Страница 40 из 51
Редактор рубрики «Малый Парнас» в молодежном журнале во вступлении написал, что автор — ученица одного из лицеев и это — ее первые пробы пера. «Мои стихи — непритязательная запись чувств, — говорила Эва о себе. — Красота в описании переживаний — это неискренне и неправильно. Мои стихи пока еще очень детские». И снова редактор: «По сравнению с приземленностью современных любовных отношений насколько же деликатны, естественны и одновременно впечатляющи реалии эротического ритуала в стихах Эвы. И сколько же в них при этом правды! Яркого, поэтического самовыражения! Быть может, в нашей любовной лирике наконец-то появился новый и давно ожидаемый талант?»
Я читала это в легком недоумении: любовная лирика и она, моя Эва? К кому эти стихи были обращены? С мыслью о ком она их писала? И кем был этот кто-то, с кем она хотела найти «золотую крупицу счастливой судьбы»?
Неудивительно, что мне ничего не было известно о ее переживаниях и мечтах. Она не делилась ими со мной. Я была лишена эротического воображения, и то, что оно есть у моей дочери, наполняло меня страхом. Потом я исподволь наблюдала за ней. Она, разумеется, не догадывалась, что мне стала известна ее тайна. Ни спросить, продолжает ли она писать стихи, ни поощрить ее я не могла. Это не укладывалось в рамки наших взаимоотношений. Кажется, именно тогда до меня окончательно дошло, какой плохой матерью я была. Не сумела ни предостеречь свою дочь, ни защитить, ни передать ей крупицу своего опыта. И своих разочарований. Почему-то пребывая в убеждении, что она должна пройти через все сама, а мне знать об этом ни к чему.
Я так никогда и не узнала, кто был адресатом тех стихов. Что, если им был Гжегож? Не знала я и того, как прошло знакомство моей одухотворенной дочери с реальным сексом. И что она сумела в себе сохранить из тех эротических впечатлений, о которых писала… Вполне возможно, что от них ничего не осталось. Это слишком раннее материнство, многочисленные роды. Бесформенное, неподвластное ей тело, разрываемое нечеловеческой болью, и кровь, кровь… окружавшие ее чужие, равнодушные люди в белых халатах. И она — обнаженная, с широко раздвинутыми ногами… У ее ангелочка должно было выпасть перо из пухлой ручки. Поэтесса замолкла.
Александр отчасти был прав. Я была в обиде на весь мир за то, что он отнял у меня мою крошку. Что сломал ее, как куклу.
Выпив по чашке кофе, мы переместились в кафе неподалеку и сели за столик под зонтиком на улице. Было теплое послеполуденное время, совсем как в середине лета. Прохожие скидывали пиджаки, жакеты, мелькали платья с короткими рукавами. Но все-таки наступила осень — она ощущалась в воздухе.
— Эве хотелось бы пойти в кабаре, — обратилась я к Кате. — Может, вместе сходите, а мои усталые кости отдохнут?
— Чудненько, — обрадовалась Катя.
Как я заметила, общение с Эвой ей было в радость. Ее словно мучил голод по компании молодых. Они болтали как две подружки, понимая друг друга с полуслова.
— Ну надо же, четверо детей! — восторженно восклицала Катя. — Это как диплом о высшем образовании, выданный самой жизнью. Как бы я хотела иметь хоть одного ребенка, но мой Алешенька так измучен… зато у меня есть кошки… недавно прибавилась пятая. Можно сказать, я тебя перещеголяла… А в какое кабаре ты хотела бы пойти?
— Ну, может, в «Фоли-Бержер»…
Катя слегка скривилась:
— Туда ходят только бизнесмены и туристы… а танцуют там одни американские девушки…
Эва рассмеялась:
— Да-да, понимаю, троянский конь Америки.
— Что-что? — уставилась на нее Катя, но, занятая своими мыслями, не удосужилась подождать объяснений. — Можно заглянуть в «Фоли-Пигаль» или в «Balajo»[20], там хоть и дороговато, но атмосфера приятная… самый лучший ночной клуб… Иногда одиноким девушкам разрешают войти без билета…
— Но я не хочу на дискотеку.
— Да это никакая не дискотека! «Фоли-Пигаль» — один из самых оригинальных клубов Парижа. Там можно послушать рок, выпить хорошего вина…
Я видела, что у Эвы не осталось аргументов, что ей очень хочется пойти в «Фоли-Бержер».
