Страница 35 из 48
Охладив свою фантазию, я посмотрел на Юревич трезвым взглядом. Оказывается, я ждал в ней новых движений, ждал результата нашего разговора. Коли она освободилась от своего морального груза, то естественно какое-то просветление. Но я ничего не увидел: недоумение, с которым Юревич пришла, осталось в лице и даже в фигуре, будто все сказанное до сих пор было неважным, лишь присказкой.
– Вам нужно сходить в областную прокуратуру, – повторил я.
– Он звонил, – вдруг сказала Юревич и с испугом посмотрела на меня.
– Кто?
– Алик.
– Вы же говорили, что он погиб.
– Да, труп так и не нашли.
– Откуда знаете, что не нашли?
– Три дня ныряли... И люди говорили, что труп, видимо, унесло под плотину.
– Так, а он звонил. И что сказал?
– Спросил, жива ли я. И добавил: «Пока живи».
– Что значит «пока»?
– Не знаю.
– Голос-то его?
– Да, но глухой и далекий... Будто его душат.
Я не удивился. В моей практике бывало, что покойники не только звонили, но и приходили. Помню труп замерзшего спьяну мужчины, его рыдающую жену, ее приход ко мне в прокуратуру за справкой для похорон – а через неделю она вместе с этим мужем смотрела телевизор. Случались истории и позанимательней. Однажды пожилая женщина убедительно рассказывала про известную ей группу, которая планирует захват микрорайона, – называла фамилии, телефоны, явки и склады оружия. И я, начитавшись газет и насмотревшись фильмов про новоявленные мафии, дрогнул и стал уже записывать. Выручила меня дочь этой женщины, вошедшая в кабинет с санитарами.
– Думаете, я психически больная? – поймала мои мысли Галя Юревич. – Но трубку сняла мама...
Я услышал машину, одну среди многих, но это была она, оперативная машина. Меня ждало порноателье.
– Хорошо, я сам позвоню в областную прокуратуру. Зайдите ко мне денька через два.
Какое там «денька через два» – меня две недели не было в кабинете. Разматывали порноателье, о чем как-нибудь расскажу особо. В прокуратуру я вернулся точно из командировки: другие уголовные дела заброшены, вызовы свидетелей перенесены, листки настольного календаря пожелтели от ожидания, и мне показалось, что слегка заржавел сейф. Разумеется, о Гале Юревич не вспоминал, одурманенный работой и невероятной дозой пошлости и грязи. Кстати, упакованной изящно, чуть ли не экзотически. Да и главарь – Кокосов. Потом мне долго чудился запах несвежего белья и французских духов.
Галя Юревич пришла к вечеру. Я не сразу узнал ее, в пальто и в осенней шляпке, сидевшей на тяжелых волосах легковесно, как бабочка. Она вздохнула и сняла перчатки-сеточки, которые бог знает для чего носят.
– Извините, – предварил я вопросы, – только сегодня явился, поэтому никуда не звонил.
Но предварить этот ее вопрос я бы не додумался.
– Скажите, вы... во что-то верите?
– Во многое, – улыбнулся я.
– В тайные загадки, например?..
– Мне кажется, есть две главные и тайные загадки. Загадка вселенной – жизнь, и загадка жизни – время.
Говорил я с удовольствием: после тех, как мы их прозвали, сексдопросов, беседа с этой девушкой, что летний дождь. Но мой философский ответ ее не задел; она смотрела так, будто ждала уже готовых отгадок. Тогда я непроизвольно добавил еще одну:
– Совесть – тоже загадка.
– А что такое совесть? – слабо оживилась она.
– По-моему... Совесть – это реакция души на несправедливость.
За пятьдесят лет жизни каких только мыслей не скопилось в памяти и даже в подсознании, в дневниках и на обрывках протоколов, на полях книг и так, брошенных вскользь и до сих пор витавших в воздухе. «Совесть – это реакция души на несправедливость». Одна из них, из где-то оброненных... Но, в сущности, я пользовался служебным положением, ибо эта девушка слушала меня, как старшего, как следователя. Вряд ли бы я рискнул выложить эту сентенцию о совести коллегам или на каком-нибудь совещании. Упаси бок известную мысль назовут банальной, оригинальную мысль – ошибочной.
