Страница 4 из 115
Жанна и Мишелина росли среди громадной роскоши. Одна — высокая брюнетка с синими глазами, меняющими блеск, как море. Другая — хрупкая блондинка с черными задумчивыми глазами. Жанна — гордая, капризная и подвижная. Мишелина — простодушная, нежная и тихая. Брюнетка наследовала от своего отца жажду наслаждений, а от своенравной матери — настойчивый и страстный характер. Блондинка была добра, как и Мишель, но решительна и непоколебима, как мать. Эти две противоположные натуры жили в согласии. Мишелина искренно любила Жанну, а Жанна чувствовала необходимость жить в добром согласии с Мишелиной, кумиром своей матери, но в душе с трудом переносила неравенство, которое начало проглядывать в отношениях к ним близких людей. Она находила такое предпочтение для себя оскорбительным, равно как находила несправедливой особую нежность, оказываемую госпожой Деварен Мишелине.
Вследствие накопившихся обид, Жанна однажды надумала покинуть дом, где она воспитывалась, но где теперь чувствовала себя оскорбленной. Под видом желания повидаться в Англии с богатой родственницей своего отца, которая, находясь в блестящем положении, могла бы вспомнить о ней, она попросила у госпожи Деварен позволения уехать на несколько недель. Она хотела погостить в Англии, чтобы осторожно осведомиться о том, не могут ли ее родные обеспечить ее будущее. Госпожа Деварен согласилась, не подозревая истинных мотивов молодой девушки, и, хорошо снарядив Жанну, отправила ее в Шотландию в замок ее родственницы.
Все желания госпожи Деварен исполнились, но между тем одно случайное событие отвлекло ее от всяких других соображений. Мишелина, уступая желанию матери, решилась сделаться невестой Пьера Делярю, у которого перед тем умерла мать и положение которого в то время с каждым днем улучшалось. Молодая девушка, привыкшая обходиться с Пьером, как с братом, легко согласилась быть его женой, Жанна, находясь в отъезде почти шесть месяцев, возвратилась более степенной и сильно разочарованной относительно своей родни. Ее встретили с приветствиями и ласками, говорили ей много комплиментов насчет ее красоты, которая действительно была замечательна, но она не нашла никакой поддержки своему бессильному желанию быть самостоятельной и вернулась домой, решив остаться у приемной матери до замужества. Она приехала в дом на улице Св. Доминика в то время, когда Пьер Делярю, полный честолюбия, оставил невесту, друзей и Париж, чтобы заняться выгодной работой в Алжире и на границах Туниса, которая должна была выдвинуть его. Уезжая, молодой человек не предполагал, что в то же время Жанна возвратилась из Англии, привозя для него несчастье в лице очаровательнейшего кавалера, князя Панина. Серж Панин представлен был ей в Лондоне на большом сезонном балу. Мадемуазель Серней, пользуясь английской свободой, возвратилась в сопровождении только горничной и в обществе князя. Путешествие было очаровательно. Разговор наедине нравился молодым людям, и при выходе из поезда они обещались опять увидеться. Благодаря официальным балам они сблизились. Серж, представленный госпоже Деварен как знакомый друг из Англии, вскоре сделался самым постоянным кавалером для Жанны и Мишелины. Случайно познакомившись под самым ничтожным предлогом, этот человек впоследствии должен был сыграть в доме Деваренов выдающуюся роль.
II
В одно прекрасное майское утро 1879 года молодой человек, очень изящно одетый, вышел из роскошной кареты и остановился перед дверью дома Деварен. Молодой человек быстро прошел мимо швейцара в ливрее, украшенного медалями, который постоянно находился у самого входа, чтобы давать указания людям, идущим в контору. Он нажал искусно скрытую ручку маленькой двери в стене. Пружинка щелкнула, и дубовая дверь впустила посетителя в переднюю, куда вело несколько ходов. В глубоком и широком кресле сидел конторщик с газетой в руках, не обращая внимания на негромкие разговоры десятка посетителей, терпеливо ожидавших своей очереди быть принятыми. При виде молодого человека, вошедшего через потайную дверь, он встал, бросив газету в кресло. Поспешно приподняв свою шапочку из черного бархата, он с улыбкой сделал два шага вперед.
