Хитклиф

— Спасибо, — сказал я, — спасибо.

В этот миг по прихожей раскатился звучный голос мистера Эра:

— Хитклиф! Ведите мистера Линтона сюда; мы обсуждаем завтрашние планы, и вы нам нужны.

Мы присоединились к старшим.

— Хитклиф, миссис Дэнт сказала, что Линтон, как и вы, обожает сельские красоты.

— Рад слышать, — сказал я, — хотя, признаться, я и не ведал, что приобрёл подобную славу.

— Не кривите душой. Все в округе знают, что вы любитель утончённого (здесь мистер Эр мне подмигнул) — обожаете укромные девственные уголки, куда удаляетесь мечтать о возвышенном и читать Оссиана.

— Ах, Оссиан, — прошептал Эдгар. — «Кто грозный встаёт из пучины морской, как туча осенняя мрачен?»

Он испытующе взглянул на меня, и я продолжил: «Погибель сжимает в деснице своей, глаза его молнии мечут», чтобы показать, что и мне ведома высокая поэзия.

Мистер Эр вернул нас к теме прогулок:

— И хотя здесь нет ни омываемых волнами утёсов, ни заколдованных пещер, у нас есть вполне настоящие древности. Завтра вам придётся отказаться от любезных вашему сердцу одиноких прогулок и отвести Эдгара в какой-нибудь из облюбованных вами уголков.

— И не только Эдгара! — вставила миссис Дэнт.

— Я думаю, мы могли бы поехать в аббатство, — предложил я.

— В аббатство! — воскликнула она.

— Да, — сказал мистер Эр. — Оно было разграблено во времена Генриха. Езды туда не больше часа. Аббатство заброшенное, так что придётся по вкусу самым ревностным любителям средневековья!

— Как мило! — Миссис Дэнт захлопала в ладоши.

— Да, место совершенно нетронутое, — вставил я, — хотя и населено лишь совами и летучими мышами. В подземелье и сейчас можно видеть орудия пыток — возможно, подручные Генриха пользовались ими, чтобы обратить папистских монахов в англиканскую веру, а может быть, сами монахи умерщвляли ими плоть, чтобы облегчить себе дорогу на небеса — колесо с шипами, железная дыба.

— Ах, — сказала миссис Дэнт, — бесподобно! Будет нечестно, если всё удовольствие достанется вам с Эдгаром! Вы обязательно должны взять с собой и нас, особенно в подземелье. Мы обязательно должны его увидеть.

— Всенепременно, — сказал я. — Мы с Линтоном поскачем в авангарде.

Мистер Эр одобрительно кивнул.

— Я дам Линтону Вельзевула, и вы будете нашими оруженосцами. Поедете вперёд и разведаете, не осталось ли после Генриха монахов-призраков.

— Мы их выкурим! — пообещал я.

— Изгоним колоколом, книгой и свечой! — рассмеялся Линтон.

— В самую масть, — одобрил полковник Дэнт.

— Если погода не подведёт, поедем завтра же, — сказал мистер Эр. — Я попрошу миссис Фэйрфакс приготовить нам в дорогу еду. А сейчас идёмте со мной. Я предложу вам прогулку покороче. Садовник вывел новый сорт роз; я хотел бы выслушать ваше мнение.

Мы не пробыли в розарии и пяти минут, как Джон объявил о приезде Ингрэмов. Мы с мистером Эром поспешили вперёд, остальные задержались в розарии, ожидая посланного за ножницами садовника. Едва мы свернули в аллею, как мистер Эр пустился в пляс и хлопнул меня по спине.

— Ну, Хитклиф, — сказал он, — пока у вас всё идёт отлично. Гостям вы приглянулись. Миссис Дэнт не осталась равнодушной к вашим beaux yeux noir[10]. Полковник считает вас молодчагой и отличным примером для Линтона.

— Приятно слышать.

— А сам Линтон-то — краснеет, бледнеет, смеётся, оживлён — совсем не тот сдержанный молодой человек, каким я его помню. Вы с ним уже не разлей вода. Околдовали вы его, что ли?

— Я просто встретил его радушно, как вы меня учили.

— Хмм… тут что-то большее. Я читаю в ваших матовых зрачках предупреждение… всем, кто посягает на их секреты. Но поговорим позже. Ингрэмы ждут.

Мы вошли в холл; после яркого солнечного света я поначалу ослеп. Когда глаза привыкли к полутьме, я увидел, что мистер Эр приветствует высокую, надменную брюнетку, судя по возрасту — вдовствующую леди Ингрэм. На кушетке полулежал, томно обмахиваясь шляпой, юноша: молодой лорд Ингрэм, не успев остынуть от лондонских развлечений, спешил окунуться в скромные сельские удовольствия.

