Лазо

Вся революционная печать Дальнего Востока, все общественные организации, профсоюзы резко протестовали против провокационного выступления и зверств японской военщины 4–5 апреля 1920 года. Они требовали освобождения Лазо, Луцкого, Сибирцева и всех остальных.

5 апреля временное приморское правительство остановило вручить дипломатическому представителю Японии в Сибири Мацудайра ноту по поводу вооруженного выступления японского командования во Владивостоке. Были предъявлены требования освободить арестованных японцами лиц, очистить занятые интервентами здания, дать объяснения, извинения и гарантии, что подобные явления не повторятся, возвратить оружие, прекратить самочинные обыски и аресты.

14 апреля приморское правительство вручило председателю японской дипломатической миссии и начальнику штаба японских войск протест против ареста членов военного совета товарищей Лазо, Сибирцева и Луцкого.

В этом протесте говорилось:

«В ночь с 4 на 5 апреля японскими военными властями арестованы в помещении следственной комиссии члены военного совета Лазо, Луцкий и Сибирцев.

Несмотря на заверения японского командования, что названные лица будут освобождены в ближайшие дни, вокруг имен этих лиц создалась такая непроницаемая тайна, что по городу стали распространяться самые упорные, волнующие массы слухи об их исчезновении.

Слухи эти тем более крепнут, что жена Лазо, получившая от японских властей разрешение на свидание, несмотря на упорные поиски, не могла установить его местопребывание.

Временному правительству поступило заявление, сделанное 12 апреля в 6 часов вечера японским представителем о том, что начальник штаба 13-й дивизии предоставил жене Лазо найти своего мужа, но она не могла его найти».

На требования общественных организаций освободить членов военного совета японские власти отвечали сначала молчанием, а затем гнусной ложью.

На страницах японо-белогвардейской газеты «Владиво-Ниппо» 22 апреля появилась заметка: «По достоверным, имеющимся в нашем распоряжении сведениям, Лазо не был арестован японским командованием, так как оно принципиально не арестовывает идейных политических деятелей».

В этой заметке, озаглавленной «К судьбе «товарища» Лазо», его убийцы писали, что товарищ Лазо, «влекомый заманчивой прелестью свободной жизни среди сопок, вновь ушел туда со своими верными партизанами».

26 апреля приморское правительство получило ответ японского командования, переданный через телеграфное агентство «Роста», озаглавленный «К судьбе Лазо и других». Начальник штаба японских войск генерал Янагаки уклончиво сообщал, что «среди задержанных японскими войсками лиц, указанных в вашем отношении, не имелось, и, кроме того, считаю долгом довести до вашего сведения, что все задержанные уже несколько дней тому назад освобождены» [50].

В ответ на эту наглую ложь на страницах краевого органа партии «Красное знамя» было помещено письмо, в котором давалась резкая отповедь провокаторам из «Владиво-Ниппо».

В этом письме были подробно изложены обстоятельства, при которых Лазо, Луцкого и Сибирцева арестовали в помещении следственной комиссии.

«Заявление японского командования о том, — говорилось в письме, — что среди арестованных не значились Лазо, Луцкий и Сибирцев, не соответствует действительности. Честь японского народа требует, чтобы дан был ясный и точный ответ, куда они девали и что сделано с арестованными нашими товарищами Лазо, Сибирцевым и Луцким».

— Где Лазо?

Этот вопрос, обращенный к японским интервентам и японскому правительству, оставался без ответа.

Арестованные вместе с Лазо товарищи рассказывали, что 8 апреля вечером Лазо был сфотографирован, а 9-го в шесть часов утра пришел японский переводчик и приказал Лазо, Луцкому и Сибирцеву итти за ним. На вопрос Лазо, брать ли с собой вещи, переводчик сказал: «Нет, не надо, тут недалеко». Они были уведены.

