За каждую пядь земли...

Заявление Советского правительства воины выслушали с огромным вниманием, стараясь не пропустить ни одного слова. Сразу после трансляции в полках состоялись митинги личного состава. Выступившие на них командиры, политработники, красноармейцы, коммунисты и комсомольцы клеймили позором фашистских агрессоров, нарушивших договор о ненападении. Все выступления были проникнуты пламенным патриотизмом.

— Мы знали, что фашист пойдет на нас войной. Так пусть же он запомнит: за каждую пядь родной советской земли мы будем драться до последнего дыхания, не жалея ни сил, ни самой жизни, — сказал отличник боевой и политической подготовки красноармеец Н. Герасимов.

Донецкий шахтер командир танка младший лейтенант И. Ефимов, выражая волю товарищей по экипажу, поклялся без пощады громить фашистских извергов, пока они не будут разбиты. Его друг и боевой соперник по дням мирной учебы заместитель политрука Б. Прокофьев не только горячо поддержал товарища. Он заверил командование и отдел политической пропаганды, что его экипаж, воины всех танковой роты безгранично верят в мудрость большевистской партии, в неисчерпаемую силу советского народа, государства.

— Нас не сломить. Враг будет разбит. Победа будет [22] за нами! — завершил Прокофьев свое выступление словами, которыми заканчивалось заявление Советского правительства и которые стали впоследствии боевым лозунгом воинов наших Вооруженных Сил и всего советского народа в борьбе против фашистских захватчиков.

Единодушие, убежденность в поражении фашистских агрессоров, в непобедимости Красной Армии чувствовались в выступлениях всех бойцов, командиров, политработников. Они, конечно, не знали, сколь горькую чашу неудач, отступления, потерь придется всем нам испить прежде, чем одержим желанную победу над коварным врагом, но твердо были уверены в своих силах, горели желанием скрестить оружие с врагом и низвергнуть его.

* * *

Штаб фронта пристально следил за нашим продвижением, торопил командование корпуса, требовал увеличить скорость движения. Под Дубровкой комкор сказал мне, прочитав очередную шифровку:

— По всему видно, дела на границе горячие. Мы, друг мой комиссар, находимся на пороге суровых испытаний. Нас все время торопят, значит, с ходу введут в бой. Ведь танковые части врага кое-где прорвались через пограничные заслоны.

А марш наших дивизий был не из легких. Встречного сражения ни в этот, ни в следующий день не произошло, но над колоннами все время висели фашистские самолеты, которые бомбили нас и обстреливали на бреющем из пулеметов. Нередко фашистские разбойники получали сдачу от наших зенитных дивизионов. Как ни маломощны были орудия МЗА 37-миллиметрового калибра и пулеметы ДЕШ против бронированных стервятников, зенитчики 40-й танковой дивизии, которыми командовал капитан Горкавенко, сбили несколько самолетов, а главное — заставили гитлеровских асов держаться на почтительной высоте и сбрасывать смертоносный груз куда попало. Наши потери, к счастью, оказались незначительными.

Войска корпуса, за исключением артиллерийских частей, к середине дня 25 июня прибыли в район сосредоточения и расположились в лесах юго-западнее Ровно. А еще утром того же дня мы получили из штаба фронта не очень обрадовавшее нас распоряжение: по приказу командующего мы должны были передать 213-ю моторизованную дивизию полковника В. М. Осьминского в оперативную [23] группу генерал-лейтенанта М. Ф. Лукина. Дивизии в связи с этим был назначен новый маршрут. После короткого отдыха ее части отправились выполнять поставленную задачу и больше не возвратились в состав корпуса.

На пороге суровых испытаний

В первый же день войны дал о себе знать существенный недостаток, который был присущ организационной структуре наших механизированных соединений. Корпусная крупнокалиберная артиллерия безнадежно отставала от танковых и моторизованных частей и подразделений, которые обязана была поддерживать своим огнем. 152-миллиметровые гаубицы-пушки, по одному дивизиону которых было тогда в каждом артиллерийском полку соединений, тянули мощные по тому времени, но тихоходные трактора типа ЧТЗ-65. Средняя скорость движения этих дивизионов не превышала поэтому 10–15 километров в час, то есть была более чем наполовину меньше средней скорости движения танковых частей.

