Страница 9 из 51
— Здесь собраны латинские манускрипты, — начал Ингирами, широко обводя комнату рукой. — Тут находится сокровищница нашего языка. Клавдиан, Авсоний, Саллюстий, блаженный Августин, Теренций, Светоний, Тацит, Сенека… Все рукописи хорошо переплетены и грамотно переписаны. Зал открыт для всех читателей, любящих литературу. Я отдам соответствующий приказ, и вы будете чувствовать здесь себя как дома.
Я поблагодарил его.
— А теперь, мой молодой друг, повернитесь и посмотрите на нашу фреску работы Мелоццо да Форли. В ней он обессмертил того, кому мы всем этим обязаны.
Я поднял глаза к указанному месту: прекрасное произведение живописи, с тщательно проработанной глубиной. В охристо-голубом пространстве античной галереи были изображены шесть персонажей, отмеченных мудрой сосредоточенностью. Один, в папском облачении, сидел в красивом кресле, обитом бархатом. Другой, стоя перед ним на коленях и с обнаженной головой, пальцем указывал на надпись в нижней части картины. Четверо остальных, стоя в сторонке, казалось, углубились в обсуждение какой-то важной темы.
— Человек, сидящий в кресле, есть не кто иной, как его святейшество Сикст Четвертый, горячо почитаемый основатель нашей библиотеки, — пояснил Ингирами. — Именно благодаря его щедрости и прозорливости могли быть воздвигнуты эти стены и обогащены эти полки. Можете мне поверить, подобного собрания не было со времен Александрии.
— А кто стоит перед ним на коленях? — спросил я.
— Это мой знаменитый предшественник Бартоломео Платина, первый библиотекарь Ватикана. Его талант и упорство являются примером для всех, кто идет по его стопам: не будь его, мы никогда не собрали бы столько шедевров. К несчастью, Платина умер через шесть лет после назначения. Эта картина напоминает о папской грамоте об основании библиотеки и одновременно о его вступлении в должность в 1475 году.
— Не тот ли это Платина, автор «Жития пап»? — поинтересовался Леонардо.
— Он самый. Он написал эту книгу по просьбе Сикста Четвертого. Превосходная композиция, отличающаяся большой исторической правдой. После него осталось еще несколько рукописных работ, которые следовало бы напечатать. Что касается группы четырех мужчин, то все они — племянники папы. Вы, несомненно, узнаете того, что в центре: кардинал Джулиано делла Ровере, будущий Юлий Второй. Один из самых значительных пап и мой благодетель.
Последние слова Ингирами произнес с некоторой восторженностью. Затем он неожиданно повернулся и направился ко второй двери.
— Проходите! Теперь — в греческий зал.
Мы прошли в другую комнату, гораздо просторнее первой и с такими же массивными шкафами. Но здесь не было ни столов, ни стульев; только восемь пюпитров кованого железа, позволявших читать стоя, да низкий длинный шкаф под окном, возможно, служивший и скамьей. Я обратил внимание на мощеный черно-белыми плитками пол, декорированный цветочным орнаментом. Холодно-строгий стиль этой комнаты располагал к познанию и размышлению.
— Здесь мы храним манускрипты древнегреческих философов, поэтов, астрологов, врачей… В общей сложности — более полутора тысяч томов, к которым следует добавить более поздние труды и коллекцию гравюр. Самые ценные находятся в этом низком шкафу. Если вам нужно получить консультацию по какому-либо произведению, вы можете обратиться к моим помощникам. А если пожелаете взять книгу на дом, вам надо отметиться в этом реестре!
Префект показал на большую раскрытую тетрадь, где колонкой были вписаны фамилии.
— Значит, вы выдаете книги и частным лицам?
— Разумеется! Папе — само собой, а также кардиналам, ученым, простым любителям чтения. Что станет с библиотекой, если она не будет оживлять свои книги?
Удивление мое росло.
— А вы не опасаетесь злоупотреблений?
Он улыбнулся:
— Конечно же, мы принимаем меры предосторожности.
Знаком он пригласил меня подойти к реестру. Вверху первой страницы я прочел:
«Патриций Бокерон / взято: Трактат об архитектуре, „Филарет / залог: перстень из позолоченного серебра“.
