Лазо

— Лука! Лыба!.. Яичко!.. — нараспев оповещали они покупателя о своем скромном ассортименте товаров.

Над бухтой Золотой рог висели густые космы черного дыма, выбрасываемого из труб многочисленных пароходов и катеров. Звонко лязгали тяжелые якорные цепи, гудели сирены, визжали подъемники.

Трудовой день начался.

В море появились далекие дымки. Это шли суда из Канады и Японии. Они везли колесные скаты, цилиндры, котлы, вагоны и паровозы. Из пакгаузов на иностранные пароходы отгружали рыбу, морскую капусту, строевой лес, бобы, зерно и прочие грузы.

Все дышало мирной спокойной жизнью.

Но что это?

В полдень из-за острова Аскольда, скалистые берега которого отчетливо видны из Владивостокского порта, появились военные суда. Их нетрудно было узнать по вымпелам — белые полотнища с красными кругами. Впереди грузно шел крейсер, а за ним — два миноносца. Обогнув гранитный мыс острова, суда разошлись в разные стороны: крейсер направился к Золотому рогу, а миноносцы — к корейским берегам. Вскоре, просигналив с борта приказ «очистить место», в бухту вошел крейсер японского военного флота «Ивами». Теснее стали прижиматься к берегам океанские пароходы, расчищая дорогу нежданному гостю.

Весть о приходе японского крейсера быстро распространилась по всему городу. На набережную сбегались толпы людей.

Какие-то подозрительные личности с напряженным любопытством прислушивались ко всему, что говорилось вокруг. Безукоризненно выбритые, прилично одетые господа протискивались между чумазыми куртками и пиджаками рабочих и исподволь заводили речь о том, что японцы-де ничего дурного никому не сделают и протестовать против них не следует. Но среди простых, людей эти разговоры не имели успеха.

Владивостокский совет послал японскому консулу решительный протест против самовольного прихода крейсера в русские воды. Ответ был получен в обычно вежливом японском стиле. Сообщалось, что военные суда посланы во Владивосток «с целью защиты своих подданных», что Япония нисколько не намерена вмешиваться «в вопрос о политическом устройстве России». Но всем было ясно, что приход крейсера — начало открытой интервенции.

Через два дня, 14 января, близ острова Аскольда появился английский крейсер «Суффольк». Прошло еще три дня, и в бухте бросил якорь второй японский крейсер, «Асахи». Вскоре в бухту Золотой рог пожаловал и американский крейсер «Бруклин».

Из всех нор вылезли на белый свет враги Октябрьской революции.

На Светланской улице близ порта в шикарном ресторане Кокина по вечерам собирались иностранные представители — штатские и военные; меньшевики, эсеры, кадеты, японские шпионы, спекулянты и шансонетки. Под переливы скрипок, гобоев, под звон бокалов шумная компания дельцов бурно спорила о том, кому достанутся горные богатства края — японцам или американцам.

Японцы уверяли, что их деловые круги не пожалеют денег, чтобы по-настоящему заняться добычей полезных ископаемых, а американские офицеры советовали своим партнерам по интервенции не строить воздушных замков: «наш капитал с гораздо большим успехом может разрабатывать дальневосточные недра». А когда споры разгорались особенно горячо и страстно, часто раздавался голос изрядно подвыпившего, экспортированного из США анархиста Двигомирова, известного в то время во Владивостоке демагога:

— Не болтайте, господа, глупостей. Все богатства принадлежат мировому человечеству. Никаких японцев и американцев! Все люди — братья. Разделим все блага между всеми поровну и будем счастливы.

Этот Двигомиров своими демагогическими криками о всеобщем разделе благ мира имел вначале некоторое влияние среди отсталой части рабочих. Чуть ли не ежедневно на самых людных улицах Владивостока, в порту, около мастерских появлялась его долговязая фигура с жирным лоснящимся лицом и выпученными рачьими глазами. Одевался он «под рабочего». На нем обычно была черная косоворотка и пиджак. Вокруг этого «пророка грядущей жизни» постоянно толпились какие-то подозрительные личности обоего пола.