Я перевёл глаза на дочерей леди Ингрэм. Обе девушки, без сомнения, были хороши собой. Однако красота одной из них дышала заносчивостью и самоуверенностью. Под этой совершенной оболочкой я с первого взгляда скользнувших по мне карих глаз угадал скрытый, смертельно опасный яд.

Впрочем, по правде сказать, эта цветущая молодая женщина ничем не заслужила такой обидной характеристики и если провинилась в чём, так только в излишнем пристрастии к белым лентам, в избытке украшавшим её соломенную шляпку; посему я поборол предубеждение и, как положено, засвидетельствовал своё восхищение обворожительной достопочтенной мисс Бланш Ингрэм. Однако, должен сознаться, я обрадовался, заслышав шаги на дорожке и увидев, что идут наши гости с розами. Дэнты знали Ингрэмов давно, а вот Эдгар видел впервые, и его ждало приятное знакомство.

Линтон с охапкой белых роз, как Аполлон, стоял в освещённом солнцем дверном проёме. Словно в пантомиме (ибо я впал в то подобие транса, которое иногда нападает на меня в толпе — звуки исчезают, а время как бы растягивается) мисс Ингрэм вступила в освещённый прямоугольник и гордо протянула руку. Линтон изящно согнулся в поклоне (прядь его золотистых, светящихся на солнце волос коснулась девичьей руки) и вручил розы.

Картинка, достойная всяческого восхищения, скажешь ты, но на меня она произвела обратное действие: в тот миг, когда я увидел Эдгара Линтона и Бланш Ингрэм вместе — богатых, красивых, уверенных в себе, — всякое очарование покинуло их. Всё стало грубым и фальшивым — весёлая болтовня гостей, яркий солнечный свет, многократно отражённый в зеркалах. Остался страх, и он сгущался вокруг Линтона.

Если до сих пор моё сознание, как волшебный фонарь, проецировало на него твой облик и поверх стёртой ненависти писало «дружба», звучавшее обетованием счастья, — теперь словно кто-то задул свечу. Твоё лицо погасло, остались мрак и враждебность. Линтон по-прежнему казался красивым, как бог, но это было мстительное божество. Если он и удостоит протянуть мне руку, это будет длань разящая, а не благословляющая.

Я понял, что все мои грёзы о братской любви были не чем иным, как суетным порождением одиночества. Нас разделяла Кэтрин Эрншо, но ещё больше разделяло несходство наших рождений, наших характеров, всей нашей сути. Его сердечность была снисходительностью, если не прикрытием неприязни. Я должен держаться начеку.

В это время вошёл Джон с письмом для хозяина; прочитав, мистер Эр отозвал меня в сторонку и попросил съездить в Милкот к адвокату по делу, которое необходимо уладить сегодня же. Я согласился с такой готовностью, что он почти огорчился; успокоило его лишь обещание вернуться как можно скорее. Однако торопится я не стал — новообретённый взгляд на мир выбил меня из колеи и поверг в мрачное настроение; поездка верхом давала счастливую возможность прийти в себя. Вернулся я только после чая; гости уже сидели в гостиной.

Проходя мимо живой изгороди, где было уже совсем темно, я услышал обрывки фортепьянных арпеджио и гамм, извлекаемые каким-то пианистом поискуснее мистера Эра. Приближаясь к дому, я увидел, что кусты озарены падающим из окон светом — похоже, двадцать четыре свечи в хрустальном канделябре горели весь день. Ближайшее окно было растворено, тонкие занавески, колыхавшиеся на ветру, казалось, зазывали меня внутрь. Музыка смолкла, раздался смех, я уловил запах горячего воска. Вместо того чтобы войти в дом, я свернул с дорожки, пролез через кусты и заглянул в окно.

Занавеска хлестнула меня по лицу; ветер отнёс её дальше, и я увидел гостиную.

Пол был чуть выше уровня земли, на которой я стоял, — то ли это, то ли яркий свет канделябра придавал гостям ореол движущихся по сцене нарисованных богов. Они образовали две группы (ни в одной из них не было Эдгара Линтона) — вокруг карточного стола у дальней стены и у пианино, ближе ко мне. За инструментом сидела мисс Бланш Ингрэм. Она улыбалась мистеру Эру, повернувшись так, чтобы он лучше видел белозубую улыбку и молочную белизну обнажённых плеч. Мистер Эр стоял, склонив голову набок, его лицо выражало шутливый вопрос, как всегда после сказанной остроты. Обычное после этого пожатие плеч вызвало новый взрыв смеха.

10

Прекрасным чёрным глазам (фр.).