Страница 49 из 54
Было одиннадцать утра, когда она это сказала. В два пополудни я все еще носил обе эти картонные обертки в своих мокрых от пота и растаявшего шоколада руках. Ах, если бы мы могли найти где-нибудь бумажку, чтобы завернуть их! Но наши тоскливо шарящие вокруг себя взгляды не находили ничего подобного.
Мы сели в вагон безусловно чистого цюрихского трамвая и устроились у открытых окон. Якобы углубившись в живой, полный жестикуляции разговор, мы ждали лишь первого подходящего поворота. Там я быстрым движением выбросил оберточный комок наружу. Заскрежетали тормоза, и через несколько метров наш вагон встал, как вкопанный. Я послушно встал, поднял этот оброненный ценный предмет и поблагодарил вагоновожатого: "Очень любезно с вашей стороны. К счастью, с вещами ничего не случилось. Премного благодарен".
Постепенно мы впадали в панику. В отчаянии я обратился к пожилому господину, стоявшему неподалеку, на предмет того, что бы он сделал, если, например, хотел избавиться от грязной бумажки.
Пожилой господин задумался и затем предположил, что хотя упомянутое мной обстоятельство столь невероятно, что он может с трудом это представить, но рассуждая чисто теоретически, он взял бы эту бумажку домой и в воскресение сжег.
Я посвятил его в свою тайну и добавил, что упомянутый бумажный материал принадлежит к категории "отходы".
В ответ он дал мне свой адрес и пригласил на послезавтрашний вечер; мы могли бы остаться у него в гостях на пару месяцев, его жена будет очень рада.
Я уже был готов принять его предложение, но своевременно вспомнил, что мы не собираемся столько пробыть в Швейцарии, потому поблагодарил его с показной сердечностью, намекнув при этом, что вынужден отказаться от его любезного приглашения исключительно по неотложным обстоятельствам непреодолимой силы; между тем, мне пришел на ум совершенно иной выход: я сообщил, что собираюсь выслать эту гадость по почте в Израиль как "Вещь без оценочной стоимости".
— Но что вы с ней будете делать в Израиле? — заботливо поинтересовался мой теоретически гостеприимный хозяин.
— Я выброшу его в Иордан.
Это его успокоило, и мы распрощались.
Тем временем, мы оказались в местности, утопающей в аллеях. Мой план, состоявший в том, чтобы дождаться темноты и закопать скомканную бумагу под одним из деревьев, к сожалению, оказался неосуществимым, поскольку все деревья были обнесены коваными стальными решетками. С поникшими головами и тяжелым сердцем мы вынуждены были повернуть обратно в город.
И тут — внезапно — посреди центра города — на одном из фонарных столбов — я увидел подвешенную урну для мусора, действительно настоящий, волшебный, позолоченный ящик с надписью: СДЕЛАЕМ ЦЮРИХ ЧИСТЫМ! ОТХОДЫ — СЮДА!
Нетвердым шагом я приблизился, ухватился за ящик, как беженец за спасительную свободу, бросил туда этот проклятый скомканный картон и, рыдая, обнял жену, чей лик светился улыбкой неземного блаженства. А затем, рука в руке, мы направились в свой отель.
— Извините, — сказал полицейский, остановивший нас через несколько шагов. — Вы должны достать ваш пакетик обратно. Это совершенно новая урна. Нам хотелось бы держать ее в чистоте.
— Да… Но…, - пролепетал я и указал робким жестом на надпись. — Тут же написано совершенно определенно: "Отходы — сюда!".
— Это относится только к отходам. Но не к мусору и прочим компактным предметам. Сделайте Цюрих чистым.
Я глубоко запустил руку в урну и выудил свой комок картона наружу. Я был истощен, как околевший олень. Чужим голосом обратился я к самой лучшей из всех жен:
— Нам не остается ничего другого. Придется мне это съесть.
— Силы небесные! Ты в состоянии взять это дерьмо в рот?!
— Ну, хорошо, — прошептал я. — Тогда я его сначала сварю!
И мы ввалились в ресторан, мимо которого как раз проходили. Метрдотель увидел меня и поспешил навстречу.
— Мусорная бумага? — участливо спросил он. — Вам сварить или зажарить?
— Зажарьте, пожалуйста. По-английски, с кровью.
— Как будет угодно, — кивнул официант, положил бумажку на серебряный поднос и унес на кухню.
Через десять минут он принес ее обратно, дымящую паром и обложенную овощным гарниром. Я взял в рот первый кусок и тут же выплюнул его обратно:
— Она же у вас пригорела! — воскликнул я. — Совершенно несъедобно!
Мы вскочили и поспешно вышли наружу. Перед нашим мысленным взором вставали старые добрые улицы Тель-Авива с сотнями маленьких клочков мусора, радостно сверкающими в лучах средиземноморского солнца.
Чистота вредит здоровью
Ставшая притчей во языцех швейцарская чистота не имеет границ. В этом я смог убедиться, сходив в открытый плавательный бассейн в Санкт-Морице.
Уже с первого взгляда становилось ясно, что вода чиста, как неплательщик налогов. До самого дна не было видно ни малейшей мути, ни хотя бы какой-нибудь выброшенной бумажки или иного мусора; повсюду царила чистота и цивилизация.
На цыпочках я подтянулся к кассе:
— Пожалуйста, один входной билет.
— Grezi[109], уважаемый господин, — сказал кассир. — У нас принято так здороваться — Grezi.
— Grezi, — сказал я и покраснел со стыда, протягивая ему деньги за элегантно раскрашенный входной билет.
На пути к кабинке для переодевания я услышал оглушительный свисток. Это "фьююю-фьююю" так сотрясло мои барабанные перепонки, что я вздрогнул и остановился. Сигнал раздавался из сдвоенного свистка дежурного по бассейну.
— Пожалуйста, переодевайтесь в кабинке, — крикнул он мне.
— Разумеется, — ответил я. — Я как раз туда и направляюсь.
— Тогда, пожалуйста, чуточку побыстрее, уважаемый, чтобы впредь не допускать недопонимания.
С этими словами он отвернулся и с высоты своей наблюдательной вышки снова стал осматривать бассейн, подобно прожектору, от которого ничто не скроется.
В кабинке я снял с себя одежду, повесил ее на пластмассовые плечики и отдал юноше, аккуратно одетому гардеробщику, который с изысканной вежливостью обратился ко мне:
— Может быть, вам лучше застегнуть рубашку, уважаемый? Иначе она может упасть при переноске, будет жаль, не так ли?
Я с благодарностью последовал его совету, после чего снова забрал у него круглый номерок, который он вручил мне с наилучшими пожеланиями хорошего времяпрепровождения и доброго здоровья.
Едва я вышел из раздевалки, на меня опять обрушилось режущее "фьююю-фьююю" дежурного по бассейну. Как он мне разъяснил, по гигиеническим причинам запрещено входить в помещение бассейна в сандалиях; летние грибковые заболевания ног, добавил он, делали это мероприятие крайне необходимым. Я беспрекословно выскользнул из своих сандалий и понес их в руке.
Когда я уже почти поверил, что теперь все в порядке, резкий двойной свисток тотчас разъяснил мне следующее:
— Обувь для ног, в которой нельзя входить в бассейн, запрещена и для рук, — проинструктировал меня высокопоставленный наблюдательный орган.
Мне не оставалось ничего иного, как отнести свои сандалии назад и вручить попечению того аккуратного юноши.
По возвращению в бассейн меня вновь настиг свисток и напоминание дежурного:
— Может быть, вам сначала следовало бы принять душ, милостивый государь?
Его тактичный вопрос не означал ничего другого, как то, что пользование бассейном без предварительного мытья запрещено.
Еще когда я стоял под душем, снова прозвучало "фьююю-фьююю"; на этот раз его возбудитель даже спустился ко мне:
— Извините, уважаемый, но ваши плавки производят излишне фривольное впечатление. Будьте добры подобрать себе что-нибудь другое, более подходящее. И побыстрее, пожалуйста.
Я рискнул спросить, как он смог заметить, что резинка на моих плавках служит уже совсем не так, как ей предписано. Сведущий эксперт вежливо сообщил, что он уже пятнадцать лет в этой профессии и открыл шестнадцать причин износа резиновых поясов.
109
Grezi — Здравствуйте (швейц. диалект, искаженное немецкое приветствие)