Страница 44 из 48
Максим озабоченно потер рукой подбородок, скривив губы:
— Попробую что-нибудь сделать, посидите здесь.
Он забрал бумагу и ушел вместе с ней.
Отсутствовал он около получаса и вернулся с еще более озабоченным видом. Положил бумагу перед Андреем.
— Это фальшивка. Такого счета не существует. Мы никогда не переводили деньги на счет этой женщины.
Алешка, молчавший до сего момента, проговорил:
— И женщины, кстати, пока такой не существует.
Они попрощались. Андрей и Алешка опять оказались на улице, в том же сквере, где только что сидели.
— И что ты думаешь по этому поводу? — спросил Андрей.
В Алешкиной душе снова зашевелились предчувствия. Он молча поднял указательный палец.
— Когда ты был у Татурина?
— В тот же день, когда ты был у Крестовского.
— Так, так, так, — задумался Алешка. — Что же получается? Татурин узнает, что Илья сын его и Ольги, узнает, что погибла Ольга. Интересно, а когда Людмила подписала бумагу на отказ от наследства? Ты говоришь, старик уже знал, что маленький Сережка не его внук. Тогда что же получается?
— А получается интересная картина. С одной стороны, Людмила отказывается от капиталов Татурина и уезжает из Дальнославска, имея на своем испанском счете очень даже значительную сумму. Причем оформленную на фамилию настоящего отца Сережки. Она не могла просто уйти от Ильи, но могла убить. Могла?
— Могла при соблюдении двух условий, если она маньячка и если бы эта бумага было подлинной, — ответил Алешка.
— Да, убить Илью, возможно, она могла, но не дочку, — высказывал вслух свои сомнения Андрей.
— К тому же у нее есть алиби. Илья и Ксения уехали, а она осталась, у нее свидетелей половина городского бомонда. Да и вряд ли она способна была сломать шею Ксении. А потом убили Орловых, когда она уже уехала.
— Она могла нанять киллера, при таких-то капиталах.
— He-а, не могла, — ответил Алешка, — денег-то у нее и нет. Но тот, кто дал тебе эту бумагу, хотел, чтобы ты так и думал.
— Ты хочешь сказать, что старик Татурин все это сам и организовал?
— По крайней мере, так он хотел отомстить своей снохе, только и всего. Пошли домой, папарацци, жрать что-то хочется.
Выезжая из Москвы, договорились, что сначала заедут в Дальнославск к бабушке, а уже потом двинутся на дачу Корниловых. Причем на дачу ехали всем скопом — Брахмановы, Корниловы, Лина и Алешка, бабушка и даже Андрей. Он из Москвы созвонился со своей газетой и взял отпуск, который не использовал уже несколько лет. В докторе Брахманове он нашел родственную душу: оказывается, они имели одно и то же увлечение, оба собирали курительные трубки. Эта же страсть была и у доктора Крестовского, именно это и связывало Андрея и Матвея Игнатьевича. Теперь их было трое.
Вечером на даче Корниловых ожидали гостей. Приглашены были Крестовские, семейство Корольковых и все, кто был в Москве. Официальных поводов для встречи придумывать не стали, просто собирались друзья. А неофициально Алешка решил таким образом расставить все точки над «i» и раз и навсегда всем доказать, что Лина его девушка, его любимая, а в скором времени — и жена.
Приготовление торжественного ужина взяла на себя Алла Георгиевна. Обещала, что всех ждет сюрприз.
Но первым сюрпризом оказалось отсутствие Михалыча у шлагбаума на въезде в поселок. Шлагбаум был открыт, сторожка заперта и выглядела совершенно необитаемой.
Сюрпризы продолжились. Михалыча нашли во дворе дачи: он под чутким руководством Станислава рубил дрова возле мангала. Во дворе уже стояли длинные столы, видимо, сколоченные специально для сегодняшнего ужина. Рядом с ними стояли такие же деревянные скамейки. Двор сиял чистотой и порядком. Здесь кое-что изменилось. Например, хозяйственный отсек теперь отделялся от остальной территории живой изгородью, выросшей словно по мановению волшебной палочки. Около дома появились роскошные ротонды, а с противоположной стороны виднелся небольшой пруд и альпийская горка.
Гости и хозяева быстро рассредоточились по дому и двору. Лина решила немного отдохнуть с дороги, Алешка тоже спустился во двор. Станислав и Михалыч продолжали свою деятельность. Алешка предложил свою помощь, но услышал в ответ:
— Позднехонько спохватился! Мы с Янычем ужо исправились.
