Страница 2 из 52
Геула, грузная и достаточно безобразная супруга Амица Дольникера, стояла у постели больного, с трудом сдерживая гнев. Она вернулась домой довольно поздно после тяжелого дня в Организации женщин, безразличных ко всему, и обнаружила мужа храпящим на полу у заваленного бумагами кресла, несмотря на радио, отчаянно вопящее народные танцы.
— Госпожа Дольникер, — резко заявил профессор, — буду откровенен: даже небольшое волнение вашего мужа может привести к непоправимому.
Дольникер покраснел, на его лбу вздулись жилы.
— Что может случиться? — прохрипел он.
—
Инфаркт
.
— Слышишь, Дольникер… сдохнешь как собака, если не будешь себя беречь.
— Только радикальное изменение образа жизни может спасти господина Дольникера. Если он будет по-прежнему вести жизнь высокопоставленного политика…
— Я не политик, — прошептал больной, — я —
государственный деятель
.
— С точки зрения медицины это одно и то же. Нам придется значительное время быть вдали от политической жизни. Избегать всего, что может стать причиной волнений. Имеются в виду и всевозможные развлечения.
— Ты слышишь? — жена повысила голос. — Теперь тебе выступать нельзя!
— Во всяком случае, первый месяц отпуска, — подтвердил врач, — затем, если появятся признаки выздоровления, мы разрешим вам выступать раз в неделю перед публикой, как можно более вам симпатизирующей.
Тут произошло знаменательное событие. Амиц Дольникер, символ поколения завоевателей и строителей страны, расплакался.
— Смотрите, Дольникер, — успокоил его Зеев голосом, преисполненным понимания, — мы оба поедем на два месяца в Швейцарию. Оттуда будем поддерживать постоянную телефонную связь с Центром партии…
— На мой взгляд, это не решение, — отреагировал профессор, — господин Дольникер должен сжечь за собой все мосты. Ему нужно удалиться как можно дальше от городской жизни.
— Господа! — взывал Дольникер к профессору, заламывая руки. — Но подумайте и о стране!
— Быстрейшее выздоровление Амица Дольникера — это и есть максимальная польза для страны.
Это заявление нашло отклик в сердце ослабевшего государственного деятеля. Дольникер сдержал свои чувства и приподнялся в постели:
— Товарищи! Я готов!
— Браво! — зааплодировал профессор, но Геула тут же заставила его умолкнуть:
— Прекратите, профессор! Дольникер только говорит. Он не может жить без собраний, журналистов, радио…
— Да будет вам известно, госпожа, — закричал Дольникер, — что я уеду инкогнито в такую заброшенную деревню, где не будут даже знать, кто я! Если такая у нас вообще существует.
— Такого места нет, — сказал Зеев, — лучше поедем-ка в Швейцарию на пару месяцев.
— Это невозможно из принципа, — заявил политик, — я дал обет никогда не покидать Страну Израиля, разве только в силу правительственной миссии.
— Это можно уладить, — пробормотал Зеев, но тут в дверь позвонили. Геула открыла дверь и известила:
— Шолтхайм из продовольственного концерна
«Тнува»! Теперь! В одиннадцать ночи!
* * *
Кабинет Дольникера соответствовал общему состоянию квартиры. Посреди узкой комнаты стоял тяжелый письменный стол в стиле барокко, на нем валялась куча брошюр, ежегодников, специальной литературы. Страницы большинства книг были не разрезаны. В углу на потертой стойке красовалась скульптура хозяина кабинета — творение итальянского скульптора-сиониста 30-х годов. Над столом висела видавшая виды люстра с восемью плафонами, причем только один из них распространял по комнате тусклый свет.
— Добрый вечер, Шолтхайм, садитесь.
Политик принял гостя, одетый в пижаму.
— Давайте к делу. Что там у вас?
Это был снова тот самый Дольникер, вырубленный из твердого материала, «пестик в ступке», каким знали его приближенные десятки лет.
Директор «Тнувы» почтительно поклонился. Он пришел с просьбой — срочно нужны 600 000 лир из фонда ссуд для регионального развития.
