Время делать ставки

Такая постановка вопроса требовала столь же откровенного ответа. Я улыбнулась и сказала:

— Нет. Это они дали. Хорошие у вас начальнички, девчонки. Квартирку мне подкинули. А то я у подруги кантуюсь. Во-от. Теперь хоть нормально, а не как…

— Все равно, как ни крути — лимита голимая, — сказала завистливая Верка, которую еще до шоу упрекали в предубеждении ко мне да и во всех смертных грехах. — Думаешь, эти уроды тебя просто так облагодетельствуют? Катька Деева вон тоже думала, а ее убили прямо у нас в клубе. А ее подружка, Инка Малич, сбежала куда-то, и с концами. Тебя, случаем, не на их хату направили? Если да, то нашла чему радоваться.

Кто-то протянул:

— Да отстань ты от нее, Верунчик. Сама-то небось только и думаешь, как бы кому из начальничков удачнее подмахнуть, чтобы и тебя на халявную квартиру определили.

— Да пошла ты, овца!..

Дальнейшей перепалки я слушать не стала, а быстро собралась и покинула клуб.

На улице было тихо и снежно. Разлапистый снег валил стеной. Было уже около половины второго ночи. Москва, укутанная белой шубой, дремала, и нарушить покой огромного мегаполиса не могли ни неоновые огни, ни вырывающаяся из «Эдельвейса» музыка, ни приглушенный шорох машин на шоссе…

Я высвободила руку из перчатки и развернула бумажку с адресом, данным мне Камориным. Несколько крупных снежинок упали на разворот, заслоняя короткую строку, и облепленная снежинками адресная надпись предстала моим глазам в таком виде: З*М**НОЙ В*Л ДОМ***КВА***7**. Снежинки, как звездочки, выложили адрес, но я вдруг поняла, где находится та самая квартира, и догадалась, что завистливая Верка была права, когда говорила, что…

Сжав зубы, я перчаткой смахнула снег с бумаги. Да!!! Сомнений больше не оставалось. Это был тот самый адрес, по которому проживали убитая в «Эдельвейсе» Екатерина Деева и застреленная у самых дверей нашего офиса Инна Малич.

12

Честно говоря, я пока что не могла осознать всего случившегося. Было очевидно: произошел качественный скачок в моем расследовании, но в то же самое время я была поставлена в очень двусмысленное положение. В любом случае следует посоветоваться с боссом. К тому же не ехать же мне сразу на эту злополучную квартиру, на которой я уже была, но под именем дурацкой Нины Петровны, представительницы Альберта Эдуардовича. Глупость какая!

Но следовало принять меры предосторожности. Откровенно говоря, я не могла забыть взгляда Каморина и его слов: «Не ментовская ты, не «конторская», а?» Значит, Филипп Юрьевич не такой уж сугубый шоумен, каким хочет казаться, понимает толк и в безопасности. Почему он сказал мне это? Вызвала подозрение? Может, сегодняшний вызов к Ованесяну — это так, проверка на вшивость?

Проверяют?..

Так или иначе, но нужно поговорить с боссом, причем напрямую. Я поймала такси и, сказав адрес, задремала. Ватная усталость сделало тяжелым тело. Хотелось закрыть глаза и отключиться, и хотя на протяжении всего пути я пыталась бодриться, меня укачало в теплом, даже душном салоне. Проснулась я от того, что таксист дергал меня за плечо и говорил:

— Э, женщина! Выходим. Приехали. С вас триста пятьдесят восемь.

— Сколько? — машинально переспросила я, и, очевидно, тон был не самым доброжелательным, потому что он исправился:

— Триста десять рублей. Строго по счетчику. Хотите взглянуть?..

— Не хочу, — пробурчала я. — Подкиньте прямо во двор. Вон в ту арку. Все, спасибо.

Я вышла из машины. Снегу навалило уже столько, что я проваливалась чуть ли не по колено. Декабрь отыгрывался за все бесснежные дни и выдавал на-гора снежную продукцию.

Я сделала несколько шагов и остановилась. Нога провалилась в сугроб, но остановилась я вовсе не поэтому. Что-то тяжелое, тревожное придавило сердце. Оно трепыхалось, как накрытая горстью птица. Предчувствие. Вот оно, неуловимо тонкое, звериное предчувствие. Летящий по ветру запах слежки.

