Страница 18 из 54
— А что, если, — предложил я, — мы пойдем туда вместе, а потом погуляем по городу?
В ту же секунду сзади на мои глаза легли две мясистые ладони и чей-то голос спросил фальцетом на безупречном иврите:
— А ну-ка, угадай, кто?
Ну, кто бы это мог быть? Кто, кроме Хаймке, использует такие детские забавы?
— Хаймке! Как дела, дружище?!
Я сердечно расцеловал его в обе щеки, и пусть окружающие думают, что им заблагорассудится. Затем я пододвинул ему стул от соседнего столика, представил его Авигдору Пиклеру и проинформировал о нашем совместном рандеву с Тирсой и ее мужем. Хаймке только что прилетел из Израиля, рассказал нам последний анекдот про Бегина и сказал, что планирует со своей женой и другой супружеской парой, Михалем и Ави, пересечь Америку; — между прочим, третья пара приедет позднее, и было бы просто замечательно, если мы все вечером соберемся вместе.
— Конечно, — обрадовались мы. — Давайте!
Наше настроение здорово улучшилось. Однако, этого Пиклера я считал лишним. Я же всегда не выносил его, как его, так и его идиотских друзей, которые всегда таковыми были. К счастью, появились, как объявил Хаим, его жена и ее подруга Ави со своим толстяком-мужем Михалем; у них на буксире оказалась третья, не объявленная, а новоприобретенная еще дома пара художников и один известный доктор Финкельштейн. Все трое только что случайно столкнулись друг с другом на пешеходном переходе, представить себе невозможно, на пешеходном переходе в Нью-Йорке.
— Как дела — что нового — вы тут надолго? — спрашивали они друг друга. — Какие планы сегодня на вечер?
Самая лучшая из всех жен бросила на меня выразительный взгляд. "Мы еще не знаем, будем ли свободны", — спокойно выразила она наше мнение. И таки она была права. Для нас это было слишком. Почему, черт возьми, мы должны проводить последние часы своей заграничной поездки с этим стадом незнакомцев. Да, конечно, они были земляками, но для этого же есть Израиль.
— Извините, хабиби!
Это был официант. Он придвинул к нам еще несколько столов, прямо, как в тель-авивском кафе на улице Дизенхоф, чем доставил сидящим максимум неудобств. В результате этого маневра я оказался напротив усатого человека в очках, который немедленно сообщил мне, что он с женой и детьми собирается предпринять путешествие на Яву, Суматру, Борнео, новую Зеландию и Канаду, они даже съездили на Аляску, где множество израильтян работают инструкторами по собачьим упряжкам, трое были уже женаты на девушках-эскимосках и очень страдали ностальгией. Моя попытка поговорить с Хаимом потерпела неудачу, поскольку он как раз был погружен в увлеченную беседу с баскетбольной командой "Маккаби"; игроки вернулись из Италии и по приглашению нашего посольства совершали турне по городам, в которое с удовольствием приглашали и всех нас; к сожалению, у них оставалось только 5 свободных мест, а нас уже было порядка 170.
— Ну, хорошо, — примирительно сказала Тирса, входящая в костяк нашей труппы. — Так что мы делаем сегодня вечером?
Д-р Финкельштейн горячо выступал за ночной клуб "Он и он", но его поддержало только 42 присутствующих. Официант из Тель-Авива порекомендовал зоопарк, где жил попугай, могущий говорить "хабиби", а г-жа Шпильман предложила посетить статую Свободы.
— Без меня, — раздалось со всех сторон. — Там все просто кишит израильтянами!
С нас было довольно. Я знаками объяснился с женой, и мы незаметно протиснулись к выходу, так, чтобы не столкнуться глазами с как раз входящим Феликсом Зелигом. Снаружи, на улице, нам удалось избавиться от одного киббуцника, спросившего нас, какие у нас планы на сегодняшний вечер, — это уже было невыносимо.
— Вон отсюда! — шипел я. — Домой!
Спокойствие
Должен сказать, что несмотря ни на что, у нас были действительно великолепные путешествия. Мы увидели как Старый, так и Новый свет, где повстречали множество интересных людей из Израиля, посетили множество интересных мест в наших посольствах за рубежом и даже прослушали один концерт израильского симфонического оркестра, который как раз был в турне по Соединенным Штатам.
