Каратель

27

Весть о смерти Панича распространилась со скоростью звука. Бойня во дворе его дома дала пищу для размышлений и кривотолков одним, обрубила опасные связи других, но в целом город замер, не то напуганный взрывом, не то — в ожидании больших перемен.

Полковник Зарицкий проснулся знаменитым, что никак не входило в его планы, но утренние газеты наперебой галдели о слаженной работе оперативников УВД и УФСБ под его руководством, благодаря которому «удалось в считанные дни покончить с одной из самых опасных и кровавых ОПГ на Урале».

Пока газетчики пребывали в эйфории от обилия сенсационных материалов, Кормухин и Рутберг засекретили материалы следствия; не считаясь с усталостью, они торопили экспертов (звонки и депеши из Москвы, продиктованные кем-то влиятельным без имени и должности, заставляли «ковать железо, пока горячо»), понимая, что успех операции эфемерен, что смерть Панича — отнюдь не следствие мафиозной разборки, а чья-то воля, и, может быть, именно сейчас все и начнется. Рокировка была очевидной — одна финансово-промышленная группа сменяла другую, и та и другая далеки от непосредственного участия в перестрелках, и скорее всего никто из подлинных их представителей отродясь не бывал в Краснодольске. И даже сам Мещанинов, по всему, был лишь инструментом в умных руках жаждущих власти, денег или реванша политиков, а Краснодольск — одним из десятков или, может быть, сотен городов, в которых они собирались утвердиться.

Кормухин ничего не принимал на веру, скрытничал, увиливал от прямых ответов на вопросы журналистов и прокурора. На следующий вечер после провалившейся операции по аресту Мехова они с Рутбергом созвали оперативное совещание: полученные к этому времени заключения экспертов далеко не обещали скорой развязки и привносили в ход следствия существенные коррективы.

— Кто застрелил телохранителя Панича Магнолина в доме Мехова?

— Мехов же и застрелил, — уверенно сказал Зарицкий.

— А потом приковал наручниками?.. Или, по-вашему, вначале приковал, а потом застрелил? Зачем?.. И что делал Монгол в его доме?

На совещание были приглашены Судьин, Ковров и городской прокурор.

— Это как раз понятно, Панич послал его убить Мехова, сказал Ковров , не отрываясь от папки с протоколами. — Он спас дочь Мещанинова, а возможно, и его самого…

— Ну да! — перебил его Зарицкий, — сейчас вы еще из бандита героя станете делать! Давайте называть вещи своими именами.

— Давайте не вешать ярлыки раньше времени, — строго сказал Кормухин, — и следовать логике. Мехов возвращается домой от Мещанинова и застает у себя Монгола. Оставим пока эти наручники. Из рапорта полковника Зарицкого следует, что в результате этой встречи Монгол оказался мертвым.

— Это очевидный факт, — хмыкнул Зарицкий.

— Нет, это не факт. Еще не факт. Это вы написали в рапорте. А в заключении эксперта написано, что смерть Панича наступила раньше, чем смерть Монгола. Как это объяснить?

— Вам надо — вы и объясняйте. Мое дело задержать.

— Что-то вы не очень справились со своим делом, — усмехнулся прокурор.

— Не лезь в бутылку, Игнатий Алексеич, — раздраженно посоветовал Судьин. — Есть заключение, надо разобраться.

Рутберг был само спокойствие:

— Из того, что вы рассказали, следует, что Мехов застрелил Монгола, затем поехал к Паничу. А не наоборот. Оба убиты выстрелами в голову, оба — из пистолета «Макаров». — Он вынул из папки листок: — Вот заключение баллистов: из того же пистолета, из которого был произведен контрольный выстрел в голову Земцова. Его тоже убил Мехов, по-вашему?

Зарицкий был в замешательстве. Лоб его увлажнился, краска отхлынула от лица.

— Почему бы и нет? — предположил он.

— Нет, полковник. И не только потому, что Земцов был его другом. Если бы не убийство Земцова, он не пришел бы к Мещанинову с осмием, и события развивались бы совершенно по иному сценарию.

— Насколько я могу доверять собственным глазам, Мехов взлетел на воздух в машине Панича, пытаясь бежать во время задержания.

— Тогда проверьтесь у окулиста, — с нескрываемым торжеством сказал Кормухин. — Вот заключение судебно-медицинского эксперта: в машине Панича взорвался гражданин китайского происхождения, как удалось установить, нелегально проживавший в России Хан Ван By.

Об этом не знал еще никто, заключение принесли за час до совещания, и на какое-то время в кабинете прокурора воцарилась тишина.

— Хотя в кармане куртки, в которую был одет китаец, найдено удостоверение на право управления автомобилем, принадлежавшее Мехову.

— Что же получается… Мехов жив?! — спросил генерал Ковров.

— Получается — жив. И представляет серьезную опасность. Как нам известно из показаний господина Камая, он намерен мстить за смерть своего друга — Александра Земцова. Уж не знаю, как вас, Игнатий Алексеевич, угораздило принять его за китайца, но операцию с задержанием вы с блеском провалили, и теперь под угрозой жизнь важного — быть может, самого важного — свидетеля: убийцы Земцова.

Зарицкий был подавлен. Его молчание было истолковано как признание вины.

— Надо понимать, от руководства опергруппой я отстранен? — исподлобья оглядев присутствующих, спросил он упавшим голосом.

Все понимали, что после «блестящего» провала в составе бригады его не оставят. Но Кормухин, коротко переглянувшись с Рутбергом, неожиданно уклонился от скорого решения:

— Ну почему же… — неопределенно пожав плечами, принялся он собирать со стола бумаги и раскладывать их в прозрачные пластиковые папочки с наклеенными желтыми полосками шифров, литер и номеров. — Надо продолжать поиск, Игнатий Алексеевич.

— Конечно, — не замедлил воспользоваться случаем поддержать заместителя Судьин. — Ишь ты, «отстранен»!.. А преступника кто должен задерживать? Пушкин?

На пошлую шутку никто не отреагировал, хотя Кормухин не был уверен в том, что участники совещания знают, кто такой Пушкин.

— На сегодня все свободны, — буркнул он и первым покинул прокурорский кабинет.

Через полчаса они с Рутбергом сидели в облюбованной ими кофейне, полутемной и тесной, оборудованной в латвийском стиле.