Страница 29 из 71
То же можно сказать и о навыках личного состава в борьбе за живучесть своего боевого поста, командного пункта и корабля в целом. Отличное знание боевой техники, умелое и своевременное использование оружия, маневра, натренированность личного состава и смелые действия командира - именно это оказалось самым сложным и многотрудным в науке побеждать. [111]
Последние дни в Одессе
Огневые налеты «Незаможника» продолжались три дня подряд. Много стреляли по Александровке, Гильдендорфу, Вознесенке, Ильичевке и другим пунктам, поддерживая огнем морских пехотинцев и другие части Приморской армии действующие в восточном секторе обороны. Противник продолжал оказывать возрастающее сопротивление кораблям артиллерийской поддержки не только огнем береговых батарей, но и авиацией. Уже нельзя было рассчитывать на спокойное и устойчивое маневрирование, а приходилось действовать аналогично тому, как на выходе 1 сентября: заблаговременно рассчитав точку поворота на боевой курс, решительно затем маневрировать, открыть огонь, а когда противник пристреляется, быстро отойти под прикрытием дымовых завес.
Столь напряженная боевая работа изматывала людей. Главная нагрузка легла на плечи артиллеристов. Они не всегда имели возможность в положенное время поесть. А тут еще нестерпимая жара тех памятных лета и осени; почти целый день расчетам приходилось быть на солнцепеке. Но никто не жаловался, не стонал. [97]
Туго приходилось и начальнику службы снабжения Василию Дмитриевичу Карнауху, честнейшему, скромному и заботливому человеку. Не раз можно было увидеть его у орудий с помощниками, где они хлопотали, пытаясь «на ходу» подкрепить комендоров. А ведь все члены службы - главный старшина Гутник, старшина 2-й статьи Лымарь и Шиндельман - были расписаны по орудиям вторыми наводчиками и установщиками прицелов.
А разве легче приходилось нашим машинистам и кочегарам? Лица моряков побледнели, выглядели усталыми и осунувшимися. Пожалуй, только один мичман Петр Чернуха каким-то образом не сбросил в весе, оставался все таким же круглолицым и неизменно веселым. С его оптимизмом мог соперничать только оптимизм Ивана Ивановича Терещенко, чей веселый нрав и неиссякаемый юмор всегда благотворно сказывались на подчиненных, помогая переносить все тяготы и невзгоды войны. Сам Терещенко и вида не подает, что в последние дни его особенно беспокоят зацементированные швы, частичная разгерметизация нефтеям, прочность килевой коробки - последствия вражеского авианалета. Разве что изредка вздохнет:
- Чует сердце, скоро в док станем… Но выпадали, конечно, и часы безоблачного и доброго настроения. Причиной их, помнится, однажды был приход на корабль наших бывших краснофлотцев, ранее ушедших добровольцами в морскую пехоту. Сразу после ремонта корабля проводили мы их на берег с наказом гордо нести на бескозырках имя нашего эсминца - «Незаможник». И вот дорогие гости на корабле: рулевой Горшковоз, строевой из боцманской команды Кострома и радист по прозвищу Миха, чью фамилию я, признаться, запамятовал. Все трое были неразлучными друзьями и сражались в первом морском полку полковника Осипова. Это их, осиповцев, немцы прозвали «черными дьяволами» и «полосатой смертью».
Каждый из них по-своему примечателен. Миху, например, отличал огромный рост, а у Горшковоза каждый кулак был величиной с пудовую гирю. Кострома тоже могучего телосложения, с характерной особенностью - его опущенные по швам руки почти достигали колен, а рукопожатие было сродни действию слесарных тисков. Все трое стали разведчиками, не раз ходили в тыл противника за «языком». А однажды вместе с «языком» приволокли [98] захваченную у немцев полевую трехдюймовку, о чем писала даже фронтовая газета. Словом, ребята своими делами прославляли не только себя, но и «Незаможник», поскольку не сняли бескозырок.
Жадные вопросы так и сыпались на гостей. Они не умолкали ни на секунду. Особенное оживление вызвал рассказ разведчиков о том, как все трое чуть не попали в плен, но вышли с честью из этой передряги. А дело было так.
