Страница 16 из 31
Последовала следующая помеха в виде телефонного звонка.
— Как продвигается? — осведомилось отчаявшееся отцовское сердце. — Что-то уже готово?
Я ознакомил его с имеющимися результатами.
— Неплохо, — высказался он. — Но было бы неплохо зарифмовать и имя мальчика. Ведь он нас просто обожает. Значит, в двадцать минут восьмого?
— Я приложу все силы, — обещал я, отключил телефон и вернулся к поиску рифмы к имени Иона. Оно было слишком нелепо. Ну, почему люди не могли назвать своего никчемного отпрыска как-нибудь иначе? Скажем, Муля, с уже встроенной рифмой к "сынуля"? Я уже молчу про Эфраим, воистину образцовое имя, которое само собой рифмуется с "Иерушалаим", и вообще ко всему подходит. Так нет ведь, именно Иона, будь они неладны.
Наконец, я поймал:
Экстренный курьер вырвал бумагу из моей пишущей машинки и исчез. Я практически вовремя сдал работу. Затем я погрузился в глубокий, полный сновидений сон.
Неделя проходила за неделей, но я не получал никаких сведений ни от моего банка, ни от работодателя.
В конце концов я сам поднял трубку телефона и спросил его, остался ли он доволен.
— Чем? — переспросил он.
Не без гордости я представился как составитель высокохудожественной речи, которую держал юноша Иона на праздновании своей бар-мицвы.
— Ах, да, верно. Припоминаю. К сожалению, у меня не было времени прочитать вашу рукопись. Перезвоните позже.
— Завтра утром? В восемь?
— Ну, к чему такая спешка? Может быть, после обеда. Или на следующей неделе.
Дух первопроходцев
Не так-то просто, достигнув преклонного возраста, оставаться при этом все таким же юным и бедным.
Девяносто лет, а ума нет
"Общество интенсификации всетурецко-еврейской интеграции", сокращенно ОИВЕИ[23], было основано в начале ХХ века с целью защиты интересов еврейской общины в турецких учреждениях. Оно энергично начало свою полезную деятельность и даже попыталось отменить запрет на публичные дискуссионные вечера и празднование обрезания, что ему и впрямь удалось путем успешного подкупа одного за другим трех пашей.
Спустя некоторое время, однако, это общество стало ощущать, — что типично для всех еврейских обществ, — недостаток денег. Что делают в таких случаях? Идут попрошайничать. Так было и с ОИВЕИ. Везде по миру, где только встречались евреи, появились бело-голубые копилки, что нам столь близки и дороги, и на которых нарисован маленький мальчик, держащий в руке копилку, и так далее, пока не получили достаточно денег, чтобы купить у турок дискуссионную и обрезную свободу.
Одновременно возникла короткая песенка, которую пели по соответствующему поводу:
Евреи по всему миру приняли призыв ОИВЕИ с открытыми ушами и такими же карманами. Пожертвования поступали столь обильно, что ОИВЕИ смог расширить поле своей деятельности. Были воздвигнуты административные здания с многочисленными служебными помещениями, письменными столами и прочими принадлежностями, и всякий, кто принадлежал к этому аппарату, обеспечивал себя на всю жизнь. Добровольные пожертвования были преобразованы в ежегодные взносы, которые по желанию заменялись на ежемесячные платы и, действительно, собирались в том или ином виде. Для евреев во всем мире, по крайней мере, для тех, кто жил в относительном спокойствии и вследствие этого имели худую совесть, считали плату в ОИВЕИ вопросом чести.
Первая мировая война положила конец этому райскому состоянию: англичане отобрали Палестину у турок. И что бы не говорили об английском господстве, они ничего не имели против дискуссий и обрезания. Это был тяжелый удар для ОИВЕИ. Все усилия вновь ввести старые запреты разбивались об английское сопротивление.
Знаменитый конгресс в Сингапуре единогласно проголосовал за продление деятельности ОИВЕИ. Снова были приняты тысячи работников и в каждом крупном городе построено административное здание. Кампании вроде "Канарейки для наших детских садов!" получили новое и всеобщее звучание. В отношении же запрета на публичные дискуссионные вечера и празднование обрезания никакого улучшения не намечалось. Они оставались разрешенными. Турки назад тоже не возвращались.
Но судьба распорядилась по своему. Было основано государство Израиль, которое вернуло стародавнему, достойному турецко-еврейскому обществу его полномочия. Дискуссии и обрезания были сами собой разумеющимися, канарейки в детских садах стали обыденным явлением, но то, что появлялись и существовали все новые запреты, стало собственным израильским продуктом. Как, спрашивали люди повсюду в стране, отреагирует на это ОИВЕИ? Ответ дал 13-й конгресс, на котором все 13210 делегатов приняли следующую "Прокламацию продолжения":
"ОИВЕИ должно продолжать свою деятельность по следующим причинам:
Оно гарантированно обеспечивает поддержание жизни 67000 служащих.
У каждого служащего есть семья.
В каждой семье есть дети.
Нельзя так просто ликвидировать организацию, существовавшую столько времени".
На закрытии конференции все 14005 делегатов исполнили старую песню ОИВЕИ с несколько видоизмененным текстом:
После того, как дальнейшее существование организации было обеспечено, многочисленные делегаты из разных концов мира выдвинули ряд многообещающих проектов. Слоган "Цветочный горшок — на каждое окно!" оказался довольно успешным, как и в кампании по канарейкам, а акция "Один служащий — одно дерево" побудила израильтян к посадке деревьев в качестве шефства над отдельными служащими ОИВЕИ.
Рано или поздно стало ясно, что ОИВЕИ не может существовать без официальной поддержки. 1-й конгресс в Новой Зеландии направил правительству настоятельный призыв "законодательно признать объединение, значение которого для нашей страны не подлежит сомнению, и защитить его 136000 служащих и избирателей от призрака безработицы".
Как и положено демократическому государству, оно исполнило не все требования конгресса. Категорически было заявлено, что ОИВЕИ не имеет права взимать денежные средства со всех граждан государства, а только с граждан:
— живущих в домах;
— пьющих воду;
— посещающих кинотеатры;
— курящих;
— старше 3 лет;
— и проживающих в Израиле.
Квинтэссенция
Израиль до сих пор остается единственной страной, где еврея не считают евреем.
Еврейский покер
Йоселе скучал.
23
Ойвей — еврейское восклицание на идиш, выражающее огорчение или страдание.