Собинов

Невольно вспомнив это письмо, написанное более восьми лет назад, Леонид Витальевич улыбнулся. Оно подействовало! Иван Васильевич Ершов еще долго продолжал волновать зрителей своим могучим искусством.

Тогда, восемь лет назад, он сам был еще героем. И вот подведен итог тридцатипяти, даже тридцатишестилетней сценической деятельности Пришло время — пусть цветет молодежь! «Мы, старики, свое дело сделали», — весело говорил Собинов. И только очень близкие друзья угадывали нотку сожаления в его голосе.

Вполне естественно чувство грусти у каждого человека, вынужденного расстаться с любимым делом, которому отдал всю жизнь — будь то артист, художник или рабочий. Но Леонид Витальевич гнал от себя грустные мысли. Не в его характере было предаваться унынию. Несмотря на годы и ухудшившееся состояние здоровья, он был все так же жизнерадостен, энергичен, страстно влюблен в жизнь. Как всегда в течение всей жизни, внимательно следил за политикой, горячо радовался успехам социалистического строительства, росту кадров молодых специалистов. Он давно решил, что, когда покинет сцену, займется педагогической деятельностью. Растить артистическую молодежь, передавать ей свой богатый артистический опыт, помогать овладевать вокальным мастерством — в этом Собинов видел теперь свой гражданский долг художника.

О том, что Л. В. Собинов интересуется вопросами воспитания вокалистов, знал К. С. Станиславский. Они нередко подолгу засиживались, обсуждая эту тему.

Константин Сергеевич в это время руководил оперным театром, выросшим из бывшей Оперной студии Большого театра. В репертуаре театра было много удачных постановок, среди них «Царская невеста», «Майская ночь», «Борис Годунов», «Пиковая дама». Выросли талантливые артисты: Гольдина, Мельтцер, Панчехин, Платонов, Детистов и другие. В коллективе строго проводился принцип равенства всех его участников: сегодня артист пел заглавную партию, а завтра был рядовым хористом.

Осуществляя свои стремления реформировать оперный спектакль, насытить его жизненной правдой, Станиславский, несмотря на искреннее желание строго следовать музыке, все же в самой методике работы исходил из своего опыта режиссера драматического театра. Всей душой ненавидя дилетантизм, он работал в постоянном контакте с опытными специалиста ми-музыканта ми и вокалистами. В театре часто можно было встретить А. В. Нежданову, М. Г. Гукову, А. В. Богдановича. Оркестром одно время дирижировал В. И. Сук. И когда Сук накладывал свое «вето» на какую-нибудь постановочную идею Станиславского, тот беспрекословно подчинялся, так как при всем опыте оперного режиссера не чувствовал себя достаточно свободно в вопросах специфики оперного искусства. Естественно, что ему хотелось иметь постоянного помощника, опытного мастера, близкого по духу, по устремлениям. Всякий раз, когда Станиславский задумывался над этим вопросом, он невольно вспоминал о Леониде Витальевиче. Из прежних бесед с ним Станиславский вывел заключение, что работа в молодом Оперном театре привлекает Собинова.

Стихотворение Л. В. Собинова (факсимиле).

— Соглашайтесь, дорогой друг! — уговаривал он Леонида Витальевича. — Я помню ваш опыт с режиссированием «Богемы». О нем я сужу не по спектаклю, а по вашим репетициям, за которыми следил. Вы имеете подлинное чутье сцены — и именно оперной. Вы идеально владеете вокальной дикцией, а эта сторона в нашем театре, увы, пока еще не на высоте… Наконец, вы сможете передать нашей молодежи ваш личный опыт первоклассного мастера… А ансамбль? Разве можно было в условиях работы на казенной сцене достигать полного художественного единения хора, солистов и оркестра? Помните, какой сюрприз преподнес вам Купер на премьере «Богемы»? Наша с вами задача — воспитание коллектива, не отдельного артиста. Вы скажете, что сейчас вы сможете работать над этим и в Большом театре. Но… — Станиславский поморщился. — Я-то знаю, как трудно переучивать «старую гвардию»: и солистов и хористов… Ведь в конце концов из моей затеи со студией Большого театра вышло мало толку. Работа велась с несколькими энтузиастами, а в основном с молодежью. Старое поколение, те ходили больше вокруг да около, с понимающим видом посматривали на мою лабораторную работу над отдельными отрывками и воображали, что они научатся с одного лицезрения! Нет! — Константин Сергеевич раскатисто рассмеялся. — Наблюдая за бегуном, сам быстрее не побежишь! Мы с вами отлично знаем это… И главное, — заключил Станиславский, считая вопрос как бы уже решенным, — ваше честное имя большого художника, ничем и никогда не погрешившего против искусства, ваше благоговейное отношение к своему делу, скромность, трудолюбие, высокая принципиальность, это ли не пример для артистической молодежи? Мы должны воспитывать не только артиста, но и человека…

