Черненькие штучечки

Потом ушел милиционер, перед этим вызвавший по рации подметальную машину.

Дольше всех на месте аварии оставались мать с ребёнком и охотник. Им хотелось посмотреть, как будут подметать бабу Катю. Когда рабочие спецавтохозяйства закончили своё дело, разошлись и они.

Баба Катя еще чуть-чуть повисела в воздухе, затем перевернулась вверх головой, опустилась на землю и стала осматривать придорожный газон, надеясь найти хоть что-нибудь. Но подметальщики прибрали всё. Лишь под самым фонарём бабе Кате повезло наткнуться на случайно уцелевший рулон туалетной бумаги. Она подобрала его и пошла домой.

МАЛЕНЬКАЯ ХНЯ

Елена Игоревна, автор литературной Энциклопедии Онанирующих Писательниц, сдержанно пила коньяк и расставляла знаки препинания. Работа, потребовавшая почти ничего, близилась к логическому началу. Осталось систематизировать первоисточники, где главные героини, за которыми угадывалась авторская позиция, отвечали себе взаимностью.

Еще раньше была написана Энциклопедия Онанирующих Писателей, но она была не такая интересная. Писательницы дрочили более незамысловато, но с надрывом и часто-часто. Елене Игоревне в конце концов захотелось надавать им по рукам, но вместо этого она выставила перед собою правую кисть и принялась с уважением разглядывать пальцы.

Этажом ниже кто-то зашевелился. Елена Игоревна прислушалась и догадалась, что у нижнего соседа глубокая депрессия. Помочь ему имелось чем, но было слишком, слишком, слишком поздно. Она вздохнула и заплакала от безысходности.

Стоило первой слезе упасть на стол, как из-под него вылезла маленькая хня, ударившись головой о крышку, от чего стоявшая на столе бутылка звякнула о компьютерный монитор.

— Что за сволочь, — удивилась Елена Игоревна, разглядывая хню и прекращая плакать.

— Сама сволочь, — ответила хня мужским голосом и поправила косы, — сколько время?

— Пол-пятого, — ответила Елена Игоревна, глянув в монитор.

— Чего пол-пятого? Ночи? Дня? Утра? Вечера?

— Утра, наверное, — засомневалась Елена Игоревна.

— Гы! Пол-пятого утра, а она до сих пор не повесилась, — развеселилась хня.

— О Господи, — сказала Елена Игоревна, — ты о ком?!

— Не поминай имя Божье всуе, — строго приказала хня, — о тебе, о ком еще.

— Чего ради мне вешаться?!

— Меня ради, — хня села на крышку стола и свесила ноги.

— Да кто ты такое?!

— Я — твоя хня.

— Да мало ли было у меня хни! — презрительно сказала Елена Игоревна.

— Я твоя последняя хня, — с нажимом ответила хня.

— Такая маленькая, — Елена Игоревна недоверчиво посмотрела на хню.

— Последняя всегда маленькая, — резонно заметила хня, — ладно, хватит базарить, давай вешайся уже.

— Да пшла ты в пень, — возмутилась Елена Игоревна, — стану я вешаться из-за такой хни.

— Станешь, станешь, — зловеще прошипела хня и, подпрыгнув, ловко вцепилась Елене Игоревне в горло.

— Пидораска какая, — разозлилась Елена Игоревна и, схватив хню за косы, оторвала её от себя. Хня болталась в воздухе, беспомощно дрыгала ножками и брызгала слюной. Елена Игоревна раскрутила хню и выбросила её в открытое окно. Удара об асфальт она не услышала, но полегчало заметно. Захотелось еще чуть-чуть выпить.

Сантехник без имени сидел у себя дома и шумно возился, чтобы привлечь внимание. Ему было ужасно и невыносимо. Неосознанно желалось коньяку. На полу лежали веревка, мыло и крюк от люстры. Сообщество родственных предметов навевали мысли о минус-солипсизме, и сантехник их думал. Еще можно было поговорить с какой-нибудь интеллигентной женщиной, но такую он знал лишь одну. Она жила этажом выше и каждый раз при встрече презрительно харкала ему под ноги. Следовало признать, что жизнь не удалась.