Однажды, выполняя задание в тылу врага, трое разведчиков вышли к лиману, где их застал рассвет. Двигаться дальше было опасно, и решили они светлое время суток пересидеть в плавнях, а с наступлением темноты продолжить путь. День выдался знойный, свирепствовали комары. Захотелось разведчикам выкупаться, тем более что вокруг безлюдье и тишина. Поснимали одежду, сложили оружие и в чем мать родила - в воду. А выходя на берег, так и застыли: смотрят на них дула трех немецких автоматов. У ног немцев одежда, связанная узлом, а за спинами - оружие. «Хенде хох!» - и никаких разговоров.
Через минуту разведчики шагали по пыльной, раскаленной дороге, подталкиваемые в голые спины дулами автоматов. Первым шел Миха. Это он предложил разбежаться в стороны: лучше смерть здесь, чем попасть к немцам, да еще в таком виде. Страшно представить, что начнется: будут фотографировать, глумиться. Не вынести такого позора! В довершение всего раскаленная дорожная пыль обжигала подошвы, и разведчики шли, пританцовывая и высоко вскидывая ноги, словно цирковые лошади на манеже. Стоило чуть замедлить шаг, как тут же следовали пинки в спину и окрики: «Шнеллер! Шнеллер!»
План Михи сразу отвергли. Умереть не за понюх табака всегда успеется. А что было делать - сразу сообразить трудно. Выручил всех Кострома. Получив очередной пинок автоматом, он внезапно сгорбился, длиннющими руками зачерпнул дорожной пыли и, взревев, швырнул в глаза конвоирам.
- Все завершилось в один момент, - закончил рассказ Миха. - Не сговариваясь, мы одновременно набросились на, конвоиров и обезоружили их быстрее, чем они успели опомниться.
В переполненном кубрике стоял одобрительный хохот. [99] Наши посланцы выглядели героями, ими гордились, им завидовали.
А наутро на имя командира и комиссара корабля посыпались новые рапорты о направлении в морскую пехоту для защиты Одессы. Моряки рвались в бой. Но вот что приметил комиссар Мотузко, разбирая заявления: краснофлотцы, которым довелось сходить на берег для корректировки огня, заявлений не подали.
Комиссар объяснил это так:
- Понятно, они своими глазами увидели, что стрельба наша смертоносна для фашиста. Очень важно увидеть дело своих рук на войне. А если человек, к примеру, как нес службу до войны в котельном отделении, так и несет сейчас, то и кажется ему, что вклад его в общее дело невелик. Потому и просятся на берег, в пехоту.
И как всегда, когда комиссара что-то волновало, он без промедления отправился беседовать с людьми. Уже стоя в дверях каюты, обернулся, и теплая усмешка осветила лицо.
- Придется кое-кого вновь обращать в морскую веру после наших гостей…
У меня тоже были неотложные дела. Вот уже сутки, как в свободное от стрельб время зенитчики устанавливали две 45-мм пушки, усиливая противовоздушную оборону. Монтировали их своими силами; одну смонтировали хорошо, а вторая почему-то закапризничала, во время стрельбы по самолетам так подпрыгивала, что наводчик, опасаясь разбить нос, вынужден был смотреть в прицел со значительного расстояния. Вчера при очередном авианалете командир батареи лейтенант Сагитов решил лично убедиться, так ли уж невозможно вести наводку. Заняв место наводчика, прильнул к прицелу. После каждого выстрела Сагитов подпрыгивал вместе с орудием, но стрельбу вел до конца, пока не дали отбой воздушной тревоги. Когда он оторвался от прицела, то вынужден был прикладывать носовой платок к вспухшим губам и носу.
- Наводчик прав, - докладывал он, тяжело ворочая губами. - На такую стрельбу можно решиться только раз в жизни.
Теперь мы дополнительно укрепили основание пушки. И следовало вновь проверить ее в деле.
В те сентябрьские дни противник наступал в направлении Дальника. Бои не утихали на ближних подступах [100] к Одессе. Враг всеми силами стремился усилить мощь бомбовых ударов по находившимся в Одесском порту кораблям, и потому попытки вражеских бомбардировщиков прорваться к городу стали ежедневны. Ждать долго не пришлось и сегодня. Привычный звук сирены, возвещавший на базе о воздушной тревоге, был одновременно сигналом и нам. И вот слух привычно ловит стрельбу зенитных батарей на подступах к городу. Она все ближе и ближе. А с восточной части Одесского залива доносятся глухие раскаты артиллерийской стрельбы, горизонт застелило белым дымом - это наши корабли, обеспечивающие входы и выход в порт, ставят дымовые завесы, защищаясь от береговых батарей и авиации противника.