Мы, конечно, учли это, и командиры дивизий пустили артиллерию отдельными колоннами, обеспечив их прикрытием с воздуха (как правило, это были взвод 37-миллиметровых пушек и две-три зенитные пулеметные установки ДШК на дивизион).

23 июня я решил проверить, как обстоят дела в колонне 43-го артиллерийского полка, который двигался по параллельному маршруту между населенными пунктами Романово и Дубровка. Моя эмка обгоняла уже 2-й артиллерийский дивизион, когда наблюдатели подали сигнал «Воздух!».

Гитлеровские летчики считали, видимо, что тихоходные артиллерийские подразделения на тракторах станут их легкой добычей, и с первого захода пошли в атаку на бреющем. Я приказал шоферу остановиться. Мы выскочили из машины и прыгнули в кювет. Остановились и артиллеристы, залегли кто в канавах, кто в придорожном кустарнике.

Вдруг слышу знакомый голос:

— По самолетам, залпом!..

Человек, подававший команду, был где-то совсем рядом. Произнеся слово «залпом», он умолк, а я с нетерпением ждал, что будет дальше. Первый «юнкерс» был уже [24] почти над головой колонны, когда тот же голос скомандовал:

— Пли!

Раздался не очень дружный залп. Стреляли ведь со всех сторон: и из кюветов, и из придорожных кустов, и из посадок. Я не отрывал взгляда от быстро увеличивавшегося в размерах бомбардировщика. Рядом шлепались о землю пули: гитлеровские летчики уже строчили из пулеметов.

И вдруг самолет качнуло. Качнуло резко, вверх и в сторону, словно он зацепился за какой-то предмет. Бешено взревели моторы. «Юнкерс» подбросило почти вертикально вверх. Оказавшись на большой высоте, он неуклюже перевернулся дважды через крыло, а затем стремительно начал падать, оставляя за собой желто-бурый шлейф дыма и огня. Взрыв потряс всю округу, но никто из артиллеристов, казалось, не обратил на это внимания: на колонну пошел второй бомбардировщик. По нему часто била зенитка, и фашистский летчик струсил. Прочесав из пулеметов обочину дороги, он взмыл ввысь, так и по посмев спуститься ниже.

Выстроившихся в круг остальных пикировщиков тоже обстреляли наши зенитчики, и те поспешили убраться восвояси. Знакомый голос крикнул вблизи: «От-бо-о-о-ой!» К орудиям и тракторам, моторы которых продолжали работать на малых оборотах, со всех сторон бросились красноармейцы. Каждый быстро занялся своим делом.

Ко мне подошел командир дивизиона майор Поливанов и доложил по всей форме.

— Вы командовали отражением атаки залповым огнем из карабинов? — спрашиваю его.

— Я, товарищ полковой комиссар.

От лица службы я объявил Поливанову и его подчиненным благодарность и разрешил следовать дальше. Майор доложил, что зенитчики подбили еще один «юнкерс», хотя он и ушел вместе с остальными.

В тот день зенитные подразделения корпуса, по докладам, поступившим из дивизий, подбили еще один фашистский самолет и заставили немецких летчиков держаться на довольно большой высоте.

В 40-й танковой дивизии на марше произошел случай, который убедительно показал, что усилия командиров и политработников, призывавших личный состав к высокой организованности и бдительности, не пропали даром. В одной [25] из батарей 152-миллиметровых гаубиц-пушек вышел из строя трактор. Оставлять орудие с расчетом на дороге комбатр не стал и решил подождать, пока механики батареи не отремонтируют машину. Дело у них как будто спорилось. Прикрывавшая батарею зенитная установка ДШК, как и полагалось, выбрала у дороги удобную позицию и приготовилась к отражению воздушного противника.

Когда ремонт трактора, по существу, был закончен, в воздухе появились вражеские самолеты. Но они не пошли в атаку на колонну батареи, а выбросили в стороне около тридцати десантников. Командир батареи приказал личному составу подготовиться к отражению атаки.