Балансируя на грани вечных мытарств, сантехник глянул в раскрытое окно и остолбенел. На подоконнике, свесив ножки, сидела маленькая хня и нагло лыбилась прямо ему в глаза.

— Сколько время? — спросила хня, почесывая промежность.

— Такая маленькая, а такая бесстыжая, — укорил сантехник хню.

— Ты не базарь, а вешайся побыстрее, — сказала хня, перестав улабаться.

— Да-да, я сейчас… — молвил сантехник, покорно передвигая по полу родственные предметы. Ему оставалось сделать всего пять движений, когда в дверном замке послышался скрежет.

— Кто? — спросил он на лету с надеждой в голосе.

— Конь в пальто, — ответили с лестницы и сердце сантехника счастливо оборвалось.

— Моя хня к вам не залетала? — спросила верхняя Елена Игоревна.

— Так эта ваша? — извинился сантехник, — а я её за свою принял.

— Моя, — кивнула Елена Игоревна и от неё вкусно потянуло коньяком, — отдайте мне её, она мне нужна.

— Конечно-конечно, — сказал сантехник, нюхая Елену Игоревну.

Они зашли в комнату и огляделись в поисках маленькой хни. Той нигде не было.

— Давно хотел вас спросить, — сказал сантехник, — верно ли поступал Давид Юм, полагавший, что все знания приходят к человеку исключительно эмпирическим путём?

— Заткнись, паскуда, — зарделась Елена Игоревна и прижала лицо к сантехникову плечу.

Прошло сколько-нибудь времени. Отзанимался своим рассвет. Наступил на горло чьей-то песне новый июньский день. Соседские дети, поделив асфальт на кривые квадраты, играли в непристойные игры. За ними со второго этажа наблюдал добрый грузин. Весь утыканный шампурами, он танцевал на своём балконе лезгинку, честными порциями нанизываясь на стальные сабельки. Елена Игоревна и Сантехник, улыбаясь друг другу, свертывали из бумаги мессершмитты, рисовали на них свастики и отпускали в полёт. Самолётиков становилось всё больше и больше, скоро они заслонили собой всё небо, детей на асфальте и доброго грузина.

Стало темно.

Так началась Вторая мировая война.

Ь

Ольга Владимировна сидела голой жопой на Полярной звезде и курила сигарету, стряхивая пепел на Млечный путь. Саднил палец, порезанный накануне об кухонный нож, и было сильно холодно. Особенно замерзли задница, ляжки снизу и коленки, но сочувствия ждать не приходилось — если кто и был в этот час в космосе, кроме Ольги Владимировны, то уж наверняка выбрал себе звезду потеплее.

Одиночество, невежество и бытовой травматизм — скучная доля учительниц младших классов. Ольга Владимировна всякий раз спасалась одинаковым способом: выходила голышом на балкон, отыскивала в ночном небе звезду, полагаемую ею Полярной и, соответственно, холодной, и представляла себя сидящей на ней верхом. После получаса вселенского одиночества она возвращалась в квартиру, напускала ванну горячей воды с пеной, и одиночество земное уже не казалось таким невыносимым. Во всяком случае, не мёрзла жопа. Да и вообще, всё становилось не так уж плохо. И пошел он сам на хуй белым мелом по коричневой доске, этот будущий зэк Сережа Воловик, тварь, гадёныш, маленький скот, чтоб он сдох от ветрянки, заразив перед смертью половину 3-го «Б».

Конечно, всё зависит от подготовки. Например, если внезапно посмотреть на изображение древнегреческой амфоры, расколотой по всей высоте, то в неподготовленную голову может прийти совершенно неприличная аналогия, которую дополнит переданный непрофессиональными каракулями орнамент, смахивающий на лобковые волосы. И дело вовсе не в качестве изображения, а в том, что пророки никогда не врут, и лучше иной раз опоздать, чем прийти вовремя.