Страница 84 из 87
— Меня бы сразу посадили, и тем вернее посадили, что отец мальчика — бандит, то есть… бизнесмен! Вот Абрам Ицхакович его знает.
— Да и я знаю! — злобно процедил Сванидзе, подогреваясь сознанием того, что он созерцает виновника всех своих страхов, сомнений и бед. — И что?
— Он бы меня… убил. (И правильно бы сделал, отразилось на лице Сванидзе.) К тому же мальчика нельзя было транспортировать. При подобных травмах малейшая встряска может иметь непредвиденные и самые тяжелые последствия. Ну вот… я и решил лечить его здесь. Приходил к Абраму Ицхаковичу. Тем более Абрам Ицхакович заверил, что мальчика не скоро хватятся: отец за границей, мачеха крутит любовь с начальником охраны, а бедные родственники… над ними Илья и не так издевался, как говорят. Стерпели бы и это.
— Это вам все Абрам Ицхакович сказал? — выговорила я сквозь зубы.
— Да… он.
— Ну что же, Петр Петрович, благодарите вашего пациента Гирина. Не исключено, что ваше врачевание будет иметь нехорошие последствия. Лет на пять общего режима.
Лакк закатил глаза и вдруг грохнулся в обморок. При этом он упал так неудачно, что ударился головой о край кровати. Редкие волосы на его выпуклом черепе окрасились кровью.
— Черрт! — воскликнула я. — Какой слабонервный эскулап! Ну что вы смотрите, Абрам Ицхакович? Идите вызывайте «Скорую»… вы в этом вопросе большой мастер!
На этот раз «Скорая» ехала существенно быстрее. Забрали и Илюшу Сереброва, и так и не пришедшего в себя доктора Лакка. Сванидзе распорядился отвезти обоих в ту же больницу, в которой лежал Родион, для чего, кажется, несколько превысил свои служебные полномочия.
Когда пострадавших увезли, Сванидзе посмотрел на меня мутными глазами и произнес:
— Конечно, этот Лакк, будем откровенны… редкостный чудак на букву «м», да и вы, Абрам Ицхакович… (Вопреки обыкновению, Гирин скорбно молчал.) Но все равно — никто не заставит меня поверить, что он и есть убийца. Не похож он на убийцу, чтоб меня!..
— А он и не убийца, — отозвалась я. — И давайте, Альберт Эдуардович, на темы, близкие к упомянутой, поговорим в другом месте. Хорошо?
Сванидзе кивнул.
— А все-таки, как ты вычислила этого доктора Лакка и то, что мальчик в квартире Гирина?
— О, это было непросто. Но начнем с того, что я в первый визит к Гирину наткнулась на Лакка. У него был удивительно всполошенный вид, и больше всего он испугался, что я приняла его за слесаря-сантехника. Конечно, одна встреча — это ничего. Однако я встретила его же в день убийства Игната Клепина. Тут я задумалась. Особенно после того, как он, пыжась, поднял шлагбаум и проехал через него на грязной зеленой «восьмерке». Именно такая есть в этом дворе у некоего Гнилина, и именно его якобы видел в день исчезновения Илюши дворник Калабаев. Калабаев еще сказал, что Гнилин удивительно туго поднимал шлагбаум, хотя обычно делал это с легкостью. А в том-то все и дело, что в день исчезновения Ильи во дворе стояла машина Лакка, а никакого не Гнилина. После этого я заинтересовалась Лакком. Попросила Антон Антоныча Бородкина проследить, в какие дни Лакк приходит к Гирину. Врач-травматолог, специализирующийся на черепно-мозговых повреждениях, каждый день ходит в квартиру к человеку, у которого нелады с сердцем, — это забавно. При этом Лакк испуган. Но все это — еще ничего, я не находила прямой связи между исчезновением Илюши и визитами Петра Петровича Лакка. А обнаружила я ее только сегодня днем. Да! Лакк сам невольно разоблачил себя, когда сказал о Родионе: он вне опасности, ждите. Точно такая же фраза была в письме, полученном Клепиными. И тогда все стало ясно. Еще несколько мелких штрихов, которые я не стану приводить, потому как они угадываются без особых проблем — и все. Картина инцидента восстановлена.
После того как мы со Сванидзе вышли из квартиры Гирина (немедленно наглотавшегося таблеток от всех мыслимых заболеваний), я произнесла:
— Главное, что меня радует, это то, что теперь наследство не достанется этой жабе Камилле. Ничего. Пусть полирует свои телеса в сочинской клинике. Тут ее ждет превосходный сюрприз.
Я была очень довольна собой.