— Катенька, один раз стоит посетить этот клуб, тем более, Эва там никогда не была, это ты у нас старожил…
— И то правда, будет о чем рассказать подружкам.
«Какие там у тебя подружки?» — подумала я.
Эва вернулась на рассвете. Раздевалась, стараясь делать это как можно тише.
— Я не сплю, — откликнулась я. — Ну как повеселилась?
— Супер. И Катя супер, только она очень много говорит и страшно быстро. Я половину из того, что она говорила, не разобрала. Ты не обижаешься, что я с ней пошла?
— Да что ты, я ведь сама предложила.
— И все-таки лучше было бы нам пойти вдвоем с тобой.
В последний день мы выбрались в Нотр-Дам, хотя моей любимой церковью была церковь в Сен-Жермен-де-Пре. Но туда я могла бы повести свою дочь после долгого пребывания в Париже, а не тогда, когда она впитывает Париж и захлебывается от его величия. Ведь только когда наступает пресыщение и ты ищешь места, свидетельствующие о повседневной парижской жизни, можно с чистой совестью идти в романскую церковь, послушать ее тишину. Потом мы бродили по бульварам и по набережной Сены. Гуляли с Эвой под руку, светило солнце, и деревья были по-осеннему красивы.
— А как дела у Гжегожа? Работа, по крайней мере, есть?
— К счастью, есть. Только перед моим отъездом пришлось ему посидеть дома — лил страшный дождь…
— Ваша жизнь зависит от того, идет или не идет дождь…
— Да нет, все не так плохо — дождь ведь не льет круглый год.
— У вас вечно финансовые проблемы, и, господи, как вы питаетесь! От такого питания у него, наверное, в чем только душа держится — работа-то тяжелая. Физическая. Видела я, что ты кладешь ему на тарелку — три картофелинки и чуть-чуть фасоли. Все это добром не кончится.
— Мама! Он прекрасно себя при этом чувствует — возможно, черпает энергию от деревьев. Один немецкий природовед и исследователь Манфред Химмель считает, что контакт с деревьями оздоравливает. Скажем, регулярное соприкосновение с дубом может вылечить массу болезней, а рябина, к примеру, укрепляет нашу волю. У вербы сильное энергетическое поле, непосредственно воздействующее на психику человека. А известно ли тебе, мамочка, что сосна благотворно влияет на нас даже на расстоянии пяти метров?
— Ты вычитала это из журналов, которые Гжегож выписывает пачками?
— И что в этом плохого? После того нервного срыва я несколько раз в день стояла, прижавшись к березе, ну той, что растет за нашим забором, прикрывала глаза и обхватывала ствол руками. И знаешь, сразу ощущала себя лучше. А береза как раз лечит депрессию. Так вот, немец, о котором я тебе говорила, убежден, что идущее от березы излучение способствует рождению идей, помогающих найти выход из безнадежной ситуации… И мы нашли выход из нашей безнадежной ситуации…
— Гжегож тоже прислонялся к березе?
— Ну почему, почему ты так говоришь? Так рассуждают люди, лишенные всякой веры.
— Рада, что вы с Гжегожем верите в силу деревьев, но позволь спросить: почему он их тогда срубает?
— Он их лечит, мама, помогает им, отрезая больные ветви и цементируя трухлявые стволы. А если ему предстоит срубить дерево, он целый день ходит больной, но что поделать, это его профессия… — Она вдруг замерла как вкопанная. — Мама, эти мосты через Сену, это что-то невообразимое! Катя все допытывалась, что мне больше всего понравилось в Париже, так вот теперь я знаю: мосты!
— Особо изысканным вкусом ты не можешь похвастаться, — усмехнулась я.
— А ты? Тебя они, мама, разве не приводят в восхищение? Только посмотри на тот, что перед нами, посмотри на его перила!
Мы остановились у одной из букинистических лавок, Эва купила себе постер с «Фоли-Бержер», выполненный в стиле двадцатых годов прошлого века. Сказала, повесит его в спальне. Сидеть в ресторане не захотела — жаль тратить время. Купили себе по багету, я — с ветчиной и салатом, она — с твердым сыром. Уминали их, сидя на лавочке и любуясь на воду, по которой плыли, кружась, осенние листья.
20
Модный парижский ночной клуб с дискотекой.