Я шла тем же путем, что и убитая несколькими днями раньше Инна Малич. Точно так же подъехала ко двору, точно так же пересекла его под деревьями и направилась к нашему офису. И — точно так же… следят?..

Я присела под дерево и осторожно выглянула. Во двор медленно въезжала машина. Это была раздолбанная «девятка» с заснеженными седыми бамперами и обледенелыми грязными номерами. Из нее выскочила темная фигура и, очутившись под тусклым фонарем в полосе рассеянного света, обернулась рослым парнем, в котором я узнала одного из охранников «Эдельвейса». Он покрутил головой и неслышно направился по моим следам, четко видимым на ровной снежной поверхности.

Я вырвалась из-под дерева и, быстро добежав до крыльца нашего офиса, вернулась, пятясь, по своим же следам. А потом отпрыгнула в черную сень заснеженного вяза. Непрерывная цепочка следов вела к самым дверям нашего офиса, и у следившего за мной должно было создаться впечатление, что я вошла внутрь.

А вот и он. Парень ступал бесшумно, как хищник, выслеживающий свою добычу. Он даже наклонялся вперед, словно принюхивался к следам, хотя, конечно, это было излишне. Он дошел до самой двери и, глянув на табличку, кивнул головой и пробормотал:

— Вот сука! Значит, в самом деле отсюда! И ведь как все провернула, а… Ну, ничего… разберемся.

Он направился обратно, а я медленно вышла из-за дерева. Надо было видеть, как расширились его глаза, когда он увидел меня. Парень обернулся назад, желая еще раз убедиться, что цепочка следов тянется до самой двери, а потом проговорил, наверное, первое, что пришло в голову:

— Вот, подумал, что поздно уже…

— И решил проводить? — насмешливо переспросила я. — А вдруг водитель-маньяк попадется, да? Да и вообще, Москва — город опасный, полон всяческих нехороших дядек.

Он улыбнулся, и я вдруг увидела, что справа у него щербинка — не хватает зуба. Резца.

Я шагнула ему навстречу.

— Что же ты, дорогой, к стоматологу-то не сходишь? — произнесла я вполголоса. — А то вроде молодой парень, с деньгами, а щеришься. Я, конечно, понимаю, что у Инны Малич был хороший удар, но, уверяю тебя, у меня не хуже, так что я могу для симметрии подправить тебя с другой стороны…

Его лицо исказилось, и рука скользнула под куртку, туда, где, вероятно, был пистолет. Я не дала ему сделать задуманное. Мой удар легко пропорол его одежду, ногти вошли в тело, я рванула на себя — и он, выпучив глаза и застонав, повалился на снег. Я схватила его за шиворот и поволокла к машине. Он был тяжел, но фонтаны ударившей во мне яростной энергии — резерв! — были ослепительны. Я втолкнула его в салон и сама села рядом. Он хватал ртом воздух и прикладывал ладонь к тому месту, куда я направила свой удар. Всякий раз на пальцах оставалась кровь, и чем дальше, тем больше и больше ее было…

— Зубы — это не самое важное в организме, — с издевательской назидательностью заключила я. — А теперь рассказывай мне, кто велел тебе выслеживать меня и кто приказал убить Инну Малич и всех остальных девушек.

— Я… я никого не убивал, — выговорил он. — Я… охранник, а не… киллер.

— Правда? А что, ты не был несколько дней назад в этом дворе на черном джипе, а?

Он молчал. Его глаза стекленели.

— А кто меня выслеживать велел?

— Я только слышал краем уха… — быстро заговорил он, словно боясь, что каждая секунда молчания будет стоить ему новой страшной раны. — Я только слышал, что Каморин кому-то там говорил: дескать, слили информацию, что к ним в структуру… не знаю, про какую уж структуру они говорили… будут внедрять то ли из ФСБ, то ли… в общем — засланца. Я слышал…

— А сегодня кто тебя следить за мной послал?

— Филипп Юрьевич. Он сказал… сказал: проследи, Фока, куда она поедет. На всякий, говорит, пожарный. Я так подумал, что он теперь всех новеньких проверяет, не они ли засланные из мусоров или гэбэ.

— Брось дурачка-то из себя ломать, — сказала я, — если ты был тут при убийстве Инны Малич и до сих пор жив, значит, крепко тебе доверяют.

Он подался на сиденье, его глаза сверкнули: