Скажи "Шалом"

Но я не хотел мириться с Цвиньиной особой привычкой отправлять свои надобности и стал проводить с ней хорошо продуманную воспитательную работу:

— На ковер мочиться запрещено, — говорил я ей медленно и отчетливо, назидательно поднимая палец. — Запрещено, слышишь? Запрещено! Фу! — И с каждым повторением мой голос становился все строже, а палец все выше. С другой стороны, я осыпал ее всяческими похвалами, ласками и лакомыми кусочками, если она хоть раз по ошибке совершала свое дело на клумбе, которая тогда еще выглядела ухоженной, прежде чем под воздействием быстрорастущих зубов Цвиньи перейти в дикое состояние. Вероятно, Цвиньи вывела из всех моих разнообразных усилий лишь то заключение, что это двуногое, то раздраженное, то ласковое существо, с которым ей приходится иметь дело, очень уж капризное. Кто их разберет, этих людей…

Поскольку Цвиньи оказалась не в состоянии воспринять хотя бы элементарные требования гигиены, мне пришлось использовать новые, более утонченные приемы воспитания. Я применил своего рода повышающую шкалу. Вначале я хотел ее приучить к тому, чтобы она не писала на красный ковер, а только на другие цвета, а затем начать выманивать ее из дома, так чтобы она могла реализовать свои потребности на свободе, например, в соседском саду. С этой целью я прежде всего покрыл наш красный ковер серым и предложил за каждое серое пи-пи колбаску в качестве премии. Через две недели, когда Цвиньи уже приучилась к серому ковру, я снова открыл красный. Цвиньи, которая как раз находилась в саду, с радостным тявканьем бросилась в дом и тут же пописала на красный ковер. Понятно, что собаки всегда остаются верными существами.

Но мой запас педагогических приемов не был исчерпан. Я решил пробудить в сердце Цвиньи любовь к природе, — купил длинный зеленый поводок и ходил с ней каждую ночь в Петах-Тикву. Прекрасная прогулка по прекрасной местности, особенно, при лунном свете. Правда, Цвиньи на протяжении всего пути пыталась вырваться и направиться обратно. Она успокаивалась только у самого дома, и едва я открывал дверь, присаживалась на красном ковре и немедленно делала свое дело.

Со временем я стал спрашивать себя, зачем мне все это надо, и кому это может понравиться. Я пытался обсудить проблему с женой. Она порекомендовала мне французского философа Руссо, который приобрел известность своим тезисом, что все, что от природы, что естественно, то не безобразно. Другим словами: это естественно, что Цвиньи всегда писает только на ковер. Ну, и что прикажете делать с природой, с ее неограниченными возможностями? Однажды утром, когда г-жа Камински в очередной раз пришла с косточкой для собаки, я поделился с ней гигиеническими трудностями Цвиньи и получил от нее следующий совет:

"Это оттого, что вы ее плохо воспитывали. Потому что вы не знаете, как обращаться с собаками. Потому что вы за ней неправильно ухаживали. Вы должны каждый раз, когда она использует красный ковер, вы должны ее каждый раз мордой в него тыкать, и вы должны ее отлупить как следует и вышвырнуть в окно. Вот как надо поступать".

Хотя я и не приветствую телесные наказания, но я так и сделал. Цвиньи зашла, села и помочилась — я ткнул ее туда мордой, шлепнул и выкинул в окно. Процедура повторялась по несколько раз на дню, но я был непоколебим. Это стало целью моей жизни — отучить Цвиньи от ее дурных мочеприседаний. Медленно, очень медленно проявлялись плоды моего терпеливого труда. Все-таки Цвиньи кое-что запоминала и кое-что усваивала. А я не ослаблял своих усилий.

И знаете, хотя она все еще писает на красный ковер, но потом немедленно сама прыгает в окно без малейшей помощи с моей стороны и там, снаружи, ждет моей похвалы и лакомства. Все-таки, хоть маленький, но успех.

В погоне за мышами

Стояла ветреная, во всех отношениях неприятная ночь, когда где-то после двух часов я услышал приглушенный, суетливый шорох в нашем бельевом шкафу. Моя жена, самая лучшая из всех жен, тоже отошла из царства сна и с затаенным дыханием вслушивалась в темноту.

— Мышь, — прошептала она. — Вероятно из сада. Ох, что же делать, что же делать? Господи, Б-же, что же нам делать?