Леонид Витальевич смущенно пытался прервать панегирик в свой адрес, но Станиславский, взяв его руки в свои, заставил выслушать до конца и объявил, что он уже беседовал в Наркомпросе, встретил там полную поддержку, что на днях он уезжает за границу и надеется, что за это время Леонид Витальевич обдумает его предложение и согласится.

И Леонид Витальевич согласился стать заместителем заведующего художественной частью Оперной студии имени К- С. Станиславского.

А несколько дней спустя Собинов читал письмо Станиславского:

«Дорогой и милый Леонид Витальевич! Спасибо Вам большое за Ваше согласие работать с нами. Ваша телеграмма принесла мне много радости. Не сомневаюсь, что мы с Вами отлично поймем друг друга и поладим. Постараюсь, чтобы работа для Вас была приятной. Мы очень нуждаемся в таком маете ре своего искусства, как Вы. Не будьте только слишком строги к нам в первое время. Сама судьба хочет, чтобы мы опять встретились с Вами, как тогда, давно, в самом начале Вашей карьеры. Вспоминается концерт в театре Корша, в котором мы с Вами чуть ли не впервые выступали в качестве подлинных артистов. Таким образом, мы с Вами давнишние друзья и потому наше слияние еще больше радует. Еще раз благодарю и обнимаю Вас. Любящий Вас К. Станиславский».

…Выйдя из дому в один из весенних дней, Леонид Витальевич как-то по-особому взглянул на мир. Ему казалось, будто и солнце сегодня светит ярче и воздух необыкновенно бодрящий Сощурившись, он с минуту постоял, натягивая перчатку на руку, потом легкой, молодой походкой зашагал по Большой Дмитровке. Он шел в театр, который должен был стать его вторым домом. Его ожидали. Весь коллектив в полном сборе, хотя не хватало еще десяти минут до назначенного часа. «Школа Константина Сергеевича!» — отметил он про себя. По тому, как осветились радостью горевшие любопытством и ожиданием молодые лица, как искренно прозвучали слова первых приветствий, Леонид Витальевич почувствовал, что здесь ему будет хорошо работать. Он обвел улыбающимся взглядом собравшихся. Вон в самой середине сидит Мария Леопольдовна Мельцер, великолепная Татьяна. Немного поодаль — не менее талантливая М. С. Гольдина, справа — А. Г. Детистов, Г. М. Бушуев, Н. Д. Панчехин…

Л. В. Собинов, Л. В. Нежданова, К. С. Станиславский.

— Ну, друзья, давайте побеседуем, — предложил Леонид Витальевич. — Драматическая фраза должна быть не только сказана, но и спета. В этом я вижу основу своей задачи. В вашем возрасте голос гибок, пластичен, поддается обработке. В голосе у каждого из вас заложено богатство тембров, богатейшая палитра красок, которыми надо широко пользоваться в интересах художественной выразительности. Я не случайно воспользовался словом «палитра», — пояснил Собинов, заметив тень недоумения, пробежавшую по лицу сидевшего в первом ряду чрезвычайно внимательного юноши. — Это образное выражение подсказал мне один большой меломан, ныне покойный, в разговоре о пении несравненного Мазини. Брошенное моим собеседником слово открыло мне сразу глаза на процесс работы и дало такой толчок, который определил мое продвижение вперед и принес мне самому много творческой радости.