Сентябрь

Но вот Маркевич расслышал какие-то звуки, пока еще настолько далекие, что он не сразу смог определить, откуда они доносятся. Предположив, что это, быть может, приближается наконец шестая рота, Маркевич вышел на дорогу и стал вглядываться в туманно-серую предрассветную даль. И тотчас повернул назад: теперь с севера уже явственно слышался рокот мотора. Сперва он подумал, что летит самолет, и удивился, почему немцы так рано сегодня начинают.

Это был всего-навсего мотоцикл. Он ворчал за туманной завесой, долго его не было видно, а потом он вынырнул из мглы и оказался совсем рядом. Дунецкий поднял двоих солдат, их винтовки, взятые на изготовку, сразу остановили мотоциклиста.

— Свои, свои! — громко крикнул офицер, развалившийся в прицепе. — Кто тут старший? — Увидев офицеров, он выпрыгнул из мотоцикла и вежливо представился: — Я майор Гробицкий, из ставки Верховного командования.

Ольшинский тоже назвал себя. Гробицкий вполголоса сообщил ему, что едет вместе с генералом инспектировать части армии «Лодзь». Генерал на другом мотоцикле сейчас их нагонит. Ольшинский бросил красноречивый взгляд на Дунецкого, и капралы немедля кинулись расталкивать солдат, выгоняя их из рва, пытаясь построить в колонну по четыре в ряд.

Представитель ставки делал вид, будто не замечает суматохи. Он стал расспрашивать Олыпинского, как проехать в двадцать восьмую дивизию. Ольшинский не знал, но, вероятно, стыдился в этом признаться. Гробицкий извлек из кармана бумажку.

— Нет, нет, спасибо! — замахал руками Ольшинский. — Я ведь вижу…

— Бдительность прежде всего, — сказал Гробицкий. — Надо остерегаться шпионов. Немцы сбрасывают парашютистов.

Ольшинский в конце концов объяснил ему, как попасть в расположение главных сил их дивизии. Дунецкий вернулся в тот момент, когда Гробицкий обрисовывал всю ситуацию в целом.

Именно тогда Маркевич почувствовал облегчение. Дунецкий жаловался — вот сколько уже дней они только и делают, что отступают, а Гробицкий бегло пояснил: армия «Лодзь» служит приманкой — вовлеченные в ее преследование, немцы обрекают себя на фланговые удары с востока и запада. Ничего не поделаешь, армия «Лодзь» должна получить пинок в зад, зато потом…

Маркевич с напряжением слушал Гробицкого. Значит, есть какой-то смысл в этом почти неделю длящемся балагане. Там, наверху, о них думают, их страдания не напрасны и не безнадежны.

— Маршал Рыдз-Смиглый, — продолжал Гробицкий, словно читая в душе Маркевича, как в открытой книге, — сторонник маневренной войны, наполеоновского искусства сокрушать неприятеля малыми силами. Самое главное — держаться. Ну, тут у вас, я вижу, порядок. Мы с генералом были у ваших соседей справа, там, надо сказать, хуже. Правда, и немцы там нажимают сильнее.

Потом разговор перешел на политические темы. Гробицкий ругательски ругал коммунистов, уверял, что они сплошь диверсанты и шпионы. На Маркевича это произвело большое впечатление. Он непосредственно не сталкивался с коммунистами, но знал, что в Воложинском районе они представляют большую силу. Ему хотелось подробнее расспросить Гробицкого, но он не решился: из ставки! Маркевич просто принял к сведению это потрясающее сообщение и снова помрачнел.

Наконец пришла шестая рота. Олыпинский подозвал ее командира и в присутствии Гробицкого устроил ему головомойку за опоздание. А потом Гробицкий успокаивал его шуточками:

— Мой генерал тоже запаздывает, на войне всякое случается…

Гробицкий не дождался своего генерала и поехал его искать. Уезжая, напоследок дал совет: не размещать батальон в деревне. Вместе с Ольшинским они развернули карты. О, вот здесь кустики, замаскируйтесь, дайте людям отдохнуть, невыспавшийся солдат — это полсолдата.

Олышшский, разумеется, послушался его. Среди кустиков торчало несколько деревьев — сосны и ольха. Костры не разводили, ели хлеб и консервы. Солдаты стянули сапоги, и, когда наконец пригрело солнце, батальон храпел вовсю.