Вздумает «пророк» обратиться с речью к народу — его приспешники мигом сооружали из досок и пустых ящиков импровизированную трибуну. Взобравшись на нее, Двигомиров простирал в направлении порта и его складов свои длинные руки и, словно зловещая птица, начинал громко кричать:

— Люди! Перед вами огромные богатства. Все это создано вашими руками — вы хозяева. А Совет вам ничего не даст. Слушайте нас, анархистов!.. Мы говорим: берите все, это все ваше. Разделим все блага мира и будем счастливы. Да здравствует анархия — мать порядка!..

Владивостокские рабочие вскоре роняли и по достоинству оценили подлинную сущность этого «пророка» и его «идеи». Где бы он ни выступал, его обычно с позором сгоняли с трибуны. При этом часто возникали скандалы, драки, устраиваемые самими же анархистами.

Огромный вред приносил советской власти Двигомиров со своей бандой. Японцы получали лишний козырь для оправдания интервенции: Советы-де не в состоянии обеспечить «проживающим во Владивостоке и его окрестностях японским гражданам» тишину и спокойствие. Меньшевистская газетенка «Далекая окраина» публиковала речи Двигомирова и тут же комментировала их: вот, мол, еще одно доказательство несостоятельности советской власти — в городе процветает анархия.

Советам, опиравшимся на передовые массы рабочих, приходилось проводить особенно четкую и твердую 'политику, чтобы в окружении многочисленных темных сил создавать вооруженные отряды Красной гвардии, укреплять милицию и с их помощью поддерживать в городе революционный порядок.

Черные тучи сгущались с каждым днем все больше и больше.

Никакими средствами не гнушались империалисты, чтобы мешать нам строить новую, свободную жизнь.

Борясь против саботажа капиталистов, стремившихся закрыть предприятия и создать безработицу, советские организации установили рабочий контроль на заводах, фабриках, в порту, на таможне, в горной промышленности. Империалисты через своих консулов во Владивостоке ежедневно по любому поводу посылали протест за протестом. Они защищали белогвардейцев, протестовали против рабочего контроля, против назначения комиссаров в банк, на почту, телеграф, таможню, против собраний матросов, против национализации заводов и фабрик, даже тех, которые разрушались, брошенные капиталистами, против репрессий по отношению к саботажникам и вредителям, подкрепляя свои протесты присылкой новых военных кораблей.

Слабо развитое тогда в Приморье сельское хозяйство не могло обеспечить население собственным хлебом. Ежегодно по соглашениям китайские экспортные конторы поставляли в Приморье пшеницу и другое зерно. Консулы США, Англии, Франции в Харбине сговорились с белогвардейским генералом Хорватом, бывшим в то время управляющим Китайско-Восточной железной дорогой, и бежавшими из России главарями российской контрреволюции и объединенными усилиями заставили китайских чиновников закрыть границу. Лишь после решительного протеста партийных, советских, профсоюзных и всех других общественных организаций Дальнего Востока и Сибири, поддержанного китайскими и корейскими рабочими, китайские власти вынуждены были пропустить через границу закупленную в Маньчжурии пшеницу в Приморье.

По всему Дальнему Востоку и Сибири начали возникать подстрекаемые международным капиталом вооруженные банды. Помимо Семенова, появились атаманы Орлов, Калмыков и многие другие. То там, то здесь вспыхивали белогвардейские мятежи. 6 марта атаман Гамов захватил власть в Благовещенске. Недолго, правда, пришлось ему хозяйничать в городе. Через несколько дней революционные войска разгромили мятежников. Гамов вместе с эсером Кожевниковым, бывшим комиссаром Временного правительства по Амурской области, и жалкими остатками банды бежал за границу, ограбив казначейство на тридцать семь миллионов рублей.

Едва затихли пушки под Благовещенском, пришли вести о том, что империалисты совместно с предателями родины Гучковым, Колчаком и Путиловым разработали план военной интервенции. По этому плану Уссурийскую дорогу должна была занять Америка, Амурскую и Забайкальскую, до Иркутска, — Япония.