Станислав обреченно махнул рукой и присел на одну из новеньких скамеек.
— Послушай, Иван, пожалей мои уши! — Потом обратился к Алешке: — Вы думаете, это я не умею говорить по-русски, ничего подобного, это он не умеет. Он говорит на каком-то совершенно диком диалекте.
Михалыч тоже присел рядом.
— Я-то как раз по-русски говорю, и диалект этот не дикий, а местный.
Михалыч достал из кармана камуфляжной куртки смятую пачку «Примы», посмотрел на нее и убрал на место.
— Дай закурить, будь человеком, — попросил Станислав, придвигаясь ближе к Михалычу.
— Прости, Яныч, Аля не велела.
— Не велела, не велела, — проворчал Станислав, поднимаясь и уходя на свою половину. — Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
— Жалко его, болезного, а что делать? — проговорил Михалыч, глядя ему вслед.
— Бросать курить, — ответил Алешка. — Михалыч, а ты, гляжу, с ними подружился?
— А чего мне с ними дружиться, я Альку с детства знаю. Она моей нянькой была. Знаешь, как раньше в деревнях: родичи на работе, а детки деток нянчат, старшие младших, родные двоюродных. Я Альке двоюродным племянником довожусь. Она меня нянькала, жопу вытирала. И потом, когда приезжала в отпуск, такая красавица была. Я пацаном даже влюбился в нее. Но и Стася я уважаю, правильный мужик. Хоть и латинец.
— Латыш, — поправил Алешка.
— А не один ли хрен? Ну, я пошел.
Он поднялся и бодро пошагал к выходу. Алешка смотрел вслед сторожу, и опять ему пришло в голову, что Михалыч нынче не такой, как всегда. И дело не в том, что он трезвый: он вовсе не Михалыч, он на самом деле Иван, как назвал его Станислав.
Из дома выглянула Алла Георгиевна и крикнула:
— Ваня, ты куда?
— Алек, — обернулся в дверях Михалыч, — я пойду все проверю, пост ведь.
Она спустилась со ступенек, подошла к нему.
— Никуда твой пост не денется, ты лучше сходи в Спасское. Там Загвоздкина обещала мне свежих яиц и домашних сливок. — Потом повернулась к Алешке: — А вас, молодой человек, я хотела бы попросить, сходите, пожалуйста, в церковь, пригласите на ужин отца Василия и матушку Наталью. Ваши родители разрешили мне это сделать.
— С удовольствием, — ответил Алешка и поднялся со скамейки.
На крыльце рядом с Аллой показалась Лина. Она выглядела отдохнувшей и посвежевшей, может, еще и потому, что на ней были не привычные джинсы и рубашка, а длинное, до пят, шелковое платье василькового цвета, без рукавов и с очень соблазнительным вырезом.
Она помахала Алешке рукой, что-то шепнула Алле и крикнула:
— Алеша, тебя к телефону.
— Кто?
— Кажется, Людмила Татурина.
Алешка бросился в кабинет отца, схватил трубку телефона.
— Алексей, я обещала вам позвонить, если вспомню. Я вспомнила. Это украшение я видела на фотографии. Оно принадлежало девушке, которую когда-то любил Илья, он долго хранил эту фотографию, а потом она куда-то исчезла.
— А как звали ту девушку, не помните?
— Точно не знаю, но могу предположить, кажется, Наталья.
— А как ее можно найти?
— Не знаю, у них там что-то не сложилось. Где она теперь, просто не знаю.
— Спасибо. Извините, я могу вам еще позвонить?
— Я сегодня улетаю в Испанию.
— Понятно. Тогда счастливого пути.
Алешка вышел на крыльцо. Лина все еще стояла там, разговаривая с Аллой.
— Возьмешь меня с собой? — спросила она.
— Я хотел попросить тебя о том же. Боюсь, я в своем затрапезном виде… — ответил Алешка, разводя руками и картинно оглядывая себя.
— Ничего, — ответила Лина, хлопнув Алешку по ладони. — Я потерплю.
Они вышли на улицу и медленно побрели вдоль домов. Сегодня тут было довольно оживленно: ребятишки играли в «терминатора», катались на велосипедах и пинали мячик. Дачный поселок Дальняя дача жил своей привычной и обыденной жизнью, и почти ничего в нем не осталось от элитного места отдыха для партноменклатуры или «новых русских».