Маркевича мучили путаные невеселые сны. Далекие красненские воспоминания, лавина бабицких танков, сверкающая голова добродушно улыбающегося Рыдза. Недолгой была эта улыбка, ее сразу оттеснили какие-то кошмары. Человек в рваной меховой шапке хватал Маркевича за руку, лязгал зубами, тянул его куда-то, и он знал, что человек этот — коммунист. А потом грохот, перед глазами мелькнули обрывки сновидений, хмурое небо, какой-то просвет, сухая вершина дуба и тут же вырванные с корнем сосенки.

Маркевича разбудили крики и вновь настигший их рокот самолетов. Визг бомбы, взрыв, разворотивший землю. Он вскочил. Солдаты метались между кустами, часть из них удирала в сторону поля, несколько человек бежало к воронке, которая внезапно образовалась в расположении обоза.

Небо выло. Три самолета, вытянувшись в ровную линию, летели над кустами. У первого носовая часть опустилась, вой стал другим, более пронзительным.

— Ложись! — кричал кто-то.

— Беги! — ответили ему. Маркевич сделал несколько шагов, а потом упал со всего маху лицом в хвойные иглы. И в тот же момент — бомба, гул, вонючая горячая волна.

Едва они успели оттащить раненых, как подошло новое звено пикирующих бомбардировщиков. Бомбежка — с короткими перерывами, — в общем, продолжалась больше часа. Солдат, убегавших через поле, летчики обстреливали из пулеметов.

К вечеру попытались подсчитать потери: от батальона уцелела четверть состава. Помимо раненых и убитых, часть солдат попросту растеряли в этой панике.

Ночью они шли дальше на север. Чаще стали попадаться местечки, грязные, тесно застроенные, с множеством фабричных труб. Где-то справа осталась Лодзь. Связь с дивизией прервалась, высланные патрули не возвращались. Справа и сзади воздух сотрясала артиллерийская канонада. Навстречу им брели разрозненные группки солдат; они клятвенно уверяли, что их преследуют тысячи танков.

Ольшинский срывал злобу на Дунецком, Маркевиче, капралах, на любом, кто подворачивался под руку. Дунецкий пробовал возражать. Они поспорили из-за налета. Ольшинский упрекал Дунецкого, уверял, что его рота плохо замаскировалась. А Дунецкий возражал, утверждая, что место привала было плохо выбрано.

— Как это! — орал Ольшинский. — Сам майор Гробицкий из ставки мне посоветовал! Погодите, я снова подам рапорт о наложении на вас взыскания, только бы найти полк!

Дунецкий презрительно фыркнул, против майора из ставки он не мог найти аргументов.

В полдень поредевший батальон остановился возле рощи; Ольшинский спешил догнать дивизию и не разрешил длительный отдых. Маркевич дотащился со своей горсткой людей до передних рядов и увидел, что солдаты обступили мотоцикл. Майор Гробицкий, не вылезая из прицепа, что-то объяснял подпоручику, командующему головным отрядом. Маркевич уловил конец фразы:

— …Я жду генерала, он должен сейчас подъехать…

— Как? Вы все еще не нашли генерала, пан майор? — Маркевич сам удивился своей смелости. — Со вчерашнего утра?

— А вы кто такой? — Гробицкий бросил грозный взгляд на Маркевича.

— Пан майор… — смутился Маркевич. — Вы уже были у нас, рассказывали… даже посоветовали… — И тут его внезапно озарила мысль: — Вы нам посоветовали спрятаться в кустах. Неудачно как-то получилось, налет…

Гробицкий тотчас же отвернулся, хлопнул мотоциклиста по плечу, мотор затрещал.

— Некогда мне болтать, — отрезал он и махнул рукой. Мотоцикл тронулся.

— Стой! — рявкнул Маркевич с опозданием на четверть минуты. — Стой, стрелять буду!

Майор и мотоциклист только нагнулись, взвелся голубой дымок.

— Стреляй! — кричал Маркевич.

Не успели. Мотоцикл с майором Гробицким исчез за поворотом дороги.

Ольшинский отказался верить. Он даже прикрикнул на Маркевича. Однако на этот раз Дунецкий не уступал майору и принудил его замолчать. Они шли всю вторую половину дня, свернули направо, в сторону Варшавы. К вечеру, едва они миновали какое-то местечко, их снова настиг самолет, из-за дома взлетела зеленая ракета, описав дугу в их направлении, и снова бомбы полетели в то, что уцелело от батальонного обоза.