Оборотень

Объяснений не последовало. Ключи пришлось вложить в протянутую руку.

Хмурый незнакомец понес «дипломат» сам. Шалов дышал Рыбакову в затылок. Картина напоминала встречу какой-то особо важной персоны, которой ради конспирации вздумалось нарядиться в «крутую» униформу.

Ресторан работал в обычном режиме. По заказу гостей из солнечного Солнцева музыканты наяривали блатные напевы.

Рыбаков поднялся по ступенькам. Хотел заглянуть в лицо швейцару, узнает ли, но швейцара заменили другим. В вестибюле шныряли «качки». Раньше никого из них старлей не видел.

— Тормозни, — положил ему руку на плечо Шалов. — Смена караула.

Хмурый передал «дипломат» узкоглазому охраннику. Все произошло без единого слова, явно по заранее отработанной схеме. Сзади вместо Шалова пристроились двое «качков».

— Шагай наверх!

Одиннадцать ступенек, покрытых ковровой дорожкой. Площадка с зарешеченным окошком-бойницей. Еще одиннадцать ступенек.

— Мне нужно в туалет, — остановился Рыбаков. Давешний вальяжный «мэтр» в красном пиджаке усмехнулся:

— Ты же опер, Рыбаков. Должен знать, что такое «зачистка». «ТТ» из бачка мы забрали. Шагай наверх и не чирикай!

Рыбаков с трудом подавил смятение.

— Верно, я опер, а не «Афоня». В бачках не разбираюсь, — спокойно проговорил он и с расстановкой повторил: — Мне. Нужно. В туалет.

— Проводи его, — зыркнул «метрдотель» на узкоглазого. Рыбаков подождал, пока ему покажут дорогу, хотя после изъятия пистолета такой демарш выглядел наивно.

В туалете топтались посетители. Кабинка, куда старлей заходил днем, была занята — пришлось войти в другую. Под шум «водобачкового инструмента» Рыбаков выпростал из рукава штык, сунул за ремень под водолазку. Теперь для того, чтобы извлечь его, понадобилась бы секунда.

Съемный штык к автомату «М60» достался Рыбакову незаконно.

«Не вноси в протокол, начальник. Гадом буду, в деле не был! Возьми себе, пригодится», — жалобно просил торговец прибалтийскими вязаными рейтузами во время проверки в Лужниках. И у грозного «начальника» дрогнуло сердце при виде этого насмерть перепуганного рыхлого мужичка деревенского вида. Должник Рыбакова из авторемонтных мастерских сточил ручку, вогнал в просверленное отверстие грамм ртути. Народный умелец знал свое дело: как-никак провел за решеткой свыше пятнадцати лет.

Если бы знать, куда поведут, можно было бы оставить в кабинке труп узкоглазого и забрать у него пистолет сейчас. Но затевать перестрелку до встречи с Кныхом было бессмысленно.

Как Рыбаков и ожидал, его проводили на третий, служебный этаж. Бандиты провели старлея по длинному коридору, остановились возле обшитой деревянными панелями двери. Узкоглазый с «дипломатом» вошел первым. Двое «качков» остановились по обе стороны на почтительном расстоянии; выходы на парадную и черную лестницу блокировали охранники.

Импровизировать было рискованно, но и планов Рыбаков не строил. В такой ситуации предстояло действовать по обстоятельствам — и никак иначе.

Стоя лицом к стене, старлей думал о том, что во всех без исключения барах и кабаках, клубах для мужчин и массажных салонах, в саунах, видеотеках, спортивных центрах — повсюду обосновались преступные группировки, и всем — от опера до министра МВД — сей факт прекрасно известен. А значит, существуют «сарагосы» легально, вольготно, служат государству добрую службу, а если у такого государства и есть враги — так это те, кто с преступностью борется. Но именно «криминальная революция» и позволяла Рыбакову не ломать жизнь несчастным колхозникам и добывать нужную информацию без санкций зависимых и трусливых прокуроров.

Вера милиционера (не мента!) в справедливость давно угасла, и он на ощупь, напролом шел по туннелю без света в конце.

Его невеселые раздумья прервал незнакомый голос.

— Входи!

Из двух дел выбирают меньшее. Из двух следователей — лояльнейшего к переменам.

Сплошные возбуждения и пересмотры. И — «висяки», «висяки», «висяки»… Перед государственными делами меркнут отдельные судьбы. Не суббота для человека, а человек для субботы. Евангельская заповедь наоборот… Типичный сатанизм.

Перестройка структур, перестройка зданий, перестройка общественного сознания, словно общество — масса с единым мозгом…

Кто-то из следователей перестроиться не пожелал, кто-то не успел, кто-то сделал это неправильно, кто-то умер — не захотел продолжать бесполезный бег на месте. Кому-то умереть помогли.

А что-то уже подсудно Верховному суду Литвы…

Что-то— отпочковавшейся Латвии…

Первые киллеры — знамение новейшей эпохи…

Стоп!

Стоп, Ваше Величество Время!..

«Изнасилование, совершенное группой лиц, повлекшее смерть потерпевшей».

С черно-белой фотографии девять на двенадцать на Акинфиева смотрят веселые глаза… Шарон Тейт!

— Александр Григорьевич, от шестнадцатого ноль пятого девяносто первого — «Умышленное убийство, совершенное в состоянии сильного душевного волнения» по «сто четвертой», ГУВД Москвы, давать?

— Погодите, стажер…

Варфоломеева Екатерина Михайловна, 1972 года рождения… Заключение патологоанатома… срок беременности — восемь недель… Основание к возбуждению — заявление мужа потерпевшей Варфоломеева…

Застывшее в недоумении Время взрывается телефонным звонком.

— Александр Григорьевич, вам плохо? Может быть, воды?

— Ничего, стажер… сейчас пройдет… Алло, Зубров!..

— Александр Григорьевич! Выстрел в Симоненко произведен с расстояния полутора метров из пистолета «ТТ» номер … модификации тысяча девятьсот тридцать шестого года. Извлеченную пулю и найденную в сугробе гильзу калибра… идентифицировали. Размеры, форма и взаимное расположение выбрасывателя и отражателя, количество нарезов и крутизна по следам на пуле — те же, что в случае с Калитиным! Тот же пистолет, Александр Григорьевич!..

Взволнованный голос в трубке звучит еще долго, Акинфиев слушает и не слышит его.

— Хорошо, Сережа, — говорит он наконец. — Пришлите мне машину!..

Кных сидел у противоположной от входной двери стены на расстоянии пяти полутораметровых столов, сдвинутых торцами, и оттого казался совсем низкорослым, похожим на ребенка, пораженного болезнью Дауна. Его блеклые глаза не отражали света и смотрели в пустоту.