Сентябрь

Из штаба выбежал подпоручик — розовый, улыбающийся, счастливый:

— Зенитные орудия! Это были разведчики!..

Они ему не ответили, спустились вниз, не глядя друг на друга. Офицерик был прав, из штаба противовоздушной обороны сообщили: разведывательные полеты над мостами, бомбежки не было.

Прогулка все-таки помогла Ромбичу. Предстоящий разговор с Рыдзом он стал рассматривать как боевую операцию с точки зрения классических принципов военного искусства: не принимать сражения на невыгодном для тебя участке, отвлекать внимание ложными действиями, маневрировать в случае превосходства неприятеля, беспокоить его, засылать группы разведчиков, добиваться выигрыша во времени.

Таким образом он подготовил длинное донесение о Хойницах, взял проекты приказов о Закжевском и Фридеберге, а сообщение о танках решил приберечь напоследок.

Несмотря на все это, когда его наконец вызвали, он заволновался, будто шел на экзамен. Рыдз казался утомленным, он как-то постарел, рука, которую он протянул Ромбичу, была холодной и влажной.

— Пока еще нет ясной картины, пан маршал, — начал Ромбич, — Есть только первые элементы. — Он посвятил несколько минут бою под Хойницами, подчеркивая значение этого успеха, якобы способного помешать немецким планам переброски армии фон Клюге в Восточную Пруссию. То и дело он поглядывал на Рыдза, пытаясь найти на его гладком желтоватом лице хоть какой-то радостный отклик. Не дождался; Рыдз, по-видимому, даже не очень внимательно прислушивался к словам своей «оперативной мысли», смотрел куда-то вперед, быть может в окно.

У Ромбича забегали по коже мурашки. Резвая фантазия теперь подсказывала ему: так начинается немилость. Разумеется, сюда уже пролезла свора подхалимов, доносчиков, обиженных, наболтала невесть что. Главнокомандующий скучает, он, вероятно, в курсе дела, ход событий ему известен, быть может, лучше, чем Ромбичу. И сейчас, сейчас он задаст ему вопрос: «Какие глупости вы наделали на Лисварте, полковник?»

Ха, Ромбич не уйдет с исторической арены тихо, по-домашнему, как уволенная прислуга. Если уходить, так с треском, не щадя этих брехунов. И он не станет ждать вопроса, он сам его поставит.

— На Лисварте, пан маршал, возникает опасная ситуация. — Он рассказал о танках. — Они грозят зайти во фланг седьмой дивизии под Ченстоховом и выйти в тыл армии «Краков». Либо же повернуть на северо-запад и выйти в тыл армии «Лодзь». Я хотел бы подчеркнуть… — Здесь он очень сурово отозвался о командовании этой армии. — Небрежно подготовленные пограничные позиции. — Он посмотрел на Рыдза: молчит и бровью не повел. Еще надо намекнуть на всех этих генералов и полковников. Не действует — Рыдз задумчив по-прежнему. Тогда Ромбич прибегнул к крайней мере: солдаты тоже подвели. Практически не оказывали сопротивления, хотя вооружены были удовлетворительно.

Рыдз наконец взглянул на полковника — как-то так мимоходом, непонятно. Ромбич потерял нить рассказа, еще раз повторил: нет полной картины. Потом его мысль перескочила к танкам — два варианта их дальнейших действий не исчерпывали ведь всех возможностей. Неужели Рыдз тоже это заметил? Ромбич поспешил его успокоить:

— Разумеется, теоретически немецкая бронетанковая группа может не удовольствоваться развитием тактического успеха на флангах армии «Лодзь» или «Краков». Она может соблазниться оперативной целью, направить действия на Радомско, Петроков. Лично я считаю это маловероятным…

Рыдз, застыв, молча смотрел на Ромбича. Только вот выражение его глаз непонятное: то ли настороженное, то ли сонное. Ромбич начал заикаться:

— Малый радиус действия, необходимость подвоза горючего… — Потом изменил тактику: — Впрочем, чтобы отразить эту угрозу, можно передвинуть дивизию Закжевского из района Сандомира не на Кельцы, а на Вежбник, Радомско…

Рыдз по-прежнему молчал, и оперативные соображения о передислокации дивизий показались Ромбичу несущественными. Что еще у него есть в запасе? Фридеберг! Внезапно ему стала ясна логическая связь меду этими двумя мелкими вопросами. Закжевский пойдет в скаржискую группу, это, значит, группа «Любуш»?.. И присоединился третий вопрос: а если танки двинутся не налево и не направо, а прямо? Все это за четверть секунды промелькнуло у него в голове, он не успел довести до конца свои расчеты, как услышал собственный голос:

— У группы «Любуш» еще нет командующего, может, Фридеберг?..