И с тех пор никто из друзей, близких и товарищей ни Лазо, ни Луцкого, ни Сибирцева не видел…

Страшная истина о гибели мужественных коммунистов была раскрыта только после освобождения Дальнего Востока от интервентов и белогвардейцев.

Путем опроса свидетелей, проверки документов было установлено, что сначала Лазо, Луцкий и Сибирцев из здания следственной комиссии были увезены в казармы Гнилого Угла, но так как родные и близкие открыли их местопребывание, то арестованных перевезли в японский штаб.

Из японского штаба Лазо, Сибирцева и Луцкого перевели в японскую контрразведку, откуда в середине апреля, ночью, они были направлены в одну из жандармских частей на Первой Речке, где их пытали.

В конце мая 1920 года японская контрразведка отправила — товарищей Лазо, Луцкого и Сибирцева в теплушке воинского поезда на станцию Муравьев-Амурский (ныне станция Лазо) и передала их в руки банд Бочарова и Ширяева, орудовавших по всей линии от станции Иман до Владивостока (по договору с японским командованием революционные части были отведены за тридцатый километр от линии железной дороги).

После жестоких пыток и издевательств над героями бандиты набросили на них мешки и перенесли в депо на один из паровозов, с которого предварительно была удалена бригада.

Лазо вынули из мешка первым. Палачи пытались втиснуть его в паровозную топку живым. Завязалась борьба. Обладая большой физической силой, Лазо, несмотря на перенесенные мучения, отчаянно сопротивлялся. Тогда палачи ударили его чем-то тяжелым по голове и в бесчувственном состоянии втолкнули в топку…

Эту страшную расправу видел машинист паровозной бригады, притаившийся за будкой, недалеко от паровоза.

Луцкий и Сибирцев были расстреляны в мешках, после чего палачи и их бросили в паровозную топку.

Машинист, шатаясь от ужаса, бежал от этого страшного места.

Так погибли от руки трусливого и злобного врага несгибаемые борцы за дело трудящихся, за освобождение родины коммунисты Сергей Лазо, Всеволод Сибирцев и Алексей Луцкий.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

«…Каждый партизан, солдат, каждый матрос до тех пор не уйдет со службы, не оставит своего оружия, пока иностранная интервенция не будет прекращена и мы не воссоединимся с Советской Россией».

Эти слова Лазо крепко помнили бойцы и командиры организованной партией Народно-революционной армии и партизаны Дальнего Востока. Они воспринимали их как завещание любимого руководителя, товарища и друга и продолжали борьбу с врагами с новой силой.

Новые тысячи патриотов заполняли тайгу Приморья и Приамурья. Партизанские отряды наносили японским захватчикам и белогвардейцам все более чувствительные удары. И борьба эта дала в итоге «боевые ночи Спасска, волочаевские дни», когда японо-белогвардейские банды были окончательно разгромлены.

Убедившись в провале своей авантюры, в ее бесплодности, японские интервенты 24 октября 1922 года на разъезде Седанка, под Владивостоком, подписали советским командованием соглашение. По этому соглашению японские войска должны были очистить Владивосток и прилегающие острова и покинуть советскую территорию не позднее шестнадцати часов 25 октября 1922 года.

В тот же день, 25 октября, трудящиеся Владивостока радостно встретили входившие в город героические части Народно-революционной армии. Войска шли под несмолкаемый гул приветствий всего населения, их засыпали цветами.

Более четырех лет интервенты и их наемники — белогвардейцы терзали Дальний Восток. Десятки тысяч лучших сынов и дочерей Советской России отдали свою жизнь за то, чтобы освободить Приморье, Приамурье, Забайкалье от империалистов США, Англии, Италии, Франции, Японии и от внутренней контрреволюции.

16 ноября ВЦИК РСФСР постановил объявить «Дальневосточную республику в теперешних ее пределах, включая оккупированную иностранными войсками зону, нераздельной составной частью РСФСР».

20 ноября в своей речи на пленуме Московского совета В. И. Ленин говорил:

50

«Красное знамя» № 60, 1920.