«Кардинал Бибьена / взято: О пользе церковных служб, „Юлий Римский / залог: серебряная чаша“.
«Нунций Федерико Моретти / взято: О неведомых доктринах», «Никола из Куэ / залог: две золотые серьги».
Далее шли страницы с другими фамилиями, принадлежащими знатным людям города, включая Леонардо, и каждый раз был указан отданный в залог предмет.
— Редко бывает, чтобы наши книги не возвращались бы к нам в превосходном состоянии, — заключил Ингирами. — Давайте пройдем в большой зал.
Мы вошли в другую дверь и погрузились в благотворное тепло. Комната, в которой мы очутились, поражала своей роскошью: высокие окна с отчеканенными на стеклах гербами делла Ровере, горящий камин, большой черный стол с цепочками для закрепления манускриптов, красная обивка на стенах, увешанных географическими картами, коллекция геометрических и астрологических инструментов, отбрасывающая отблески пляшущего пламени.
Мужчина лет пятидесяти, крепкого телосложения склонился над манускриптом с великолепными миниатюрами.
— А это Гаэтано Форлари, мой второй помощник.
Мы поздоровались.
— Он сейчас займется вами… Все, что вы здесь видите, предназначено для просмотра редчайших манускриптов. Для удобства читателей зимой мы отапливаем помещение, так что вынуждены отодвинуть большой стол подальше от огня и хранить труды в металлических шкафах. — Префект раздвинул шторы, и мы увидели чудесное собрание рукописей, заключенных в кованые шкафы с литыми узорами и замками.
— Все это сделано по указанию Сикста Четвертого в 1475 году одновременно с работами по сооружению Сикстинской капеллы, которая находится как раз над нашими головами. — Уставив палец в поток, Ингирами добавил: — Согласитесь, что лучшего соседства нечего и желать, чтобы возвышать дух к познанию.
Да Винчи и я одобрительно покивали.
— В следующий раз, когда будет время, — продолжил он, — я расскажу вам о пристройке к Сант-Анджело, где мы храним уникальные экземпляры, а также некоторые из папских хартий… Однако уже позднее утро, и мне не хотелось бы заставлять его святейшество ждать меня… Гаэтано, устройте синьоров в этой комнате, посетителей сегодня будет не много… Обслужите мэтра да Винчи, как всегда, и по возможности удовлетворите любопытство нашего молодого Синибальди. Что вас интересует, мой мальчик?
— По правде говоря, я изучаю медицину в университете, и…
— Прекрасно. Здесь найдется, чем утолить вашу жажду знаний. Оставляю вас на попечение моего помощника. Но непременно приходите ко мне, как только выпадет случай.
Префект Ватиканской библиотеки сердечно попрощался с нами. К да Винчи подошел Гаэтано Форлари и осведомился, что тот желает. Леонардо хотел продолжить чтение «Арифметики» Диофанта, труды которого вновь открыли в эту эпоху. Потом Гаэтано обратился ко мне и предложил покопаться на полках греческого зала в книгах по медицине. Он подвел меня к одному из шкафов, открыл его ключом из внушительной связки, висевшей на его поясе. Я отступил на шаг: на полках стояли десятки томов, заботливо переплетенных, с названиями на корешках: «Гален», «Гиппократ», «Мондино деи Луцци» или еще: «Лечение язв», «Трактат о терапии», «О лекарственных растениях в хирургии», «Учение Салернской школы» и т.д.
В моем распоряжении было две тысячи лет медицины!
— Не стесняйтесь, выбирайте, — подбодрил меня Форлари.
Немного поколебавшись, я остановился на некоторых авторах, которых недавно упоминали мои профессора: сперва «Роджерино» Руджеро ди Фругардо, потом сборник текстов в стихах Жиля де Корбея, французского врача короля Филиппа II Августа и, наконец, достопримечательность, о которой мои учителя говорили лишь намеками: «Рассуждения» магометанина Аверроэса 3.
Нагруженный этими сокровищами, я возвратился в большой зал, стараясь не потревожить да Винчи, уже углубившегося в чтение. Устроившись спиной к камину, я начал перелистывать «Роджерино», млея от неслыханного счастья быть в Ватиканской библиотеке.
3
Латинизированное имя арабского мыслителя Ибн Рушда (1126-1198)