— Вам повезло, Шолтхайм, что вы не опоздали на день. Свяжитесь с кредитной комиссией.
Я не
возражаю
.
— Просто не знаю, как вас благодарить.
Дольникер сидел за столом, задумавшись.
— Я так понимаю, что «Тнува» связана с самыми отдаленными точками провинции…
Зеев начал покашливать, но не сумел помешать шефу, ставшему вдруг весьма серьезным.
— Назовите-ка, Шолтхайм, самые удаленные и изолированные из ваших деревень.
Шолтхайм посмотрел на политика с удивлением и через некоторое время ответил:
— В восточной части Верхней Галилеи, почти на границе с Ливаном, есть деревня, о которой практически никто не знает. Я знаком с ней лишь потому, что ее жители поставляют нам весь тмин в стране.
— Тмин? — враждебно воскликнул Зеев. — Что такое тмин?
— Так называются, дорогой друг, маленькие черные зернышки на тминном хлебе, — продемонстрировал свою знаменитую эрудицию Дольникер, сопровождая ответ саркастической улыбкой, — ну, что скажете?
— Я скажу, что скоро сезон дождей.
— Ничего. Запасемся зонтиками.
— Извините, — промямлил Шолтхайм, скользя смущенным взглядом между политиком и его секретарем, — о чем вы говорите? В этой деревне нет ничего особенного. Это совершенно изолированное место, просто кусок болота. Я вспомнил его лишь потому, что вы спросили… Я не понимаю…
— Как называется это место?
— Эйн Камоним. Тминный ключ, — смущенно пробормотал Шолтхайм.
Глава 2
Где-то в стране
Большой грузовик «Тнувы» мчался по извилистому шоссе Верхней Галилеи. Дольникеру и его секретарю поездка, длившаяся с утра, уже успела изрядно поднадоесть. Они сидели в кабине, прижавшись друг к другу, время от времени разминая затекшие мышцы. С подъемом в горы пейзаж стал однообразным, солнце нещадно раскаляло кабину.
— Дружок, — обратился Дольникер к водителю, — сколько еще осталось до Эйн Камоним?
— Минимум два часа, господин. От развилки поедем по грунтовке.
— Почему не строят шоссе до конца? — поинтересовался секретарь.
Водитель объяснил, что, кроме него, никто туда не ездит.
— Слышите, Дольникер, — заметил секретарь, — я же говорил, надо было ехать на нашей машине.
— Храни нас Бог, — ответил Дольникер, — но как бы я смог остаться инкогнито, если бы приехал на машине партии? Я надеюсь, — обратился он к водителю, — что и вы будете держать все в секрете.
Лицо водителя приобрело торжественное выражение. Политик вынул из желтого портфеля газетные вырезки и глянул в них:
«Амиц Дольникер отправляется в отпуск
Амиц Дольникер отправился в оздоровительный
отпуск
в
уровне».
Сердце политика радовалось этой «сенсации». Никто не знает, где он. В этом есть элемент тайны, которая всегда пробуждает общественный интерес.
— Дружок, — спросил он водителя, — когда в деревню приходят утренние газеты?
— Не приходят.
— А как же следят жители за происходящими событиями?
— Не следят.
Странное молчание воцарилось в кабине.
— Прекрасно, — заметил Дольникер слабым голосом, — это будет полнейший перерыв — для моего выздоровления. Без прессы, без шума…
— И без электричества, — добавил секретарь.
— Вам там понравится, — утешил водитель, — вы будете среди порядочных и тихих евреев, живущих своей жизнью и совершенно не интересующихся этим безумным миром. Говорят, что их предки были лесорубами в Русинских лесах в Северной Венгрии и во время погромов они наняли какого-то агента, обещавшего вывезти их в Америку. Но он был сионистским функционером и вместо Америки привез их сюда. Потом они получили деньги от барона Ротшильда и поселились в этом сумасшедшем месте. Говорят, они еще долгие годы думали, что находятся в Америке. Вообще-то, если вникнуть в суть дела, неважно, что думают в этом забытом Богом месте.