— Пока что ничего, — ответил я с уверенностью мужчины, который в любой ситуации сохраняет достойный вид. — Надеюсь, она как-нибудь выберется из открытых ящиков…

Но она не выбралась из открытых ящиков. Даже наоборот. Утренние лучи осветили следы нашествия грызуна: две растерзанных скатерти.

— Чудовище! — воскликнула моя жена в приступе гнева. — Это чудовище следует уничтожить!

Следующая ночь застала нас за работой. Мы чутко прислушивались, как мышь скребется в деревянную стену — между прочим, излюбленное лакомство каждой мыши — и, дождавшись, внезапно включили свет и прыгнули. Я сжимал в руке веник, в глазах моей супруги полыхал огонь. Я распахнул дверь шкафа. На второй полке, справа внизу, сидело и тряслось маленькое серое существо. Оно дрожало столь сильно, что даже длинные волосы на ее подбородке покачивались то влево, то вправо. И только маленькие, с булавочную головку, черные глазки пытливо всматривались в опасность.

— Ой, гадость, — пискнула самая лучшая из всех жен, боязливо прячась у меня за спиной. — Но посмотри, как боится эта бедная тварь. Ты ведь не посмеешь ее убить, правда? Выкинь ее обратно в сад.

Привыкший исполнять маленькие прихоти моей маленькой жены, я протянул руку, чтобы ухватить мышонка за хвостик. Но мышонок нырнул в простыни. А пока я вышвыривал простыни одну за другой, он спрятался между скатертями, а потом между полотенцами. А потом между салфетками. И когда я опустошил весь бельевой ящик до дна, я увидел маленького мышонка уже под диваном.

— Ах, ты, глупый мышонок, — сказал я вкрадчивым голосом. — Неужели ты не видишь, что я хочу тебе только добра? Что я всего-навсего хочу вынести тебя в сад? Скажи, глупыш! — И я со всей силы бросил в него веник.

После третьей неудачной попытки мы перетащили диван на середину комнаты, но к тому времени мышонок уже давно сидел на книжной полке. Благодаря недюжинной силе моей жены, прошло всего полчаса, прежде чем мы сняли все книги с полок. Но низкое животное явно злоупотребляло нашими усилиями, этот дьявол спрыгнул с полки и спрятался под креслом. И в это мгновение мое дыхание прервал тяжелый удар.

— Эй, ты поосторожней с ним, — предупредила меня самая лучшая из всех жен. — Это же такое нежное крошечное создание!

— Ничего, ничего, — скрипел я в ответ, выползая из-под рухнувших полок и расставляя их друг на друга. — Вот только поймаю эту скотину и отдам ее в лабораторию на опыты над живыми объектами…

Около пяти утра мы доползли до постели в состоянии полного духовного и физического истощения. А мышонок всю ночь грыз изнутри наше кресло… Пронзительный крик вырвал меня из сна рано утром. Жена указывала дрожащим пальцем на наше кресло, в котором красовалась дыра размером с кулак:

— Это уж слишком. Давай вызовем санэпидстанцию!

Я позвонил в один наш известный санитарно-эпидемиологический институт и рассказал историю прошедшей ночи. Руководящий, дважды главный инженер сообщил мне, что его организация не обслуживает столь мелкие случаи, поскольку сражается только с большими популяциями мышей. Рассудив, я счел бессмысленным выводить в собственном шкафу новые многочисленные поколения мышей, поэтому зашел в ближайший скобяной магазин и купил мышеловку. Моя жена, женская душа, хотя и протестовала против "варварского орудия", но позволила убедить себя тем, что эта мышеловка — отечественный продукт, а значит, так и так не будет функционировать. Под тяжестью этого аргумента она даже согласилась предоставить мне маленький кусочек сыра. Мы поставили мышеловку в темном углу, и потому никак не могли уснуть. Каждый скребущий звук в моем письменном столе настораживал нас.

Внезапно вся спальня погрузилась в полную тишину. Жена широко распахнула глаза от ужаса, а я спрыгнул с кровати с громким торжествующим возгласом. Однако, этот торжествующий возглас сразу же перешел в болезненный рев: мышеловка захлопнулась и мой большой палец тут же превратился в какое-то подобие мясного салата. Жена немедленно принялась прикладывать мне горячие и холодные компрессы, явно пытаясь что-то скрыть своими хлопотами. Как оказалось, она все время переживала за жизнь маленького мышонка.