— Здравствуй, мой старый Феликс, — сказал молодой человек, дружески кивая ему. — Моя тетя там?
— Да, господин Савиньян, госпожа Деварен уже целый час ведет в своем бюро длинные переговоры с помощником начальника отделения счетоводства из военного министерства. — Произнеся эти слова, старый Феликс принял таинственный и важный вид, показывая тем, что он знал, какие важные прения происходят в соседней комнате. — Вы видите, — продолжал он, — показывая племяннику госпожи Деварен на переднюю, полную народа, — вот им приходится ждать целое утро, а может быть, и не примут их…
— Но я все–таки должен ее видеть, — прошептал молодой человек.
Подумав с минуту, он спросил:
— Господин Марешаль у себя?
— Да, без сомнения, сударь. Если вы позволите, я доложу.
— Этого совсем не нужно.
Молодой человек быстро вошел в кабинет, смежный с кабинетом госпожи Деварен.
За широким столом из черного дерева, заваленным делами и счетами, работал молодой человек тридцати лет, казавшийся старше. Обнаженный лоб от ранней лысины, виски с множеством морщин указывали на чрезвычайные страдания от жизненной борьбы и недостатков, или же на мотовство и чрезмерные удовольствия, расстроившие здоровье. Но ясные и чистые глаза не могли принадлежать развратному человеку. Несомненно, однако, что он состарился преждевременно или от чрезмерных наслаждений жизнью, или же от сильных страданий.
Услышав, что дверь кабинета отворилась, он поднял глаза, положил перо и сделал движение, чтобы идти навстречу посетителю, но последний остановил его следующими словами:
— Не шевелитесь, Марешаль, или я уйду! Я зашел к вам в ожидании, когда моей тете можно будет принять меня. Но если я вам мешаю, то пойду выкурить сигару и возвращусь через три четверти часа.
— Вы нисколько не мешаете, господин Савиньян, тем более, что очень редко заходите. Вот уже более трех месяцев, говоря не в укор, как мы не видали вас. Да и почта у меня кончена. Я написал последние адреса, — и, взяв со стола толстую связку писем, Марешаль показал ее Савиньяну.
— Черт возьми, кажется, что дела здесь всегда идут весьма бойко.
— Все лучше и лучше.
— Вы составляете горы из муки.
— Да, такие высокие, как Монблан, и к тому же у нас есть теперь свои корабли.
— Как, корабли? — вскричал Савиньян, на лице которого одновременно выразились сомнение и удивление.
— Да, паровой флот. Последний год госпожа Деварен осталась недовольна хлебом, полученным из Леванта, так как вследствие плохой укладки произошла порча. Фирма протестовала против подобной доставки, но протест не был удовлетворен. Госпожа Деварен рассердилась, и с тех пор мы перевозим все сами. У нас есть конторы в Смирне и Одессе.
— Это баснословно! Если так будет продолжаться, то моя тетка будет иметь администрацию настолько значительную, как у какого–нибудь европейского государства! О, вы все здесь очень счастливы! Вы заняты!.. А я веселюсь! Но если бы вы знали, как это скучно! Я скучаю, я чахну, у меня нет дела.
Произнося эти слова, молодой Деварен тяжело вздохнул.
— Мне кажется, — возразил Марешаль, — что никто не помешает вам заняться делами, это зависит от вас самих.
— Вы хорошо знаете, что это неверно, — возразил со вздохом Савиньян, — моя тетка противится этому.
— Какое заблуждение! — воскликнул Марешаль. — Я слышал двадцать раз, как госпожа Деварен сожалела, что вы ничем не занимаетесь. Вступите в нашу фирму: вам дадут прекрасное место в конторе.
— В конторе! — вскричал с горечью Савиньян. — Вот необдуманно сказано! Друг мой, неужели вы думаете, что мое занятие могло состоять в том, чтобы гнуться над заурядной работой писца? Следить за ходом текущих дел! Составлять негодные бумаги! Сделаться служащим! Мне? С моим умом?
Шумно встав, Савиньян начал быстро шагать по кабинету, потряхивая с презрительным видом Атласа, держащего мир на своих плечах, своей маленькой головой с узким лбом, на котором лежала прядь белокурых, мелко вьющихся волос.