов обратился к Лапоногу:
— Так как же, Петр Сергеевич? Кто из вас говорит неправду?
— Вы знаете, я что-то ничего не понимаю. У нас, коллекционеров, так принято, это обычное дело — рекомендовать друг другу то, что его интересует. Один собирает живопись, другой — керамику, третий — чеканку. И ничего предосудительного в том, что Кирилл Фомич познакомил меня с ленинградскими приезжими, я не вижу. Почему он отрицает это — ума не приложу.
— Я отрицаю потому, что этого не было.
— Но как же не было? Вы даже сказали, что вещи у них ценные, но ребята спешат на юг и продадут по дешевке. А я еще вас спросил: почему, мол, сами не хотите прибрести? Вы мне ответили: бережете деньги, так как на днях будет оказия с иконами. Так ведь?
— Ни о чем таком разговора не было. Мы и виделись-то две-три минуты.
— Ну как же две-три? Кофе же пили на Пушкинской.
— Знаете, у вас с головой что-то не в порядке’. — И, повернувшись к Иванцову, Буняков заявил: — Я категорически отвергаю утверждение гражданина Лапонога, он или путает, или действует по чьей-то подсказке. Отвергаю. И настоятельно прошу занести сие в протокол.
Из кабинета Иванцова Лапоног уходил донельзя удивленный. Поднялся и Буняков, уверенный, независимый. Но ему сказали, что придется немного задержаться.
— Что ж, пожалуйста, — заявил он в ответ. — Но все это будет известно прокурору. Предупреждаю.
Когда Иванцов и Рябиков остались одни, Рябиков вскочил с кресла и нервно забегал по комнате.
— Ты что-нибудь понимаешь? Я лично — ни черта! Какой-то заколдованный круг.
— Подожди кипятиться. Давай рассуждать спокойно. Я думаю, гражданин Буняков прекрасно чувствует, что какие-то концы мы с тобой зацепили. Это факт. Конечно, он молодчиков знает и Лапоногу их рекомендовал. Ну. с какой стати почтенному, убеленному сединой старику возводить на Бунякова напраслину? Зачем? Ты не обратил внимание, как Буняков его сверлил взглядом? Уверен, что он хотел предупредить: молчи, мол, и точка.
— А почему бы Бунякову не купить эти вещи?
— У самого себя?
— Ты что же думаешь, что он и эти ребята…
— Это предположение, насколько я помню, первым высказал лейтенант Рябиков.
— У меня уже голова кругом идет от всей этой истории. Может, нам прямо поставить эти вопросы всей их компании? Чего ходить вокруг да около?
— Рано. Скажут: нет, ничего не знаем. И все. Чем мы уличим?
— Да, ты прав. Если бы хоть этот кубок и статуэтки не уплыли. Где теперь их искать?
— Надо иметь в виду, что денег-то ведь у ленинградцев не оказалось. Только билеты и кое-какая мелочь. Так что, может, они и не успели найти подходящего покупателя?
— Тогда где же эти вещи?
— А ты подумай.
Рябиков неуверенно предположил:
— Буняков?
Иванцов усмехнулся:
— Вполне возможно.
— Тогда не миновать говорить с ним. Ведь держать-то его не можем?
— Сначала посмотрим, что он будет предпринимать.
Подписывая пропуск Бунякову, Иванцов миролюбиво предложил:
— А все-таки, Кирилл Фомич, лучше бы начистоту. Рассказали бы все чистосердечно.
— Ничего нового сказать не могу, все, что знал, сказал.
…Рано утром следующего дня на Киевском вокзале задержали племянницу Бунякова Полину Малыгину. В объемистой хозяйственной сумке под разной снедью у нее были обнаружены и злополучный кубок, и фарфоровые статуэтки. Направлялась она на дачу в Апрелевку.
Вызвали экспертов из Министерства культуры. Их заключение было быстрым и определенным. Кубок из Эрмитажа, фарфоровые статуэтки из Останкинского музея творчества крепостных.
— Извините, Кирилл Фомич. Вновь пришлось вас побеспокоить. Надеемся, вы не в претензии? — не скрывая усмешки, спросил Бунякова Иванцов, когда тот к концу дня вновь сидел перед ним в МУРе.
Буняков вздохнул, простецки развел руками:
— Ругаю себя нещадно. За дурацкое упрямство ругаю. И чего уперся? Работу только вам лишнюю дал. Действительно, ребята предложили мне эти вещицы. Но народ незнакомый. Побоялся я. Потому и отправил их к Лапоногу. Тот их — к Пучкову. Ну а потом, когда и у того сделка не состоялась, они опять ко мне заявились. Пожалел ребят. Куда им деваться? Денег нет, а ехать им, говорят, надо. Ну и взял вещицы-то.
— А как же тогда понимать ваши прежние объяснения?
— Решил в сторонку отойти. Дело малоприятное с МУРом крутить амуры.
Он шутил, а глаза смотрели напряженно, цепко, хотел понять, как глубоко завяз, знают ли эти дотошные оперативники то, что скрывает он, Буняков.
Было установлено, что Ломачев и Куницын — работники одного из рекламно-оформительских предприятий Ленинграда — давно «увлекаются» антиквариатом. Посещают музеи, выставки и прибирают к рукам то, что плохо лежит. Потом сбывают «приобретенное» то ли в комиссионные магазины, то ли торящимся около них перекупщикам. На этой почве они познакомились и с Кириллом Буняковым. Продали ему кое-какие мелочи. Через некоторое время привезли церковную утварь, которую удалось похитить в Пскове.
После «операции» в Эрмитаже появились в Москве вновь. Но Буняков к кубку особого интереса не проявил, сказал, что одна ласточка весны не делает. Ну, на что ему этот самый кубок? И тут же подбросил мысль об Останкине. Перед этим с одним знакомым он полдня ходил по залам музея. Знакомый все восторгался некоторыми фарфоровыми вещицами и как бы между прочим сообщил, что туристы из одной страны предлагают за такие «безделушки» баснословные деньги.