Страница 8 из 48
— Так точно, сплю. Однако это не грех, я тольки днем. Мы эвон с твоим Лексеем усю ночь трупы с озера тягали. Понятыми были. А на пост я тольки в ночь заступать должон. Так что ты тут… — Он многозначительно повертел в воздухе растопыренной пятерней.
— Ну, звыняйте, таким разом, Иван Михайлович. Промашка вышла. А здесь ты чего делаешь? — продолжая посмеиваться, спросил Леонид Иванович.
— Так дачу замыкаю. Менты тута чего-то осматривали. Ключи-то у меня. Ейный хозяин побрякал намедни, чтобы я открыл ментам да проследил чтобы. Я, как приказано, все справил.
— Иван Михайлович, можно и нам посмотреть? — попросил Алешка.
— Нет, — отрезал Михалыч. — На ваш счет разговору никакого не было. Без хозяев я не смею.
— Да ладно, Михалыч, не жлобствуй, — поддержал сына Корнилов-старший.
— He-а, товарищ Корнилов. Ты как знаешь, можешь обижаться на меня, можешь нет, тольки мене не велено.
— А кто теперь хозяин этой дачи? — спросил раздосадованный Алешка.
— А енто, тоже богу весть, болтать не велено, — ответил Михалыч.
— Гвозди бы делать из ентих людей, крепче бы не было в мире гвоздей, — продекламировал Алешка, снова копируя говор полковника.
Постоянные подковырки надоели Михалычу, он обиженно отвернулся, запер ворота и пошел в сторону своего КПП.
— А давай через забор, хотя бы на двор поглядим, — предложил Алексей.
— Нет. Не будем нарушать закон. Да и что ты хочешь там найти? Татурины лет десять этой дачей не владеют, здесь уже не один хозяин сменился. И каждый там либо ремонт, либо реконструкцию делал. Так что Татуриными там даже и не пахнет.
— Не знаю, у меня интуиция. Мне кажется, что здесь что-то есть. Что-то из прошлого Татуриных.
— Угу, привидения здесь по ночам бродят, души грешные в ад собирают, — усмехнулся Леонид Иванович. — Пошли, Пинкертон.
На озере, как ни странно, было много народа. Люди купались, загорали под последними лучами нежаркого вечернего солнышка. Кипела обычная дачная жизнь, будто ничего здесь и не произошло.
— вдруг вспомнились Алешке слова Блока. Возможно, поэт писал именно о таком дачном местечке, не хватало только незнакомки да стакана с вином. «Истина в вине», — писал классик. В этом утверждении Алешка сомневался: в свое время он отдал должное поискам истины именно в вине и не нашел ее.
Неспешно раздевшись, он вошел в воду. Отец уже уплыл далеко, а вода и в самом деле была очень теплая. Алешка нырнул и в несколько взмахов догнал отца.
— Поплыли на утес, — отфыркиваясь, предложил Леонид Иванович.
— Не хочу, — ответил Алешка, — я обратно.
— Не дури, поплыли, а то я буду думать, что тебе слабо, — попытался подковырнуть Алешку отец.
— А мне слабо, — не поддался на провокацию Алешка.
— Медуза, — бросил отец и поплыл к утесу.
Алешка не обиделся: в чем-то отец был прав. Жил, жил в душе страх, мелкий подленький страшок. И его надо преодолеть. Но не сейчас — потом, позже. Он вышел на берег, плюхнулся на песок прямо у воды, растянулся во весь рост и стал смотреть в небо.
Какая странная штука жизнь. Он здоровый, сильный парень валяется сейчас на песке, пялится в небо, считает ворон и любуется белыми облаками. Но он хотя бы немного пожил, видел кое-что, любил и был любим. А молодая красивая девчонка, у которой все еще было впереди, лежит теперь в морге. И не будет у нее ни любви, ни свадьбы с цветами и кольцами, не будет детей, не получит она диплома. Почему так нелепо закончилась эта, только начавшаяся, жизнь? Интересно, как ее звали, дочку Татурина?
Из воды вышел отец, он скакал на одной ноге, отдуваясь и отфыркиваясь, пытаясь вытряхнуть попавшую в уши воду.
— Бать, а как звали дочку Татурина? — спросил у него Алешка.
— Ксения. Ей было шестнадцать лет. А Илье сорок два.
— А он чем занимался?
— У него сеть магазинов в городе и области, продовольственных и промтоварных. Он был богатым человеком.
— Бать, как тебе это удается? — спросил Алешка, глядя на отца из-под руки.
— Что? — в свою очередь не понял отец.
— Быть всегда в курсе дела. Ты только сегодня приехал, а уже все про всех знаешь.
— В отличие от тебя я жизнь не изучаю, а просто живу. — Отец прыгал по песку, изображая бой с тенью. — А ну-ка, поднимайся на спарринг.
— Не-а, — лениво покачал головой Алешка. — У нас с тобой разная весовая категория.
— Трусишь? — продолжал отец провоцировать Алешку.
— Ага, — опять не поддавался сын.
Отцу недавно исполнилось пятьдесят шесть лет, а на вид ему больше сорока никогда не дашь. Молодец! Алешка искренне восхищался отцом и нередко задумывался, в чем секрет его молодости. Легкой его жизнь не назовешь — детдом, голод, работа на заводе. Только во второй половине жизни более-менее устроенный быт. Но зато последние лет двадцать рабочий день у него продолжался по 10–12 часов, и почти без выходных. Может, все дело в любви, может, это и есть счастье?
Алешка поднялся на ноги и присоединился к отцу, продолжавшему размахивать руками. Бокс Алешка не очень любил, ему нравились восточные единоборства. Он принял «позу журавля», сделал несколько грациозных шагов навстречу отцу. Леонид Иванович приготовился отразить удар по-своему, но не успел вовремя среагировать, как получил удар ногой в грудь; не удержал равновесия и упал на песок. Алешка бросился на помощь.
— Бать, ты как? — спросил он, подавая руку.
— Да, сынку, стар становлюсь. А ты говоришь — слабак! Это не ты, а я слабак, — улыбаясь, проговорил отец и поднялся на ноги.
— Нет, бать, ты у меня молодец, мне до тебя, как до Эльбруса.
Они присели на берегу, закурили.
— А ты, парень, тоже ничего. Я, пожалуй, начну тобой понемногу гордиться.
— Спасибо. Послушай, ты говорил, что Илья Татурин был неуравновешенным. А в чем это выражалось?
— Ох, ты опять за свое. Я уже и думать об этом перестал.
— Почему? Разве тебе безразлична печальная судьба этих людей? Ты же был знаком с ними.
— Знаешь, сын, с годами по-другому начинаешь относиться к чужому горю: как ни тяжело оно, все же чужое не свое. Да, я был с ними знаком, но близкими мы никогда не были. По-человечески, конечно, жаль, но не более того. А ты, если хочешь знать о них больше, поговори с Ольгой Степановной. Она долго жила у Татуриных, то ли экономкой была, то ли няней, точно не знаю.
Домой они вернулись, когда над поселком Дальняя дача уже сгустились сумерки. Вечер выдался теплый. На веранде горел свет. Сквозь кружевные занавески было видно, как мама с Ольгой Степановной накрывают на стол. На заднем дворе слышался стук топора, в воздухе пахло дымом.
— Кажется, будет баня. — Отец от удовольствия потер ладони и, как пятнадцатилетний пацан, взбежал на крыльцо.
Алешка видел, как отец что-то стащил со стола, мама на него заворчала, он ее чмокнул в щеку и удалился в свой кабинет. «Значит, сейчас сядет на телефон, — подумал Алексей, — жить без своей конторы не может».
Алешка постоял немного в раздумье, поглядел по сторонам и пошел на хозяйственный двор. Павел Николаевич Орлов, или проще дядя Паша, муж Ольги Степановны и по совместительству второй консьерж дачи Корниловых, возле небольшой баньки рубил дрова.
Алешка подошел к нему, подобрал несколько отлетевших в сторону поленьев, положил их возле крыльца бани и присел на него. Дядя Паша вышел из бани, пристроился рядом, закурил папиросу и спросил:
— Париться будешь?
— Дядя Паша, ты же знаешь, что я не очень все это люблю.
— Не в отца, видать. Он у тебя любитель «легкого пара». Мне Ольга как сказала, что он вечером приедет, я сразу и затопил. Сейчас уже готова, вытопилась. Тепло и неугарно. Я и веничек дубовый запарил, и кваску в холодную воду поставил.