Страница 10 из 52
Дочь сапожника, та самая маленькая блондинка, что сидела рядом с господином опекуном, пыталась толкнуть отца, но он рявкнул на нее, чтоб она замолчала:
— Отстань от меня, Двора, я старше цирюльника, и с ногой у меня не в порядке. Господи, как было бы хорошо, если б мне не пришлось ходить пешком несколько дней.
— Я охотно бы удовлетворил вашу просьбу, господа, — оправдывался Дольникер, — но что я могу сделать — ведь у вас, господин Гурвиц, нет общественной функции в деревне! Право на пользование транспортом принадлежит старосте, и поскольку в настоящее время цирюльник составляет списки товаров, то и транспорт находится в его распоряжении.
— Я не понимаю, — вскипел сапожник, — почему телега положена этому типу, самому глупому во всей деревне?
— Ибо он — староста, господа.
— А если я буду старостой или черт знает кем, так я смогу ездить в телеге?
— Без всякого сомнения.
— Ну, это можно уладить. Цирюльник — мой друг, — вздохнул Цемах Гурвиц, встал и заковылял к Хасидову.
— Залман, — сказал он, дружески похлопав цирюльника по плечу, — знаешь что? Я забираю у тебя ведение списков для «Тнувы». Это несправедливо, когда все вешают на одного…
— Слава Богу! — вздохнул цирюльник с облегчением, как будто камень у него с души свалился, но вдруг выкрикнул «Оооой!» и с кислой миной потер под столом ушибленную лодыжку.
— Залман хочет сказать, — заявила супруга цирюльника, — что ты, Цемах, слишком занят для этого и не умеешь читать и писать и ты не очень де-факто, понимаешь.
— Женщина, — прохрипел Гурвиц, — не тебя я спрашиваю, а Залмана!
— Я думаю, — вздохнул Залман, — что пока оставим как есть.
Сапожник сел и похлопал цирюльника по плечу, на этот раз с отвращением.
Он вернулся на свое место и с обидой сказал:
— Маленький цирюльник стал большой сволочью.
— Ясно, — сказал Дольникер, — ведь он староста.
* * *
Этот вечер запомнился Дольникеру замечательными событиями. Он набил брюхо всякими запрещенными ему вещами, начиная со шкварок и кончая кислой капустой. Он выпил также и водки, дойдя до состояния легкого подпития, и боли в побитом теле как не бывало. Он беседовал со множеством крестьян почти на равных, и сердце его переполнялось чувством благодарности. Сам трактирщик поздравил его с замечательной идеей насчет телеги и выразил мнение, что это свидетельствует о добром сердце Дольникера.
— Вы меня еще просто не знаете, — ответил ему несколько обиженный Дольникер, — я занимаюсь общественной деятельностью с ранней юности.
К тому же в тот вечер Дольникер договорился о первой встрече с Малкой. Собственно говоря, акция была достаточно односторонней. После обильной трапезы женщина подошла к нему и шепнула, что после полуночи будет ждать его в шалаше в конце сада.
— Зачем? — пробормотал политик. — Зачем вы будете меня ждать, госпожа?
Малка улыбнулась, понимая вечные мужские шутки, и предъявила политику два ряда сверкающих зубов.
— Принесите одеяло, — прошептала она, — только не спускайтесь по лестнице, иначе вы разбудите этого сумасшедшего…
Лишь сейчас дошел до политика весь смысл волнительной ситуации.
Обрывки странных мыслей копошились в его голове один за другим.
— Но ведь если я не спущусь по лестнице, — возник спасительный вопрос, — то как же я вообще спущусь?
— Я должна вас учить, господин Дольникер? Один Бог знает, сколько у вас женщин было.
— Ха-ха, — засмеялся Дольникер, — да, было дело…
* * *
Странное, опьяняющее, напряженное чувство сопровождало политика, не оставляя его и в постели. Он лежал с закрытыми глазами и даже не пробовал заснуть. Время от времени он в нетерпении смотрел на часы, считал минуты, ибо более всего ему хотелось перекинуться словом с каким-нибудь живым существом. Подобно заядлому курильщику, Дольникер был способен сбросить напряжение при помощи нескольких затяжек — то есть нескольких слов, даже в самой краткой речи. На его счастье, в комнате в этот поздний час находился пастух Миха, и Дольникер решил использовать эту возможность.