– Наверное, совесть – что-то другое.
Вот и Галя Юревич не согласилась со моим определением.
– Что же?
– Необъяснимое...
– Я и пытаюсь объяснить.
– Вы верите в какие-то сверхъестественные силы? – спросила она уже поконкретнее.
– Верю только в интеллектуальные, – ушел я от обсуждения сверхъестественных сил.
В конце концов, я две недели не был на работе – сейф заржавел; в конце концов, половина шестого – и я вымотался, как флаг после шквала.
– У меня есть подружка, – туманно заговорила Галя. – В прошлом году пришла на работу и плачет. Просто так, сама не знает отчего. Весь день проплакала. Слезы сами бегут. Я даже побоялась оставить ее одну, проводила домой. Только мы вошли в квартиру, как звонит почтальон. Телеграмма. Ее мать скончалась.
– Галя, загадаю вам загадку из своей далекой практики... Расследовал я квартирную кражу. Свидетельница видела, что из этой квартиры вышел молодой человек, черноволосый, в синей куртке. Лица не запомнила. Мы нашли его: молодой, черноволосый, в синей куртке. Не признается.
– Это же мало: куртка, молодой...
– Добавлю: в этом парадном жила его знакомая девушка. Теперь достаточно?
– Может быть, совпадение?
– Тогда добавлю еще: у него изъяли магнитофон, украденный в этой квартире, а в самой квартире, на чемодане, нашли отпечатки его пальцев. Стопроцентные доказательства!
– Конечно, он.
– И все-таки не он.
– Как же так?
– Совпадения на уровне мистики. Магнитофон купил с рук, а чемодан поднес хозяйке этой квартиры на пятый этаж, когда шел к своей девушке.
– Вы это говорите...
– Да, к слезам подруги, которые совпали со смертью ее матери.
Я поймал себя на том, что стараюсь наставить ее на материалистическую стезю. Делать мне больше нечего. Тем более, что сегодня она ни на что не жаловалась и зашла, видимо, лишь узнать о моем обещанном звонке. Она-то не жаловалась, но я видел: то недоумение, с которым приходила Юревич в первый раз, прилипло к ней навсегда. Впрочем, возможен такой тип человека: недоуменного, что ли. Есть же люди с вечной радостью на лице или с вечной грустью, с постоянной наглостью или с робостью... У меня однажды проходил подследственный с на редкость плаксивым лицом, ставившим на допросах меня в тупик: когда же я объявил ему о прекращении уголовного дела за отсутствием состава преступления, он разрыдался на всю прокуратуру, что, оказывается, было смехом радости.
– Вчера опять звонил...
– Кто? – рассеянно спросил я.
– Алик.
– И что сказал?
– Придет на мой день рождения.
– Подробнее: как сказал, каким голосом...
– Глухим, далеким. Сначала, как в первый раз, спросил, жива ли я. А потом... «Жди, жди меня на свой день рождения». И умолк.
– Откуда же Алик, то есть его дух, узнал день вашего рождения? – задал я неграмотный вопрос, поскольку духи знают все.
– Говорила ему и даже шутя приглашала.
– А про гибель Алика кому-нибудь рассказывали?
– Что вы... Я и думать боялась.
– Но ведь кто-то вас разыгрывает?
По ее затаенному недоумению я видел, что розыгрыша Юревич не допускает. Видимо, она верит в бродячих духов, коли первый ее вопрос и был о них. Нет, ей звонит не дух – ей звонит совесть, ибо совесть – это реакция души на несправедливость разума.
– Галя, а до этих звонков... ничего не было?
– Алик мне раза три снился.
– Вот и ответ.
– Как?..
– Вас мучает совесть, поэтому чудятся звонки.
– И маме? – она улыбнулась так слабо, будто этому только что научилась.
– Не знаю, – начал я раздражаться. – Или вас разыгрывают, или вам чудится.
Раздражался я обоснованно, потому что духом Алика должен был заниматься тот следователь, который вел дело.
– Когда день рождения?
– Сегодня.
– Поздравляю! Сейчас звонить уже поздно, канцелярия ушла. Завтра с утра я свяжусь с областной прокуратурой и узнаю фамилию следователя. Идите, празднуйте день рождения весело и спокойно.