Рыдз равнодушно кивнул. Но у Ромбича сердце взыграло от радости. Нет, немилость выглядит иначе. Он вскочил, щелкнул каблуками, готовый идти и снова бороться с нелегкой судьбой, уготованной польской нации. Рыдз его не удерживал; протягивая руку, он сказал только:

— Подготовлен ли полевой штаб для ставки? Кто сейчас в Бресте? Проверьте.

3

Ночь, сменившая жаркий последний день августа, была ясная, и только под утро легкий туман над приречными долинами замутил редеющий мрак. Выпала обильная роса, тяжелыми каплями осела на листьях, уже тронутых осенней ржавчиной. Трава поседела, каждый шаг на лугу оставлял мокрый черный след. Придорожная пыль пахла лежалой мукой. Перед семафорами нетерпеливо перекликались поезда.

Под утро эскадрильи бомбардировщиков поднялись с прусских, померанских, бранденбургских и силезских аэродромов; разделенные на тройки и пятерки, они летели над сонной землей по заранее проложенным курсам, готовя удар по давно изученным целям. Штурманы в кабинах рассматривали карты и аэрофотоснимки при голубоватом свете полукруглых ламп, а потом наклонялись над смотровыми люками, выискивали темные линии изгибов рек, светящиеся точки, какие-либо ориентиры. Но землю еще стерег мрак, лишь изредка вспыхивали жалкие, как пламя спички, лучи автомобильных фар или красноватым огоньком папиросы подмигивал паровоз.

Назойливо, двухголосо выли во мраке моторы. Их необычный, чужой и неприятный рокот был первым предостережением для людей, пробуждающихся ото сна, до того, как смерть обрушила бомбы на дома и города.

С рассветом начались наземные действия. Почти всю границу между Польшей и третьим рейхом прочертил огонь винтовок и орудий. Но самая напряженная битва шла в четырех пунктах.

К северу от Варшавы наступала третья немецкая армия генерала Кюхлера. Пять пехотных дивизий вынырнули из-за холмов, заросших чистеньким сосновым лесочком, из которого были убраны сухая хвоя и хворост, выползли из межозерных перешейков, выскочили из кирпичных сараев и домиков, подтягивая по асфальтированным шоссе боеприпасы, орудия, провиант, обозы и полевые госпитали, ринулись на маячившие перед ними поля, перелески, деревни, крытые соломой, наводнили плохие песчаные дороги. Правый фланг армии Кюхлера под Млавой наткнулся на окопавшуюся 20-ю пехотную дивизию. Первые цепи немецких стрелковых дивизий окрасили своей голубоватой грязной зеленью стерни и луга; поспешно развернутая артиллерия начала наносить удары по желтоватым морщинам окопов на холмиках, поросших кустами можжевельника. Сзади задержанные на дорогах колонны останавливались на привал, солдаты пили пиво, стаскивали с себя рубашки, желая погреться в лучах еще жаркого солнца.

Но центр армии Кюхлера и левый фланг встретились с пустотой. Отряды спешившихся улан постреляли в немцев из пулеметов, гранатометов, кавалерийских пушечек, однако потом, захлестнутые залпами нескольких десятков дивизионных орудий, охватываемые немцами справа и слева, кинулись к своим лошадкам и ускакали на юг. К вечеру части Кюхлера проникли в Курпёвскую пущу, заняли убогое местечко Кшиновлоги и двинулись дальше, на Пшасныш — Цеханув. Попробуйте-ка удержать предмлавские позиции, имея между собой и Варшавой группу немецких дивизий!

Еще хуже было в коридоре; любой штатский понимал, что там уж, безусловно, должно быть плохо. Четвертая немецкая армия генерала фон Клюге, насчитывающая четырнадцать дивизий, в том числе одну бронетанковую и две моторизованные, получила задачу как можно быстрее пересечь коридор, перебросить свои дивизии на восток и в тесном взаимодействии с армией Кюхлера наступать дальше к югу, через Нарев, на Буг, охватывая Варшаву с востока.