— Скажи, Миха, — обратился Дольникер в темноте, — ты был когда-нибудь влюблен?
Этот вопрос совершенно случайно слетел с языка, почти по легкомыслию, но пастух вовсе не удивился, а ответил необычно длинно:
— Господин инженер, я и сейчас влюблен в Двору Гурвиц, но ее отец не хочет ее за меня выдавать.
— Секунду, — Дольникер задержался на этом пункте, — по какому праву сапожник вмешивается?
— Она его дочь.
— Итак, я говорю тебе, друг Миха, что это будет продолжаться до тех пор, пока законодательно не будет гарантировано равноправие женщин. Лишь соглашение, что распространяется на всю страну, может принести эффективное решение проблемы.
— Ну вот так.
— И теперь, товарищи, давайте расставим точки над i. Рассмотрим суть проблемы. Ваша честь поставлена на карту, но ведь вы, Миха, всего-навсего деревенский пастух, а Цемах Гурвиц — владелец предприятия, оборудованного множеством средств производства…
— Вот, оборудованного…
— Не перебивайте меня, Миха, каждую минуту, дайте мне закончить мысль. Ведь я же как в рот воды набрал, когда вы говорили. Мы не можем, товарищи, на данном этапе изменить жестокие законы общества. Статус представителей высшего класса всегда был препятствием между ними и представителями простого народа даже в рамках этой жалкой деревни. Достаточно ясно, что и сама девушка Двора чувствует это социальное неравенство, и она не может или не в состоянии разрушить разделяющие вас социальные преграды, на которых я уже останавливался в своем выступлении. Вы понимаете, Миха?
— Понимаю. Так что можно сделать?
— Объединяться, товарищи! Ведь вы пасете коров?
— Теперь, в темноте, не очень-то попасешь.
— В том-то и беда, товарищи! Один пастух не представляет общественной силы, однако все пастухи вместе, как единый орган, представляют определенную социальную силу, с которой ни в коем случае нельзя не считаться! Сколько пастухов насчитывается в деревне?
— Только я.
Дольникер умолк на некоторое время, но тут же воспрянул духом и подвел итог беседы:
— Вам необходимо, товарищи, приобрести социальный статус в деревне, ибо этот статус будет противопоставлен вашему бедственному материальному положению.
— Социальный статус?
— Общественная функция, которая выведет вас на свет прожекторов. Кто считается самым уважаемым человеком в деревне?
— Говорят, пастух.
— Почему?
— Потому что половина стада — моя. Я — самый богатый человек в деревне, господин инженер.
— Ну, время уже позднее, дружок, вам ведь завтра рано вставать, — объяснил Дольникер, — спокойной ночи, Миха. То, что я сказал, надо понимать в обратном порядке.
— Почему? — спросил Миха и заснул в глубоких размышлениях. На лбу этого здорового парня, возможно, впервые появились морщины.
Дольникер ждал до полуночи, затем поспешно умылся и принялся за работу. Он привязал рукав своего красного в полоску плаща к перилам балкона, взял подмышку одеяло и с колотящимся сердцем перелез через перила балкона. Когда в слабом свете луны он увидел, что его ноги почти касаются земли, он отпустил плащ и спрыгнул на цветочную клумбу. Во время этой акции он издавал короткие стоны, но быстро оправился, отряхнул пижаму от земли и пополз в направлении шалаша…
Глава 6
Брожение
Дольникер вернулся в свою постель с первыми лучами солнца, ослабший, с головокружением, но полный живых воспоминаний. Различные ночные удовольствия в шалаше превзошли все, что могло представить человеческое воображение. Политик признался себе, что лишь ради этих бурных переживаний стоило приехать в Эйн Камоним.
Когда Дольникер приполз в шалаш, Малка уже ждала его, одетая в розовый халат. Жена трактирщика приветливо улыбалась, Дольникер тяжело дышал, чувствуя жар своего тела, несмотря на ночную прохладу.