Вероятно, благодаря именно этим многочисленным встречам с израильтянами, нас сильно потянуло домой. Вероятно, благодаря этим потрясающим ландшафтам, — высоким горным пикам Европы и необозримым американским прериям, — разгоралась в нас тоска по нашему, расположенному на краю Азии миниатюрному государству, в котором мы жили не столь прекрасно, сколько удивительно. Мы тосковали по узкой, извилистой дороге через всю страну из Тель-Авива в Иерусалим со стоящими по обе ее стороны голосующими попутчиками, мы тосковали по их высоко поднятым над головами табличкам, на одной стороне которых стояло название конечного пункта, а на другой — но это можно было увидеть, только проехав мимо, — милое пожелание "Чтоб ты сдох!". Мы тосковали по пляжу в Нагарии, где с конца августа, в самый пик жары, люди уже не купались, потому что на их родине, в Польше, в это время было уже холодно. Мы тосковали по кинотеатрам Тель-Авива, где можно одному-одинешеньку стоять перед кассой и внезапно совершенно незнакомый человек доброжелательно-покровительственно хлопнет тебя по плечу: "Не купите мне билетик? В очереди стоять неохота".
Короче, мы тосковали по нашей родине.
Иногда нам казались ужасно чужими все эти чужие страны с их первоклассной организацией, с их великолепно обеспеченной жизнью, с экспресс-почтой, которая и на самом деле доставлялась быстрее обычной разноски, с вокзальными часами, показывающими точное время, с пассажирскими лифтами, доходящими до самого верхнего этажа, с зажигалками, которые и в самом деле производили огонь. Мы хотели, наконец, снова начать сомневаться, является ли время, показываемое общественными часами, точным или нет, хотели снова начать проклинать почтальона, не приносящего вовремя до зарезу важные письма, поскольку ему не открыли дверь по первому звонку, хотели снова чиркать влажными спичками по сырому коробку, снова, наконец, оказаться в стране, имеющей, с одной стороны, атомный реактор, а с другой — пассажирские лифты, сразу поставляемые с табличкой "Не работает". Мы снова хотели стоять на вершине горы Кармель и, созерцая пьянящие виды гавани Хайфы, внезапно почувствовать болезненный пинок сзади и, стремительно обернувшись, увидеть бородатого незнакомца, тоже немного удивленного, который, однако, нисколько не смутившись, говорит:
— Извините, я вас принял за другого.
— Ну? И что же? Позвольте спросить: почему вы этого другого приветствуете пинком сзади?
— Не позволю. Это вас вообще не касается.
О родина, родина…
Надо смотреть правде в лицо. Дядя Гарри отвел меня в сторону и сказал в утешение:
— Я знаю, что вы считаете дни до отъезда. И это вас нервирует. Мы, американцы, имеем большой опыт в части борьбы с этим вечным проклятием — нервозностью. Мы знаем решение этой проблемы. "Спокойствие" — так звучит лозунг. Ничего хорошего в том, что вас съедает нервозность. И зачем так нервничать? Успокойтесь! Улыбнитесь! Почувствуйте себя счастливыми!
С этими словами дядя Гарри растянулся на диване и закрыл глаза:
— Я успокаиваюсь… Я уже спокоен… Я полностью спокоен… Я забываю все заботы… Я качаюсь на волнах спокойствия… Черт возьми! Уже пол-двенадцатого! Меня же ждет адвокат…
Он вскочил и вылетел в раскаленный летний день. Я занял его место и попытался последовать его совету. Я попробовал расслабиться, не нервничать, забыть свои заботы, почувствовать себя свободным и беззаботным, ни о чем не думать, ни о нашем отъезде, ни о новом чемодане, от которого потерялся ключ… ни о нашей квартире в Тель-Авиве, в которой, наверное, вода уже на метр стоит, потому что мы забыли закрутить кран… ни о самолете, который по теории вероятности может упасть… ни о наших паспортах, которые мы уже три дня нигде не можем отыскать… ни о телеграмме, которую мы уже давно должны были послать… ни о… ни о…