Во дворе ко мне подошел Антон Антоныч Бородкин, уже подшофе, и объявил, что после похорон дворника Калабаева у него нет ни копейки на организационные моменты. Тонкий намек был понят, за праведные труды на тучной ниве шпионажа дед Бородкин получил пятьсот рублей и, удовлетворенный, удалился в магазин. В тот самый злополучный магазин.
Сванидзе посмотрел ему вслед:
— Теперь дело за главным: поймать убийцу.
— Я все-таки надеюсь, что это только вопрос времени, — ответила я. — Очень скорого времени. И ловить убийцу будешь ты. Родион подтвердил, что я вычислила правильно. Теперь можно не бояться, что спугну. Никуда он не денется.
Сванидзе затаил дыхание. Пнул ногой горку красно-желтых листьев и проговорил:
— Ну… и кто?
— Знаешь что? Идем к Ноябрине Михайловне в больницу. По-моему, еще не поздно. Меня в последнее время по каким только лечебницам и врачам не носило. Она ведь лежит в той же больнице, что и Родион Потапович, только в другом корпусе. Я с ней хотела переговорить. Не поздно?
— Половина седьмого вечера. Не поздно, там посетителей до семи пускают. Сейчас позвоню, узнаю, как она, — сказал Сванидзе. — А ты пока побеседуй с Антон Антонычем, вот он идет. Уже тепленький. Верно, твои деньги — в коня корм.
Антон Антонович приблизился с развевающейся по ветру бородой. Кожные складки на его шее подрагивали. Он пошевелил нижней челюстью вправо-влево, а потом проговорил, распространяя вокруг устойчивый запах алкоголя:
— Значится, так и не нашли Алексашку-то Клепина? А мы, — продолжал он, не дожидаясь моего ответа, — в катакомбах его ищем. Главна-а, Игната бросили близко, а того беднягу, говорю, куда-то потащили. И ведь не видел никто, надо ж! Ах да, Калабаев видел. Выпьешь за упокой раба божия Тимура? — протянул он мне початую бутылку водки и привычный сырок. — За Калабаева?
— Не люблю пить за упокой, — тихо ответила я.
— И это правильно. Я тоже не люблю. Ну так выпей за здравие! Илюшка-то ведь нашелся, говорю? Нашелся! Вот и… говорю!
— Мария, — подошел Сванидзе, — ну, позвонил я Ноябрине Михайловне. Сказали, что ее к телефону пригласить не могут. Она в скверике гуляет. К ней — посетитель.
— Понятно, — сказала я, чуть отталкивая упорно предлагаемую мне водку, — потом, Антон Антоныч… потом!
— Обещаешь? — хитро прищурился дед.
— Обещаю, что с тобой делать!
Больничный сквер облетал ранними желтыми листьями. Легкий полумрак струился меж деревьями. Зажгли несколько фонарей. Светлые аллеи мягко стелились под ногами.
Мы со Сванидзе шли по направлению к больничному корпусу, где лежала Ноябрина Михайловна. Аллея, которой мы следовали, вливалась, как и несколько ей подобных, в круглую площадь, обсаженную старыми вязами, с каменными скамейками по периметру, с неработающим, довольно-таки обшарпанным фонтаном в центре. Здесь гуляло большинство пациентов со всех корпусов. Правда, сейчас было весьма прохладно, и больные предпочитали теплые палаты, не рискуя получить простуду сверх основного заболевания.
— Где-то здесь, — сказала я.
— На ловца и зверь бежит! — воскликнул Сванидзе. — Вон она! А с ней какой-то человечек, отсюда не вижу. Погоди… черрт! Да это ж ее муж, Алексаша! Нашелся, хлопец! Ты смотри, какие у них лица сумрачные! Может, не будем беспокоить? Все-таки им сейчас не до нас.
Я молчала.
— Ну, ты как думаешь?
— Нет, — выдавила я, — мы им не помешаем. Идем, Альберт Эдуардович.
— Ты уверена?
— Да. Идем, сказала.
Пока мы разговаривали со Сванидзе, Алексаша и Ноябрина Михайловна развернулись и пошли в противоположную сторону аллеи. Мы последовали за ними. Нагнали притихшую, но вновь соединившуюся семейную пару метрах в ста от круглой площади, на изгибе аллеи, где стоял массивный железобетонный блок и лежали несколько железных прутов арматуры. Я нырнула за ствол раскидистого вяза и потянула за собой ничего не понимающего Сванидзе. Ноябрина Михайловна села на блок, Алексаша предварительно расстелил на холодном бетоне свою куртку.